- Пусть будет катализатор, все равно! - Отвечая своим мыслям, Ларра сложила пальцы корзиночкой, протянула руку под дождь. Влага собралась у нее на ладони, жемчужными росинками покатилась к белому округлому локтю. Не убирая руки с барьера, Ларра повернулась к Гельвису: - Ладно, мы не юнцы, вам одному признаюсь: всю жизнь хотела писать иначе...

- Как в "Хороводе нищих"? - невинно спросил Гельвис.

- А-а, при чем тут "Хоровод", это пройденный этап. Я никогда не возвращаюсь к тому, что уже пережила.

Жаль, подумал Гельвис. А впрочем, неудивительно: автору трудно смириться с мыслью, что он не всемогущ, - создал вещь, которую не в силах превзойти!

- Повальная мода на экологические стихи! - продолжала Ларра, швырнув сквозь дождь в реку кофейную чашку, как мечтала, должно быть, отшвырнуть саму эту ненавистную моду. - Овеществление чувств, оживление природы, олицетворение матушки-физики! Сначала эта мода привела меня к славе. А теперь не дает вырваться из рамок.

"Один раз вырвались!" - чуть было не сказал вслух Моричев, имея в виду ту же поэму.

- Кстати! - Ларра навалилась на стол, и рогатая ящерица соскользнула с груди, цепным псом стала перед поэтессой на яшмовые лапки. - Когда я смотрю на вас, - прекрасно! Но притом тоже всегда представляю в других ролях.

- Всерьез или мне в отместку? - усмехнулся Гельвис.

- Ну, дружок, вы же и сами знаете! - Она ласково похлопала его мокрой ладонью по руке.

Видно, лишь парируя удары, поэтесса становилась сама собой. Слишком много нам досталось славы и слишком мало ударов, подумал Гельвис. Вот в этом мы, кажется, "пара".

Ящерица вздрогнула и зацокала, закрутила головой, шаркнула лапкой по столешнице. Ларра поднесла ее к глазам. Вспыхнуло маленькое изображение, обращенное к Гельвису световой изнанкой.

- Привет, мамуля, не занята? Можно тебя на два слова? - раздался низкий, чем-то схожий с Ларриным девичий голосок.

- Приходи, посидим, если есть время. - Бакулева увеличила изображение, повернула лицом к Гельвису: - Моя дочь, Нана.

- Очень приятно. - Гельвис привстал, обозначил поклон.

- Мне тоже, - вежливо отозвалась Нана. - Сидеть, мам, некогда, спешим. Ну ладно, после.

Ящерица отключила связь.

- У вас есть дети?

- Нет, к сожалению.

- Обычное для великих людей упущение. Ну, еще полжизни впереди, наверстаете... Звезды долговечнее молний...

Гельзис не понял, произнесено это с издевкой или искренне, - поэтесса неуловимо переменилась, подобралась, будто маску надела. И нараспев прочла:

...А поутру, как звезды, вспыхнут очи.

И третья жизнь неслышно вспыхнет в Ней.

Дитя любви, дитя минутной ночи,

Зачатое меж черных простыней.

Минуту-другую она ждала оценки. Не дождалась - Гельвис сосредоточенно сгребал посуду в утилизатор.

- Вам нравится ваша биография? - неожиданно спросила Ларра.

- Вы можете предложить другую? - вопросом на вопрос ответил он.

- Да, другой нам не дано! - Бакулева сцепила пальцы и с усилием пыталась разъять руки. - Мир наш без изюминки: тихий, прямой, наполненный ровным счастьем и ровным теплом. Да вот только ровное тепло не обязательно следствие огня, подчас его дает гниющий торф! Добились всего и упиваемся... Самодовольны. Счастливы своим тихим счастьем. И ни в чем не сомневаемся!

Так ли это? - Гельвис прислушался к себе. Пожалуй, не совсем. Ведь в глубине и этой души тлело сомнение...

- И вы, и я помогали строить мир именно таким! - горько сказал он. Черт, растравила душу! - Браво, браво, два выдающихся деятеля искусства рыдают над делом рук своих! Нам внимали, нас боготворили, с нас делали жизнь! А ведь мы говорили лишь то, что от нас хотели услышать, учили тому, чему люди хотели и согласны были учиться. Это мы притворяемся, мы, не они!

- Разве мы неправы? Разве ваш Мэтью не отдал жизнь за ночь удовольствий? И вы считаете, что учили людей не тому?

Гельвис смешался. Он давно забыл про экран. Там в это время наступило утро, заливались скворцы, благоухала луговыми цветами Мирабелла Конти. А из утра, от света и песен уходил в Лабиринт Забвения счастливый, все познавший Мэтью, Король-на-одну-ночь. Опустошенный, одурманенный властью и Мирабеллой, не в силах вынести еще хотя бы час подобного блаженного безумства, он без сожаления спускался по ступенькам туда, откуда нет возврата. Из полиэкрана несло холодом и сыростью. Вдали звонко отщелкивала капель, душераздирающе скрипели медленно сходящиеся створки ворот - Великий Мэтыо в одиночестве завершал свой путь. За соседним столиком старики-узбеки утирали тюбетейками глаза, качали бритыми головами.

- Вы находите справедливым, что человеку дается единственный шанс? Ларра перевела глаза с погасшего полиэкрана на Гельвиса, поморгала белесыми ресницами. - Да что человеку - обществу в целом? Математика установила закон: ни одного решения по одному варианту. А у нас миры и жизни не имеют резерва!

- Если Вселенную наделять разумом, то это не совсем так. Я слышал, существуют параллельные времена, слабо отличающиеся одно от другого, зато их бесконечное множество. Вот вам и вариации на тему человеческой жизни.

- Наслышана. Отец мой был археонавтом, делился. Смутная теория, смутная трактовка. Никто из специалистов не знает, как, а главное - куда переселяться, чтобы продлить себя в другом "Я" и по-другому...

- Ин альтер эго эт ин альтер вивенди... - перевел Гельвис на привычную латынь. - Помните песенку? "Удобную религию придумали индусы: что мы, отдав концы, не умираем насовсем"... Ловко было бы: раз - и переселился! Пожалуйте вам новый мир, пользуйтесь свежей биографией! Специально для неосуществленных в этой жизни желаний. Лазейка для лентяев и прожектеров!

- На ведь вы бы не отказались! - обезоруживающе просто спросила Ларра.

- А ведь не отказался бы. Хотя бы для того, чтобы не чувствовать постоянного душевного разлада... Альтер вита... Другая жизнь...

Гельвиса испугало сходство с Ларрой. Не успевала что-нибудь подумать она, та же мысль приходила на ум ему, едва что-то припоминал он, аналогичное воспоминание всплывало в ее памяти. На миг им стало зябко от взаимной незащищенности, открытости друг перед другом, накоротко замкнувшей два сердца, в которых до сих пор поодиночке тлели лишь угольки сомнений. Сойдясь, угольки высекут искру - и тогда два человека, строившие этот не сомневающийся в себе мир, заставят всех оглядеться. Ибо истина в сомнении. Ин дубио веритас, люди!

Как же раньше мы мирились с этим миром? - задал себе наконец Гельвис вопрос, которого, похоже, страшился. Мыслимо ли вот так, ни с того ни с сего менять благополучие на неизвестность? В конце концов, их мир ни плох, ни хорош - просто он сам по себе, а они в нем сами по себе. Когда поэт отдает людям свое слово, оно начинает жить самостоятельно, люди вправе даже не помнить имени автора. Когда актер пускает в обращение новый образ, это все равно что новый человек рождается, счастливый человек, с которым общаются миллионы! После этого жив автор или нет - неважно, точнее, важно лишь постольку, поскольку ему по силам еще кого-то вывести на полиэкран. Ни Ларра, ни Гельвис, вероятно, и не хотели бы изменять мир. Другое дело, собственная судьба, ею-то можно распорядиться! Однако, как ни обидно признаться, полдень перешагнули, пик позади. Еще роль, еще поэма не добавят ровным счетом ничего, потому что это старая роль и старая поэма, по возможности модернизированные.

А зачем тебе мир, которому ты ничего не можешь дать?! И зачем ты миру?..

Некоторые люди меняются быстрее окружающего мира, они вырастают из него. Им остается ломать себя, останавливаться. Или переделывать мир.

- Вы не представляете, до чего надоела разумная заумь! - Ларра двумя руками рванула цепь с ящерицей. - Я ведь клоунесса в душе, простой партерный "рыжий", обряженный почему-то в черный фрак. Так хочется спустить себя с узды, сотворить хоть одну балаганную пьеску. Это было бы лучшее из того, что я могу написать, - лучшее всегда еще не написано...