Оригинальность творческой индивидуальности

Воспоминания людей, встречавшихся с Салтыковым-Щедриным, характеризуют великого сатирика как благородную, сильную, яркую, темпераментную индивидуальность^[14]. Мемуаристы отмечают неподкупную честность Салтыкова, его исключительную искренность, прямодушие. Он не терпел фальши в человеческих отношениях, никогда не шел против своих убеждений, всегда оставался непримиримым в борьбе с идейными противниками. «Этот не покорялся судьбе до последнего издыхания, — писал один из мемуаристов о Салтыкове, — боролся за жизнь, за мысль до последнего момента, и даже в гробе, даже мертвый сохранил на своем лице такое выражение, что мне казалось, его сжатые уста каждую минуту готовы крикнуть грубым, хриповатым голосом: «А я все же не покорюсь!»

Люди, близко знавшие сатирика, свидетельствуют, что он «был весь нервы и постоянное волнение», часто раздражался, отличался резкой прямотой суждений. Своим угрюмым, суровым видом, ворчливостью, грубоватым голосом Салтыков отпугивал от себя тех, кто не успел или не умел разобраться в высоких нравственных достоинствах его личности.

Н. К. Михайловский, один из ближайших помощников Щедрина по редактированию «Отечественных записок», так изображает внешность писателя: «резкая перпендикулярная складка между бровей на прекрасном открытом и высоком лбу, сильно выпуклые, как бы выпяченные глаза, сурово и как-то непреклонно смотревшие прямо в глаза собеседнику, грубый голос, угрюмый вид. Но иногда это суровое лицо все освещалось такой почти детски-добродушною улыбкой, что даже люди, мало знавшие Щедрина, но попадавшие под свет этой улыбки, понимали, какая наивная и добрая душа кроется под его угрюмой внешностью».

Обрисованный современниками внешний облик Салтыкова-Щедрина рельефно воссоздан в портрете писателя работы И. Н. Крамского (1879). Имея в виду, видимо, этот портрет, А. В. Луначарский писал: «Какая суровость! Какие глаза судьи! Какая за всем этим чувствуется особенная, твердая, подлинная доброта! Как много страдания, вырезавшего морщины на этом лице, поистине лице подвижника!»^[15]

Превосходное знание жизни всех классов русского общества своего времени и жизни западноевропейских государств, высокая и многосторонняя культура, широта философско-исторического и общественно-политического кругозора, страстный темперамент идейного борца, огромное художественное дарование — все эти черты Салтыкова-Щедрина характеризуют его как в высшей степени оригинального представителя русской классической литературы XIX века.

В общем облике Салтыкова-литератора есть такая черта, которая представлена у него ярче, чем у любого другого русского писателя. Заключается она в исключительной, страстной привязанности к «злобам дня», ко всему тому, чем жило и волновалось русское общество в данную минуту. По справедливому замечанию В. Воровского, Щедрин всегда был «непримиримым общественником»^[16], его сочинения — движущаяся панорама общественной борьбы, воплощенной в ярких картинах, нарисованных резкими штрихами и освещенных светом передовых идей своего времени.

Для Щедрина характерно постоянное и страстное стремление немедленно вмешаться в споры по вопросам, которые терзали общество; он называл себя «исследователем признаков современности» (XV, 171), «человеком, связанны?.: крепкими узами с современностью» (XIII, 264), неоднократно говорил о своей «мучительной восприимчивости», об исключительной приверженности «злобам дня».

И вместе с тем Щедрин имел полное основание ответить на упреки отдельных критиков, обвинявших его в фельетонизме, следующими словами: «Фельетон трактует исключительно о происшествиях дня, а я, ей-богу, совершенно к ним равнодушен. Если б читатели смотрели на меня, как на фельетониста, — ей-богу, я перестал бы писать» (XX, 106).

Внимание Щедрина привлекали к себе не мелкие происшествия текущей жизни, служившие обычной пищей для разного рода мелкотравчатой либеральной публицистики, а коренные проблемы эпохи, от решения которых зависели судьбы миллионов людей. Текущая действительность, увиденная с высоты передового общественного идеала и оцененная с точки зрения этого идеала, выражавшего кровные интересы угнетенных народных масс, выступала в произведениях сатирика в глубочайших и широких обобщениях, в историческом движении, в ее закономерных связях с прошедшим и будущим. В его произведениях отразилась та злоба дня, которая была «злобой века», определявшей судьбы целого общества. В созданных Щедриным картинах текущей действительности всегда видна связь времен, переплетение и борьба старого и нового, тени прошедшего и указания на светящиеся точки будущего.

Эта черта Щедрина — исключительно чуткая восприимчивость к современности — накладывает свою печать но только на все содержание творчества сатирика, но определяет также и поэтическую тональность его произведений. В них резко запечатлены волнения, страсть, симпатии и антипатии общественного борца.

С первой характерной чертой литературной деятельности Щедрина — «злободневностью» его писаний — связана, из нее вытекает и служит ее выражением вторая черта — органический сплав художественности и публицистичности в творчестве сатирика. Он является крупнейшим в истории русской литературы художником-публицистом, художником-журналистом. Это проявляется в незамедлительности откликов на текущие общественные события, в постоянном соседстве художественных приемов с пропагандистской речью в рамках одного и того же произведения, наконец, в создании многих собственно публицистических произведений, которые сами по себе составляют одно из крупнейших достижений революционно-демократической публицистики. Так, например, обширнейшая хроника Щедрина «Наша общественная жизнь» (1863—1864), несомненно, является крупнейшим произведением передовой публицистики за весь период с момента ареста Чернышевского и до марксистских выступлений Плеханова. Гармоническое сочетание в лице Щедрина великого художника и столь же сильного политического мыслителя-публициста, вооруженного передовыми идеями своего времени, не раз останавливало на себе внимание современников сатирика. В своих воспоминаниях о Салтыкове-Щедрине Г. 3. Елисеев пишет: «Михаил Евграфович по своему темпераменту и призванию был журналист в лучшем смысле этого слова, и трудно сказать, что в нем преобладало: поэтическая ли способность или строгая логическая мысль; по-видимому, все это в нем было уравновешено»^[17].

И действительно, в творчестве Щедрина мы постоянно наблюдаем как бы соревнование художника, который образно осваивает действительность в ее непосредственных, чувственных картинах, и ученого-мыслителя, который стремится тут же аналитически раскрыть внутреннюю сущность образа.

Мучительная восприимчивость к злобе дня и постоянная жажда вмешательства в текущую борьбу не только художественным, но и публицистическим оружием — эти две черты литературной деятельности, сочетаясь с одаренностью юмориста, порождают третью выдающуюся черту писательской физиономии Щедрина — беспощадный, гневный, разящий обличительный смех.

Салтыкова как писателя отличает ясность мысли, осознанность и, может быть, идейная предопределенность творческих концепций. Он творил при свете и под контролем критического сознания, оставшегося неусыпным и в моменты высокого полета фантазии. Сила воображения и сила логики в его творческом акте действовали по принципу согласия, взаимопроникновения. Каждое его произведение, взятое и в целом и в своих дробных — даже мельчайших — составных элементах, является синтезом логического и образного познания действительности. И потому к Салтыкову больше, чем к какому-либо другому великому русскому писателю, подходит наименование «художник-исследователь». И конечно, щедриноведы не напрасно уделяют много внимания вопросу о руководящей роли передовых идейных убеждений в творческой деятельности сатирика. Однако несколько односторонняя сосредоточенность на этом аспекте творческой индивидуальности Салтыкова порой приводит к чрезмерной рационализации склада мышления сатирика и созданных им произведений, привносит в облик писателя черты излишней рассудочности. Салтыков не был «головным» писателем. Он творил не только умом, но и сердцем, в его произведениях запечатлелись и страсть темпераментного политического борца, и трезвый анализирующий дар мыслителя, и творческая интуиция проникновенного художника.