Был у одной старухи сын по имени Фомка. Фомка был мужичок малорослый, тощий и самый, как говорится, беспрокий. Никакая работа ему не спорилась, потому что он не умел обойтись, как люди обходятся, а все делал по-своему. Одежда у Фомки была оборванная, избенка кривая, крыша дырявая, лошаденка хромая, и жил он один со своею старухою матерью, без жены, потому что во всем околотке не было такой дуры, которая бы согласилась пойти за него.

Вот как-то раз шел Фомка в сумерки между опушкой и полем; а было это около Ильина дня и накануне была большая гроза. Идет он, и все ему слышится: гром не гром, а так, будто где-то недалеко телега по бревнам проехала. И думает он: «Где бы это могло быть? Кругом на пять верст нет ни плотины, ни моста, а гремит где-то недалеко…» Чу! вот опять застучало! И на этот раз так уже близко, что Фомка остановился и начал осматриваться. Глянул в одну сторону — нет никого, глянул в другую — видит: на самом краю опушки кто-то стоит нагнувшись, словно как будто бы ищет грибов. Стал он за ним приглядывать; видит: старик какой-то, седой, без шапки, рост богатырский, плечи широкие, лицо такое хмурое, грозное… стоит, наклонился, клюкой ковыряет что-то во мху; поковырял и, знать, не нашел ничего — пошел дальше; да как только пошел — и застучало опять.

«Хе-хе! — думает себе Фомка. — Вот оно где гремит- то». — И дивно это ему показалось. Подошел ближе:

— Бог помочь, дед.

— Спаси бог.

— Что это ты стучишь?

— Так это я про себя ворчу… — отвернулся и, надо быть, что увидал на полу, — стал опять ковырять клюкой, поковырял, вытащил из земли какую-то стрелку и бросил в мешок.

— Что это ты тут делаешь?

— Так, ничего, — говорит, — свой товар подбираю.

— Какой товар?

— Да вот, дочка моя — Маланья[29] вчера тут в горелки играла, разбегалась, стрелки свои пораскидала. А я не люблю этого баловства. Товар дорогой; почто его тратить даром? Хочешь стрелять, так стреляй толком: выбери место, нацель хорошенько да тогда и пали…

Слушает Фомка, сейчас смекнул, в чем дело, и кто такой этот старик, и о какой Маланье он говорил.

— Слышь ты, — говорит, — тебе одному не справиться с этой работой; всю ночь тут провозишься. А ты выучи-ка меня эти стрелки искать, так я тебе, дедушка, помогу.

Дед согласился; надоело ему ковырять одному; выучил мужика, по каким приметам отыскивать место, куда упала стрела и как ее из земли выкапывать. И вот стали они искать вдвоем; искали, пока совсем не стемнело, и понабрали-таки порядком. Как стало совсем темно, дед взял, покидал свой товар в мешок и мешок завязал.

— Ну, — говорит, — спасибо тебе, любезный; будет с меня и этого. — Загрохотал и ушел восвояси.

А Фомка, как ни был плох, однако на этот раз маху не дал. Не захотел он уйти с пустыми руками и изловчился, тайком от деда засунул себе в сапог с полдюжины… Зачем, он и сам хорошенько не знал, но нрава он был пытливого, и всякое новое дело его занимало. «Дай, — думает, — посмотрю: что это за стрелки такие?» Пришел домой, ни слова не говоря старухе, спрятал свою находку на печь и завалился спать. Утро-де вечера мудренее.

На другой день был праздник. Фомка проснулся чуть свет, взял с собою стрелки и ушел в лес. Что он там делал — не знаю; только вернулся домой без одной стрелы да в придачу еще без пальца на левой руке.

— Что с тобой? — спрашивает старуха.

— Так, ничего… топором отхватил.

Несколько дней после этого он сидел смирно, но как только палец зажил, взял остальные стрелки и пошел опять в лес… Вернулся опять без одной да и в придачу еще без глаза.

— Что с тобой? — спрашивает старуха.

— Так, ничего… на сук наткнулся.

После этого он запрятал Маланьины стрелки в клеть и долго до них не дотрагивался; знать, поотбило охоту… Но вот однажды понадобилось ему зачем-то в кузницу; а кузница была в городе. Подходит он к городу поздно вечером, в сумерки, и опять ему чудится гром не гром, а так — что-то стучит… Глядь, впереди, недалеко, бредет тот самый старик, которого он у лесу встретил. Поравнялись они.

— Здравствуй, дед!

Тот смотрит — не узнает.

— А того мужика помнишь, который тебе помогал Маланьины стрелки выкапывать?

— А, это ты? Ну, будь здоров, братец.

— Куда идешь, дедушка?

— В кузницу, братец.

— Пойдем же вместе, и мне туда нужно.

Пришли они в кузницу. Фомка сейчас свое дело справил, присел на завалинке и сидит, дожидается… «Дай, — думает, — погляжу, зачем дед пришел».

А дед кликнул к себе кузнеца и спрашивает:

— Ну что, — говорит, — кузнец, пущалку справил?

— Справил.

— Покажь-ка сюда?

Смотрит Фома: кузнец достал из-под лавки снаряд какой-то диковинный и подает деду. Дед поглядел.

— Хорошо, — говорит.

Сейчас заплатил кузнецу что следует, взял свой снаряд и пошел.

Как только пошел, и Фомка пошел; увязался опять за ним, опять разговор заводит.

— Здорова ли дочка?

— Ничего, славу богу, живет.

— Много ли стрелок пораскидала?

— Да, пораскидала-таки порядком.

Говорят они этак, а Фомка все на снаряд поглядывает.

— Что это, дедушка, — говорит, — у тебя за штука такая?

— Пущалка, братец.

— На что это тебе?

— А это, — говорит, — для дочки моей, игрушка такая. Из этой пущалки она свои стрелки пущает.

— А разве нельзя без этого?

— Нет, — говорит, — нельзя. Без этого либо палец тебе оторвет, либо глаза выжжет…

Сказал это дед, а сам и усмехается, на Фомку поглядывает.

— Хе-хе, брат! Да что это у тебя глаз-то?

— Ничего, — отвечал Фомка, — это я ночью на сук напорол.

— Вот как!.. Хе-хе, да у тебя и пальца недостает!.. Куда девал?

— Ничего, дедушка, это я в хмелю топором отхватил.

— Ну, братец, это тебе наука. Послушай ты моего совета: будь наперед осторожнее.

Сказав это, дед загрохотал и пошел восвояси.

А Фомка не промах, сейчас вернулся назад к кузнецу и заказал для себя пущалку такую же, как у деда.

— Не рассердился бы дед, — говорит кузнец.

— Э! ничего! — отвечал Фомка. — Мы с ним приятели; сам видел, вместе пришли.

Через неделю пущалка была готова, и Фомка ходил с нею в лес и вернулся на этот раз без изъяну, веселый такой. Приходит к матери.

— Прощай, — говорит, — матушка! Благослови ты меня в путь далекий, на подвиги ратные, на поприща богатырские. Землю пахать теперь не мое уж дело.

Как услыхала старуха эти слова, так и ахнула.

— Фомка! Да ты не с ума ли спятил?.. Ты, — говорит, — посмотри на себя; ну к роже ли тебе подвиги ратные? Ведь у тебя силенки немногим побольше, чем у меня!.. Да и кого ты, кривой богатырь, воевать собираешься?

— Не беспокойся, матушка, — говорит Фомка, — я уж найду кого. А что до силы моей, то этой силы ни ты, да и никто на свете еще не изведал. И никому не известно, где она у меня; а я знаю, где, и, когда покажу, тогда и увидят.

Вечером в этот день Фомка ходил на то место, где он деда в первый раз встретил, и вернулся домой с каким-то пучком. А на другой день, чуть свет, оседлал хромую свою лошаденку, повесил пущалку через плечо, простился с матерью и уехал.

Долго ли ехал Фомка и далеко ли уехал, не знаю; только вот выезжает он из лесу на зеленый луг и видит: стоят на лугу два шатра златоверхих, у шатров богатырские кони пасутся. Слез он с своей лошаденки и пустил ее тут же траву щипать; а сам прилег отдохнуть. Недолго прошло, из шатров выходят два старых-престарых богатыря; посмотрели на мужика, усмехнулись и сели тут же, неподалеку.

И говорит один богатырь другому:

— Прошли, — говорит, — богатырские времена, Ильюха! Что за народ нынче на свет родится!.. Посмотри-ка, вон мужичонка какой!.. Что твой комар. Взял его на ладонь да прихлопнул — так только мокренько останется.

Речь эта была обидна для Фомки, но он смолчал.

И говорит другой богатырь: