Только один заезжий богатырь земли литовской, Ставр Годинович по имени, сидит, молчит; ничем не хвалится добрый молодец!

Говорит ему князь Владимир ласковое слово:

— Отчего ты молчишь, добрый молодец, ничем не хвалишься? Или у тебя на родине нет городов с пригородами, сел с приселками, нет платья цветного, камней драгоценных; или ты роду незнаменитого, нет у тебя жены-красавицы?

Поднял Ставр на князя свои соколиные очи:

— В Литве у меня, князь, есть и города богатые, и села с приселками, и казна несчетная; платье мое цветное не изнашивается, кони добрые не изъезживаются, слуги верные не стареются; есть у меня тридцать сапожных мастерских, сошьют мне сапоги — я их день поношу, на базар отправлю, купят их у меня ваши же князья-бояре. Есть у меня немало портных — шьют они платье цветное, каждый день новое. Я его раз надену, потом на базар пошлю — купят его у меня ваши князья-бояре, носить станут, похваливать. Да не стоит этим хвалиться. А вот есть у меня молодая жена, Василиса Микулична; не сыскать во всем свете другой такой красавицы: во лбу у ней сияет светлый месяц, в косе рассыпаны частые звезды, брови у ней соболиные, очи соколиные, а разумом она всех князей-бояр превзойдет; самого тебя, Владимир-Солнышко, перехитрит, если захочет.

Помолчали немного гости, а потом и говорят Владимиру:

— Не в меру да не вовремя Ставр расхвастался. Посади его, Солнышко-князь, в глубокие подвалы; посмотрим, как жена будет выручать его, как она разумом всех бояр превзойдет, самого тебя, князь, перехитрит!

Послушался Владимир своих гостей и засадил Ставра в темницу ровно на тридцать лет.

К счастью, был со Ставром на Руси старый, верный слуга; послал его Ставр домой к Василисе Микуличне, чтобы ехала она выручать мужа.

Говорит посол Василисе:

— Свет Василиса Микулична! сидишь ты тут за столами набранными, пирами тешишься; не чуешь над собой новой беды. Расхвастался муж твой Ставр на киевском пиру своим богатством да женой-красавицей, обидел князя Владимира и его гостей, и засадили его в темницу на тридцать лет!

Опечалилась Василиса Микулична; стала раздумывать, как помочь горю:

«Деньгами мне Ставра не выкупить — казны у меня столько нет; силой не выручить — силы не хватит; попробую выручить Ставра хитростью да уловкою».

Обрезала Василиса длинные свои косы, нарядилась в мужское татарское платье, взяла с собой тридцать молодцев дружины и поехала с ними к городу Киеву.

Раскинула Василиса под Киевом свой белополотняный шатер, оставила в нем свою дружинушку, а сама направилась в стольный город прямо в гридню княжескую, бьет челом Владимиру-Солнышку.

— Здравствуй, князь Владимир, стольно-киевский! Здравствуй и ты, молодая княгиня Евпраксия!

Спрашивает Владимир доброго молодца об имени-отчестве.

— Родом я из Литвы, — говорит Василиса, — я сын короля ляховецкого, по имени Василий Микулич, а приехал я к тебе, князь, с добрым делом; хочу посватать за себя дочь твою, княжну.

— Что ж, я не прочь, — отвечает Владимир, — отдать за тебя свою княжну; только сначала пойду посоветуюсь с нею.

— Государь родимый батюшка, — возразила Солнышку его дочь, — неудачное ты дело задумал: не видишь разве, что выдаешь меня замуж за женщину? Посмотри-ка на посла хорошенько: речи у него тихие, женские, руки тоненькие, беленькие, от перстней видны следы на пальцах!

Решил тогда Владимир испытать посла и говорит ему:

— Свет Василий Микулич, не хочешь ли с дороги сходить в баню помыться и отдохнуть?

— Что ж, это не худо! — отвечает посол.

Истопили баню; пока князь Владимир собирался мыться да созывал слуг, чтобы несли за ним его цветные платья, Василиса живо отправилась в баню, никого не дожидая; одной рукой умывалась, другой одевалась; идет князю навстречу, благодарит за милость, за славную теплую баенку.

— Что ж так поторопился, — спрашивает Владимир, — не подождал моих слуг? Они бы тебя помыли и одели.

— Некогда мне, князь, ждать долго; ты ведь у себя дома, а я в гостях; мне надо домой торопиться; решай же поскорее, отдаешь ли за меня свою дочь?

Не хочет княжна выходить за Василия Микулича, все свое толкует, что посол — женщина.

Решил Владимир еще испытать посла по-другому.

— Не хочешь ли позабавиться, Василий Микулич, пострелять с нашими молодцами в чистом поле; чья стрела попадет на острие ножа, расколется на две равные половинки?

Отправилась Василиса в поле с княжими стрелками; несут за ней ее лук тяжелый: за один конец его пятеро держат да за другой пятеро, а колчан и тридцати молодцам не под силу поднять. Стали стрелять княжие стрелки: один стрелял — не дострелил, другой стрелял — перестрелял.

Взяла тут Василиса Микулична свой лук одной рукой, натянула тетиву: скользнула стрела по острию ножа, раскололась на две половинки — обе на вес верны, на меры равны.

И этого испытания мало показалось княжне. Говорит Владимир послу:

— Не хочешь ли, Васильюшка, с моими дружинниками на широком дворе силушкой померяться?

Не отказался Василий Микулич и от этой потехи; стал посол литовский по двору похаживать, с княжими дружинниками борьбу вести: кого за руку схватит — тому плечо вывернет; кого возьмет за ногу — ногу оторвет; остальных кого поднимет, три раза перевернет, о землю ударит, тут им и конец приходит.

Испугался Владимир, стал посла упрашивать:

— Уймись, добрый молодец, не губи моих людей.

— Приехал я к тебе, князь, с добрым делом, — говорит посол, — свататься к твоей дочери; отчего же ты не даешь мне никакого ответа? Отдавай ее за меня честью, а не то силой возьму.

Перестал Владимир с дочерью советоваться; просватал ее за посла, задал великий пир.

Сидит Василий Микулич на пиру невесел, призадумался о чем-то глубоко.

Спрашивает Владимир-князь:

— Отчего сидишь нерадостен, добрый молодец? Какую думу думаешь?

— Что-то мне невесело, ласковый князь; уж не случилось ли у нас дома что-нибудь недоброе? Мать здорова ли? Да и гусляры твои, князь, все поют нерадостные песни. Нет ли у тебя певцов получше? Слыхал я дома, что есть у тебя славный певец, Ставр Годинович; он из нашей земли, поет наши песни; прикажи его выпустить из темницы, пусть споет нам на пиру.

Думает Владимир:

«Не выпустить Ставра — прогневишь, пожалуй, грозного посла, выпустить — только Ставра и видели!»

Но делать нечего; послал князь слуг за Ставром; расковали доброго молодца, привели на пир, запел он песни радостные да звонкие, понравилось Василию Микуличу его пение, просит посол Владимира:

— Отпусти, князь, певца в мой шатер белополотняный; пусть моя дружина послушает Ставровых песен.

Не смеет Владимир ослушаться посла, отпустил с ним Ставра.

По дороге к шатру Василиса говорит Ставру:

— Неужели не признаешь меня, добрый молодец? Ведь мы с тобой грамоте вместе учились.

— Никогда я тебя и в глаза не видел, — отвечает Ставр.

Рассмеялась Василиса Микулична; как приехали они в шатер, сняла она свое платье посольское, надела женский наряд; тут Ставр узнал ее, обрадовался.

— Свет ты мой, Василиса Микулична, поедем отсюда скорей на Литву.

— Стыдно нам, милый муж, уезжать из Киева крадучись; поедем к Владимиру пир кончать.

Спрашивает на пиру Василиса у князя Владимира:

— За что, князь, заковал ты Ставра в цепи, посадил в глубокий погреб?

— За то, что не вовремя, не в меру хвалился Ставр своей женой-разумницей.

Говорит посол:

— А что у вас на Руси за обычаи: выдаешь ты, князь, княжну замуж за женщину!

Увидел тут Владимир свою ошибку, понял, что недаром Ставр хвалился своей женой: всех она одна перехитрила; сам князь в обман дался.