Холод выжигает на спине проклятие. По позвоночнику, ребрам, сухим сожженным венам прокатывается колючее ощущение боли. Рука, что до сих пор давит на затылок, будто проникает в мозг, доставая на свет божий самые потаённые страхи, о существовании которых не догадываешься. У Алисы дрожат пальцы, это видно по подрагивающим листочкам. Она судорожно втягивает через нос воздух, давит в себе всхлип. И вместе с этим давит желание броситься к Хоукаю, умолять не оставлять её, умолять остаться с ней, пообещать что угодно. Это не постыдная слабость. Она не может этого допустить по всё той же причине. Сердце бьется глухо, замирает на ничтожные, незаметные доли секунд, но этого хватает, чтобы понять, что будет.
Она взвалила на него слишком большую ответственность, заставив поддерживать в ней жизнь. Будто несменяемый жрец в храме имени неё несет свою вахту, а если прекратит, то на мир обрушится гнев божества. Нет, не так. Божество лишь тихо уйдет, мир даже не заметит. Потому что это служение нужно в первую очередь самому божеству. Но смысл передан верно. Если погаснет огонь в святилище, то она станет одной из древних, забытых религий. Ей определённо следует сделать хоть что-то, чтобы не появлялись в голове эти странные аналогии с безумием.
Она знает, что держит его этим. Тем, что не сможет без него жить. Она часто говорила об этом. Клинт-Клинт-Клинт, чёртов Клинт Бартон, ставший для неё Богом. Да, она могла бы жить рядом. Могла бы влачить жалкое существование до скорого конца, если бы думала, что хоть чем-то была бы ему полезна. Но одно дело думать и мечтать, а другое – знать, что… не нужна.
- Если ты захочешь уйти к ней, то позволь мне хотя бы быть рядом. Я не помешаю, будь уверен, ты даже не заметишь меня. Я умею прятаться, - она поднимает голову и старается смотреть холодно, серьёзно, не пускать во взгляд заискивание и мольбу “не прогоняй”. Она чувствует себя так, будто уже все решено, и Клинт здесь для того, чтобы объявить своё решение.
- А если я скажу тебе уйти? Если я скажу, что ты больше мне не нужна, - он безжалостен, его сегодня слишком много били, он хочет ударить в ответ.
- Ты скажешь? – пустота в голосе, страшная, странная, холодная.
- Скажу, - пустота в глазах, кажется, будто пробиваются голубые искры.
- Скажи, - будто с вызовом, но больше с отчаянием. Будто зная, что…
- Я не хочу тебя больше видеть.
Откуда в руке Ал появляется нож, Клинт не успевает заметить. Но лезвие ловит луч заходящего солнца, пускает веселого зайчика. Тонкий кончик упирается в горло и проводит черту по открытой, беззащитной коже раньше, чем Бартон успевает выбить оружие из её рук. Горячая кровь собирается у разошедшихся краёв и стекает вниз по белому полотну её тела. А в глазах всё та же пустота, понимание неотвратимости наказания за ненужность. Чуть ниже разрез, чуть длиннее кровавая линия, чуть глубже рана, и хлынет потоком, выбеливая полотно до цвета свежего снега. Красное на белом. Страшная, вязкая тьма заволакивает взгляд карих глаз, делая его совершенно нечитаемым.
Зажимая рану пальцами, приникая губами, глотая солёную кровь, Клинт не может понять, как довел её до такого. Как мог сказать эту шутку, по сути, так, чтобы она восприняла его всерьёз. С ней, что по тонкому льду, никогда не знаешь, какой твой шаг будет лишним, и какой жест утянет под воду без возможности вдохнуть. Кровь льётся ему в рот, будто драгоценное вино, каждая капля которого стоит вечности. И хочется больше, досуха, втянуть в себя, чтобы никаких проблем не существовало, чтобы ничего не случалось и чтобы…
- Чёрт, да пусти ты, выпьешь же! – Алиса отталкивает его, сама зажимает рану и бежит в ванну.
- Ты что творишь!? – кричит Бартон, слизывая с губ оставшуюся кровь.
- Ты что творишь!? – откликается девушка сквозь треск раскрывающейся упаковки пластыря, делая упор на местоимение. – С ума сошел, кровь пить?
- Зачем ты себя порезала?
Ал смотрит в зеркало и видит порез. Настоящий порез, не тонкую царапину, из-за особенностей кровеносных сосудов именно на этом месте кровь хлынула, а не просто выступила. Она чуть себя не убила…
Интересно, так на самом деле ощущают себя шизофреники? Больные отрицают свою болезнь, но так ли это на самом деле? Возможно, как Шутер, они ощущают что-то непонятное в себе, какие-то предпосылки болезни. Или знают, принимают, но всем говорят, что не больны, скрывают в себе симптомы. Сколько их, таких, бродит по миру. И хорошо, если не опасных, не тех, у кого есть доступ к огнестрельному оружию, и кто не владеет навыками рукопашного боя. Кто может убить голыми руками. У кого и так в мозгу засело безумие.
Алиса смотрит на себя в зеркало и поражается. Как она превратилась из той, прежней, равнодушной и сильной в такую размазню, которая готова убить себя из-за нелепой шутки, из-за того, что Клинту взбрело в голову так жестоко над ней пошутить.
Когда-то любовь сделала из неё зверя. Теперь любовь превратила её в ничто. Любовь спасла её, но теперь медленно убивает.
И хочется подумать о том, что действительно сходит с ума, но за дверью Клинт, и нужно его успокоить. Поэтому она заклеивает рану и выходит, встаёт рядом, опять близко-близко, шепча о том, что пошутила, что шутка не вышла, перестаралась, прости.
Прости, я люблю тебя, я не буду давить.
Да, ты единственный в моей жизни, но я не должна тебя держать.
Только не так, только не этим.
========== Глава 16. ==========
Одна из карт Таро называется “Десятка мечей”. На ней изображен человек, что лежит ничком на берегу реки; в его спину воткнуто десять мечей, напоминающих могильные кресты. Небо черное, но за рекой уже светает: приближается новый день. Эта карта означает неизбежный конец. Эта карта символизирует отчаяние, ситуацию, когда все идет хуже некуда, а просветление, кажется, никогда не наступит. Однако смысл карты скорее оптимистичен: это ведь десятая, последняя карта ряда мечей, после нее начинается новая масть, новый период жизни. Сейчас уже бесполезно расстраиваться: в прошлом все равно ничего не исправишь. Конечно, маги и гадалки толкуют по-разному, говорят, что это не физическая и не насильственная смерть. Но карта все равно означает конец.
Электронные часы, что висят на кухне, перемигиваются цифрами. Они бесшумные, как и положено, но иногда кажется, что цифры на них меняются с характерным звуком. Или это в голове набатом бьет тревога, раз в секунду, подстраиваясь и скрываясь, как хищник, идущий за добычей. Алиса не знает, как описать это состояние, что овладело ею сейчас. Но она знает, на что это похоже. Время после полудня, огромный живой Нью-Йорк под ногами, небо с перистыми облаками и едва ощущаемая короткая вибрация от микропроцессора на запястье. И сейчас, как и тогда, она ощущала себя картой “Десяти мечей”. Начало той истории. Конец, тот самый.
Наташа подкрадывается тихо, со спины. Нет, она не специально, просто у неё такая привычка, въевшаяся в подкорку – её шаги мягкие и легкие, осторожные, как… Да, как у хищника, идущего за добычей. Теплые ладони ложатся на плечи, Ал незаметно вздрагивает, но расслабляется. Это Наташа, Наташа рядом, когда Наташа рядом, то можно успокоиться. С Наташей-из-настоящего не так спокойно, как с Наташей-из-будущего, но можно привыкнуть. Наташа-из-будущего любила. Наташа-из-настоящего привыкает любить. Она знает, что Романофф за ней присматривает, но постоянно мучает её не она. Наташа старается, нельзя винить её в том, что она тоже испугалась, когда Халк вытащил тряпичную куклу из того пожара.
- Ты плохо выглядишь, - говорит Ал, когда женщина садится рядом. – Ты спишь вообще?
- Да, конечно, - она зевает, прикрыв рот ладошкой, и сонно щурится. Алиса делает вид, что поверила, и достает из холодильника большую миску с фруктовым салатом.
В последнее время Наташа стала слишком уставать, и не понимала в чем дело. Возможно, так действовала жара, нагоняя сонливость. Или череда спокойных дней, расслаблявшая все тело. Или такая слабость последствия недавнего отравления, которое и сейчас напоминает о себе тошнотой по утрам. Она не понимает, но по ночам засыпает, едва голова касается подушки, а горячий, чуть влажный после душа, Стив обнимает её со спины. И спит до звонка будильника, когда Роджерс поднимается на пробежку. И спала бы ещё дольше, если бы была одна. Эта мысль будит её лучше, чем, если бы на неё выплеснули ведро студеной воды. Вместе со Стивом она спит уже полгода, иногда просто спит, но чаще перед сном они занимаются кое-чем, что заставляет её благодарить Старка за отличную звукоизоляцию, а Алису за дополнительную проверку на прослушку. Нет, уж пусть лучше она будет постоянно в состоянии сонной мухи, чем опять вернется в холодную и слишком большую постель. У каждого свои демоны, но, как выяснилось, вместе они прекрасно дружат, оставляя своих людей в покое.
