– Я скажу ему, – кивает он. – Тебе надо собрать вещи.

– Спасибо, – кивает Мерлин, шагая к двери.

Артур успевает сбежать прежде, чем кто-нибудь его заметит.

***

– Что со мной не так? – рискует спросить Артур, занимая своё место в салоне самолёта.

– Хотел бы я это знать, – хмыкает Мерлин, ничуть не удивляясь вопросу. – Надеюсь, ты не боишься летать.

– Я не помню, если честно, – хмурится Артур, замирая на миг.

– Если что – я рядом, – мягко улыбается юноша, вызывая ответную улыбку, и опускается в своё кресло, щёлкая ремнями. Пендрагон повторяет за ним, а во время взлёта неожиданно даже для себя вцепляется в чужую ладонь до побелевших костяшек и расслабляется только тогда, когда Мерлин меняет положения рук, переплетая их пальцы, отчего-то горько улыбаясь.

Артур очень долго не выпускает его ладонь из своей.

***

– Когда-то здесь было озеро, – отрешённо сообщает Мерлин, едва ли не путаясь ногами в высокой, густой траве, с мимолётной лаской приглаживает практически шёлковую зелень, пропускает сквозь тонкие пальцы, встряхивая черноволосой головой, добавляет: – Впрочем, это было так давно, что мало кто об этом помнит. Не думаю, что мы с тобой тут надолго задержимся; просто проверяю теорию…

Место кажется неприятно знакомым – Артур морщится от фантомной, горящей жарким огнём боли за рёбрами, переставая слушать и прижимая раскрытую ладонь к груди, пытается прокашляться – ощущение, что вот-вот выплюнет собственные лёгкие усиливается с каждым моментом – а затем падает на колени.

Мерлин в мгновение ока оказывается рядом, укладывает ледяные ладони на пылающие скулы, осторожно поглаживает подушечками больших пальцев, успокаивающе шепчет какие-то слова: Артуру кажется, что тот перекатывает звуки на кончике языка, словно смакуя, обволакивает голосом, пытаясь показать, что рядом.

Пендрагон хрипит, впихивая воздух глубже сжатой паникой и непонятной болью глотки, смаргивает выступившие слёзы, наконец-то вцепляясь свободной рукой в холодное тонкое запястье, поднимает больной взгляд, выдавая весь страх и ужас, тянется, упираясь влажным лбом в чужое худое плечо.

– Тссс, всё хорошо, Артур, я тут, я всегда был тут, всё будет в порядке, – шепчет Мерлин, прислоняясь губами к светлым волосам, снова успокаивающе проводит пальцами по скулам. – Всё будет хорошо.

Пендрагон едва ли не всхлипывает, пробуя вдохнуть, и расслабляется, когда ощущает, как непонятная боль проходит, оставляя после себя опустошение, абсолютную, уничтожающую усталость и узнавание. Он шмыгает носом, сжимает ладони Мерлина в своих руках, поднимает мокрое лицо, смотрит в обеспокоенные синие глаза, прислоняясь лбом ко лбу напротив, и переводит дух, прежде чем попросить:

– Я хочу снова увидеть её, Мерлин. Покажи мне.

Эмрис неверяще распахивает глаза, даже не пытаясь отстраниться, а затем синева на краткий миг вспыхивает золотом – и Артур чувствует ни с чем не сравнимое тепло.

– Господи, как же я по тебе скучал, – облегчённо выдыхает он, обмякая и широко улыбаясь, затем обхватывает чужое лицо ладонями, чувствуя под подушечками пальцев лихорадочный румянец, прикрывает глаза и шепчет за секунду до желанного поцелуя: – Прости, что я так долго.

Мерлин усмехается и ныряет в Артура, как в омут с головой, отвечая на прикосновение и вцепляясь в мужчину напротив себя настолько сильно, что практически уверен: на крепких плечах обязательно останутся синяки, но всё равно ничего не может с собой поделать, притягивая ещё ближе, хотя между ними и так не осталось свободного пространства. Он готов простить что угодно, пока Пендрагон рядом, пока на его запястье – точно такое же изображение дракона, пока он хочет быть здесь и с ним; Мерлин бы всё равно простил, как и в миллионы раз до этого, но сейчас – тем более, прислоняясь губами к раскрытым в полёте крыльям на чуть солоноватой коже, ощущая вибрацию от чужого пульса и жадный взгляд, но всё равно поднимает глаза и с усмешкой хрипло шепчет:

– Придётся хорошо попросить, милорд.

Артур согласен вымаливать прощение ближайшую вечность, опрокидывая Мерлина в высокую траву.

========== Дерек/Стайлз. ==========

Комментарий к Дерек/Стайлз.

Ухожу в недостающую нежность, в несуществующее у самой спокойствие, в привычную боль, не мешающую жить и в осознание, что ты не один.

Они заслужили.

Дерек не привык показывать свои чувства открыто, его язык откровения — забота. Подставленное плечо, рука между лопаток, ладонь на горячем лбу — Стайлз умудряется влипать в драки, пьянки и затяжные простуды так же, как Хейл когда-то влип в него: полностью и без остатка.

Стайлз хохочет, практически виснет на нём, рассказывая какую-то историю Скотту, а затем мягко и мимолётно прижимается губами к плечу, показывает: я тут.

Дерек чертовски благодарен за это, зарываясь носом в пахнущую шампунем и магией макушку; Стилински фыркает, прижимаясь сильнее, переплетает их пальцы — Дерек любовно потирает подушечкой большого пальца грубоватую кожу, прижимается губами к каштановым волосам, прикрывает глаза и замирает.

— Нельзя быть такими милыми, — смеётся Эллисон, щёлкая Стайлза по носу; Дерек едва слышно рычит, хотя больше похоже на сонное ворчание. — Это противозаконно.

— Что уж теперь поделать, — усмехается Стилински, сильнее сжимая ладонь; мужчина слышит мягкую улыбку в его голосе, невольно улыбается сам, не открывая глаз. — Я потерян для общества, — потирается головой о чужое плечо, едва слышно фыркая, снова выпрямляется. — Целиком и полностью принадлежу этому не такому уж и хмурому волку.

Только годы многолетней выдержки позволяют Дереку не сорваться в радостный скулёж, когда он слышит эти слова.

***

Он и не думал, что когда-нибудь станет достойным счастья; Стилински — как и всегда — вырвал все сомнения с корнем, заваливаясь в его жизнь, как слон в посудную лавку: громко, неожиданно, оглушительно и абсолютно неуместно, перебивая к чертям собачьим всё, что там было.

Дерек и не к такому привыкал, да и не сказал бы, что ему нравилось то, что было до.

Стайлз практически фонит радостью и бешеным спокойствием; Хейл до сих пор поражается, как Стилински может быть таким противоречиво-очаровательным.

*Стайлз продолжает смеяться, что Дерек чертовски субъективен и что остальные считают это минимум раздражающим; Хейлу откровенно похуй на остальных*

— Ты бы ей понравился, — однажды говорит Стилински, держа мужчину за руку. Тот крепче стискивает чужие пальцы, глядя на белый мрамор, переводит взгляд на другую сторону кладбища — туда, где пустые гробы под такими же белыми памятниками (хоронить было откровенно нечего; разве что слёзы и чувство вины), снова смотрит на Стайлза и тихо признаётся:

— Ты бы им тоже.

Стилински укладывает голову ему на плечо.

***

Стайлз выходит из душа в одних пижамных штанах, матерится себе под нос, удобнее устраиваясь с ноутбуком на кровати, яростно щёлкает по ссылкам, а затем звонит Скотту, чтобы раздражённо выплюнуть в трубку:

— Проверь свой Фейсбук, идиот! Кора пишет, что скинула тебе задание по совместному проекту, а ты не объявляешься, — затем он отшвыривает телефон на подушку и громко захлопывает ноутбук.

— Тебе повезло, что ты пишешь проект с Лидией, — усмехается Дерек, унося лэптоп и смартфон на стол, выключает свет и устраивается под боком у Стилински, глядя сквозь панорамное окно на Нью-Йорк.

— Мне повезло, что я живу с тобой, иначе давно бы его убил, — усмехается Стайлз, обнимая одной рукой и шумно целуя в макушку; Дерек прикрывает глаза и концентрируется на ощущениях, пытаясь выделить главное и дать ему объяснение.

Умиротворение — вот что это такое.

Хейл усмехается, притягивая Стилински ближе к себе, прижимается носом к ямке между ключицами, вылизывает запах под разбавленное смехом “щекотно же, волче”, дотрагивается до заветного “Дерек” между третьим и четвёртым рёбрами, мимолётно оглаживая кончиками пальцев старый шрам, практически задевший аккуратные буквы, а затем шепчет — прямо в ритм участившегося пульса: