Данила вцепляется в руку, и мы с ним идём по терминалу к проходной. Рука его такая плотная, широкая в кости (как у меня), пальцы короткие, сильные.

Когда мне было 22 года, и еще не родился Алеша, я мечтал, что буду вот именно так идти с сыном за руку. И мечта моя исполнилась дважды. Так угодно судьбе и теперь он, мой сын, идет рядом, рассказывает о драке с Сашкой Громовым, о подлости Балюры, о красоте Машки Дубовой. А я, ошеломленный таким напором энергии, слушаю его, изредка вставляя свои замечания.

Вот и проходная. Молодой человек у ворот в форме выглядит непреклонно, но десять долларов делают свое дело, и я вскоре завожу разогретую солнцем «Субару». Включаю кондиционер. Охранник вежливо открывает ворота, и я потихоньку въезжаю в порт. За 4,5 месяца немного отвык от руля, а тут еще чистосердечный советник не позволяет мне развить скорость.

Только нажимаю на тормоз у трапа, как уже хлопает пассажирская дверь, и я только успеваю увидеть, взлетающего по трапу Данилу, а когда я поднялся на борт, он уже мирно беседовал с Алешей.

– Леш, ну что мать? – спрашиваю, останавливаясь рядом с ним.

– Да, нормально. Поздравила, – как бы нехотя отвечает он, а в его голосе чувствуется откровенная радость мальчишки. Понятно. Он старается выглядеть взрослым, ведь рядом же младший брат. А тот с Алеши глаз не сводит, ловит каждое его слово.

– Передавай ей привет, скажи, что у меня все хорошо, да и про себя поподробнее расскажи.

– Вот сменюсь с вахты, пойдем на бережок, посидим, тогда и расскажу, – отвечает Алеша.

– А то, что я тебе оставил, ты забрал из холодильника?

– Да, – как бы нехотя, тянет он.

Вообще-то это спиртное и закуска.

– Поможете загрузить машину, мужики? – обращаюсь я уже к обоим своим сыновьям, кивая на машину.

– Нет слов, пап, – Хором выпаливают они.

Пока мы с Данилой ходили, Инночка уже переупаковала вещи, которые я, на мой взгляд, так старательно уложил. Оказалось, что все не так, а сейчас намного компактнее. Сама, взмокшая от работы, улыбается только глазами в мою сторону, а губы только успевают говорить:

– Данила, не трогай. Данила, не тяни. Данила не поднимай. Тяжело же ведь. Зачем ты, паразит, оторвал ручку у этой сумки?

Я присаживаюсь рядом, обнимаю за плечи свою любимую, целую в шею. А она, оторвав руки от узла веревки, сама обняла мою заросшую голову:

– Ох, подстричь тебя надо, – воркует она между поцелуями.

– Да, уж за пять месяцев отрастил, – басю в ответ, не в силах оторваться от столь забытых и столько раз вспоминаемых во сне, губ.

– Переоденься, взмокнешь, таская эти ящики, – заботливо говорит Инночка.

Я раздеваюсь. Все смотрят на меня, каждый по-своему:

– Ну, ты загорел, – восхищается Данила.

– Нет, не особо и поправился, – Оценивает жена.

– А мы с папой на Синтозе отжимались, так папа отжался не меньше моего. Даже спасатели ему аплодировали, – со значением говорит Алеша.

– Ну что, начали? – предлагаю я, взявшись за ящик.

– Конечно, – откликнулась братва.

И мы, взяв по силам, кто что мог, стали то опускаться, то подниматься по трапам. Багажник и салон машины очень быстро заполнились.

– Остальное выгрузим, когда судно придёт во Владивосток, – говорю, отдуваясь братцам.

– Пошли мыться и поедем, – очень веско говорит Данила.

– Нет, я не поеду, завтра во Владике увидимся, – говорит Алеша, – Достою вахту, с мамкой и Катей на бережку посидим.

– Что ж, ладно, отдыхайте, – говорю ему в ответ и иду мыться.

Помывшись, обсохнув под вентилятором, закрываю каюту, даю последние указания второму механику, извещаю капитана о своем убытии и спускаюсь к машине.

Пока садились в машину, по трапу спустились Алеша с Катей. Следом шла Наталья. Спустившись с трапа, она, едва взглянув на меня, мотнула, остриженной под карэ головой, отвернулась и демонстративно пошла в другую сторону. Алеша, пожав плечами, двинулся за ней следом. Я стоял и смотрел вслед этой нескладной фигуре в брюках, само вязаной кофте (хотя уже было +25 градусов) и недоумённо лупал глазами. Что ей ещё надо? Чего злится?

Инночка, как бы чувствуя мои мысли, ответила:

– Ясно чего. Такое красивое судно, большая должность, жена, восторженные дети, полная машина барахла. Да ну её, не обращай внимания, не расстраивайся.

Я сел в машину. Опять она горячая, как консервная банка на костре. Что-то занемела левая рука, я сделал ею несколько вращательных движений. В лопатке что-то отдало. Но тут же прошло.

– Перетрудил мышцу, – проскользнула мысль.

Взглянул на Инночку. Она подкрашивала губы. Я залюбовался ею, как же она всё это делает так грациозно. Вновь, уложенные в прическу волосы, через которые слегка просматривается маленькое ушко с моими любимыми серьгами. Стройная шея, слегка покатые плечи. Красная блуза очень шла к её волосам, макияжу, украшениям. Оторвав взгляд от зеркала, и скосив свои огромные глаза, она игриво спросила:

– Что разглядываешь?

– Люблю тебя, – только и хватило сил ответить.

Она, слегка выгнувшись, подставила щёку для поцелуя. Прикоснувшись губами к нежной коже её щеки, я ощутил легкий аромат духов, косметики и … запах моей женщины. Меня аж пробило, будто молнией. Она отодвинулась, поудобнее устроилась за рулем, переключила скорость и вопросительно – торжественно спросила:

– Поехали? Домой!

– Домой, домой – ответил с заднего сидения Данила, занятый в это время вытаскиванием банки «Спрайта» из ящика.

Охранник сделал разрешающую отмашку, поднял шлагбаум и, не проверяя документов, выпустил нас из порта. Инночка сразу набрала скорость, а я сидел к ней в пол-оборота и смотрел на её нежное лицо, попутно отвечая на Данилины вопросы. Бросил взгляд на обочину – поломанный забор, брошенная ржавая бочка – не огорчили моего настроения. Что ж – Россия, не какой-то там Сингапур, где даже во время ливня брюки не пачкаются грязью.

Остановились возле въездной колонны порта Восточного. Это же надо – трава! И как она пахнет! Листочки на деревьях слегка колышутся от слабого ветерка. Туч совсем нет, голубое без облачка небо. И чистый ароматный воздух!

– Сфотографируемся? – предложил я.

Отказа не последовало. Сначала я с Данилой. Потом это чудо схватило фотоаппарат и давай его вертеть и щелкать напропалую. Я отошел подальше в траву, потянул за собой Инночку. Она легко поддалась, приникла ко мне, вдыхая мой запах и заглядывая в глаза.

– Снимай! – крикнул я сыну. Тот пару раз щелкнул.

– Как хорошо вместе, – выдохнула она, – Никуда не хочется двигаться.

– Поехали домой, там будет лучше, – прошептал я ей на ухо.

«Субара» плавно отъехала от обочины, пропуская попутные машины и резко начала набирать скорость. На Американском перевале молодой сержантик проверил документы и, улыбнувшись столь прекрасному водителю, пожелал счастливого пути.

110–120–140 легко и уверенно шла Инночка. Выключили кондиционер, открыли окна, Данила на заднем сидении приутих. Я посмотрел – он спал. И у торнадо заканчиваются запалы. Можно было спокойно поговорить. За разговорами о проведённых врозь 4,5 месяцах, три часа пути пролетели незаметно. Только ещё раз проверили документы.

И вот Владивосток. У Ростральной колонны Данила попросил прикрыть окно. Ветерок посвежел, чувствовалось приближение моря. А на Луговой у нас висел туман. Как в том анекдоте. А в деревне Гадюкино опять идут дожди.

Подъехали к дому. Соседи поздравили с возвращением из рейса. На звонок дверь сразу открыла Алёна и с визгом

– Папочка приехал! – повисла на шее.

– А я тебе торт испекла, – тут же похвалилась она.

– Давайте кушать, – предложил Данила.

– Нет. Сейчас занесём вещи, поставим машину и вот тогда начнём наш пир, – возразил я.

Для этого я взял своего главного помощника и мы пошли к машине. С разгрузкой быстро управились, поставили машину в гараж и вернулись домой.

Филя, мой милый сенбернарчик, носился, позабыв о своей комплекции, и всё норовил лизнуть меня в лицо и поставить лапы на плечи. Но когда его пристыдили за столь неподобающее поведение, то он лег в коридоре и только водил глазами, наблюдая за нашими передвижениями. А Эммочка грациозно подставляла спинку, позволяя себя погладить, выгибаясь и мурлыча. Да, наконец-то я добрался домой!