— А без вас они никак не справятся?

Ворон на секунду задумался. Потом почесал лапой клюв и задумчиво сказал:

— Да вот не знаю. Привыкли уже, белоручки, что за них всё помощники делают. Вон серый волк шестой год ещё одного Ивана-царевича на себе таскает, сам уж не рад, что кобылу его сожрал. И потом, улетишь вот, а парнишку тут же какая-нибудь ведьма на ужин приготовит, потому что я совета ему вовремя не дал. Совесть ведь замучит!

— Понятно, — сказала я, еле сдерживаясь, чтобы не захихикать — уж очень забавно выглядел здоровенный ворон, когда вот так серьёзно рассуждал. Он был похож на моего преподавателя прикладной математики. — А потом что?

— Когда потом? — не понял ворон.

— Ну когда царевич все задания выполнит, на царевне женится, остепенится — вы-то что делать будете? — уточнила я.

— А что я могу делать? — раздражённо ответил ворон. — Вернусь на этот дуб, буду следующего Ивана поджидать.

— Не надоело? — участливо спросила я.

— Служба есть служба, — сказал ворон и нахохлился. — Есть и похуже. Тебя как звать-величать, красна девица?

— Василиса, — честно призналась я, сдвигая тёмные очки на лоб.

— Не Премудрая, случайно? — оживился ворон. — Слух идёт, что она гадать умеет.

— Нет, — я отрицательно помотала головой. — Гадать я не умею. Вот тётка Нюра — та гадает, только всё время разные гадости предсказывает, поэтому к ней никто и не ходит.

— Жалко, — вздохнул ворон и щёлкнул клювом. — А я Конрад. Ну что так смотришь? Кондратом по-русски буду. Папенька-то мой из заморской стороны был, из аглицкой… Знаешь, там в Тауэре вороны живут. Символ, можно сказать!

— Да я ничего, — сказала я. — Пойду я, пожалуй.

— Иди, — снова вздохнул ворон. — Только вот что. языком-то не трепи, что ты девка, косы у тебя нет, так что за парня сойдёшь. а то нравы у наших богатырей те ещё.

— Ничего себе! — возмутилась я. — А чего же они всегда несчастную девушку-сироту в сестрицы принимают, да ещё грозятся друг друга изрубить, если кто на неё посягнёт? Это что, враки?

— А то! — махнул ворон крылом. — Это только старики так делают, а молодые. И-эх, измельчали богатыри! Я имею в виду, в духовном плане. Так что лучше помалкивай.

— Хорошо, — вздохнула я, впервые всерьёз задумавшись о собственной безопасности. — Может, я тогда обратно пойду? Там бабка вроде пироги затеяла.

— Попробуй, — ответил ворон и посмотрел на меня одним глазом. Наверно, он считал, что левый профиль у него красивее.

Я оглянулась. Позади меня тропинки не было, там плотно стояли огромные деревья, между которыми росла какая-то ужасно колючая даже на вид трава. Я присвистнула от удивления и даже выключила плеер. Потом снова повернулась к ворону.

— Паскудная тропинка, согласен, — сказал он. — Всегда она так: завести в глухомань заведёт, а потом — раз! — и в кусты. Иди уж вперёд, авось не пропадёшь! Коли серого волка встретишь, не пугайся, не тронет. Привет ему от меня передай.

— Ладно, — сказала я. При упоминании о волке мне почему-то стало неуютно. — Спасибо за совет, до свидания. Кондрат.

— Бывай! — ответил ворон и снова взлетел на сук.

Я вздохнула и двинулась по тропинке вперёд, стараясь идти как можно медленнее. Теперь мне постоянно чудились какие-то шорохи в кустах. Не успела я пройти и ста метров, как надо мной захлопали крылья. Я с перепугу чуть не сиганула в кусты, но это был всего лишь мой знакомый ворон.

— Вспомнил! — каркнул он, свалившись из воздуха на тропинку. — Сюда Иван-дурак идёт за Кощеевой смертью! Этот и слушать меня не станет, сразу стрелу пустит, так что лучше я с тобой пойду.

— А как же Иван? — удивилась я. — Его же Кощей убьёт, если вы ему помогать не будете. как же ваша совесть?

— Да если и убьёт, — хрипло засмеялся ворон, — всё равно или сивка-бурка его, или волк воды живой принесут. Не пропадёт Иван. А за тобой смотреть надо, ты нездешняя, как бы в беду не попала. Вот тогда меня совесть точно замучит!

— Как хотите, — ответила я, но всё же обрадовалась, поскольку идти одной по такому лесу мне не улыбалось.

Ворон сперва летел над моей головой, но потом ему надоело планировать, он спустился на землю и важно зашагал рядом. Вообще Кондрат оказался неплохим спутником, словоохотливым и, прямо скажу, болтливым. Скоро мы перешли на «ты», что меня вполне устраивало, а не устраивало то, что ворон очень много болтал, пересказывая мне все местные новости: кто с кем сражался, кто кого победил, убил, растерзал, разметал клочки по закоулочкам.

— Слушай, Кондрат! — не выдержала я наконец этого устного подражания второсортному голливудскому фильму ужасов. — Как же так? Все эти ваши богатыри только и делают, что со

Змеем Горынычем сражаются, головы ему рубят, или с Кощеем борются, смерть его находят, иголку там ломают… Их что, много, Кощеев-то?

— Один он, — ответил ворон. — Один на всех.

— А чего тогда на него вся эта кодла богатырская разом наезжает?

— Кто? Чего делает? — изумился Кондрат.

— Ну, сражаются с ним все, кому не лень, — пояснила я.

— А! — понял ворон. — Он же Бессмертный! А все эти утки, яйца и иголки исключительно ради интереса. И Змей тоже хорош: полежит денёк, поохает, в водичке живой искупается, головы отрастит. всё равно у него главный мозг — спинной. Сил наберётся — и снова в набег, за девками. Любит девок молодых — страсть!

Кондрат принялся было перечислять все заслуги Горыныча на амурном фронте, но тут тропинка вывела нас к обширному болоту. На камушке, заросшем ярко-зелёным мхом, сидела, обняв колени, дюжая деваха лет двадцати с лишком и в голос выла, поглядывая на пасущегося на берегу меланхоличного бурого козла. Эта картина мне что-то сильно напоминала.

Завидев меня, девица тут же перестала реветь и, шмыгнув покрасневшим носом, с интересом на меня уставилась.

— Здрасьте, — сказала я по привычке, вбитой в меня ещё в детском садике.

— Здравствуй, коль не шутишь, — отозвалась девица, активно хлюпая носом.

— Вас, случайно, не Алёной зовут? — поинтересовалась я.

— Ага, Алёнушка я, — ответила девица, не особенно удивившись моей проницательности.

— А что случилось-то у вас? — спросила я участливо.

— Ой, беда приключилась! — снова заголосила Алёна, да так, что камыш зашумел, а деревья заметно пригнулись. — Пошли мы с мужем к куму в деревню, притомились да присели отдохнуть. Меня солнышком сморило, я и уснула, а просыпаюсь — мужа нет, только вот он, — тыкнула она пальцем в козла, — ходит, а в ямке от копыта воды чуть-чуть на донышке!.. Ведь говорила ж дураку: не пей ты из копытца, не пей! Что ж за наказание-то? То Ивашка, братец мой, теперь ещё этот. Что мне теперь, горемычной, делать? Ох судьба окаянная!..

И она залилась горючими слезами. Я поглядела на козла, но тот ничем не проявлял своей человеческой природы, пасся себе, как все нормальные козлы. И вонял вдобавок.

— Слушай, Кондрат, — спросила я, почесав в затылке. — А когда человек в зверя превращается, одежда на нём остаётся или тоже во что-то превращается?

— Нет, конечно, — каркнул он. — Морока с этими превращениями. В зверя-то ничего, нормально, если из одежды выпутаешься, а вот обратно. Как-то один Иван-царевич соколом обернулся, прилетел на пир во дворец, где его невесту другому отдавали, его мертвым считая, да и перекинулся обратно. опозорился на всё царство! Невеста на него после этого и глядеть не захотела! А вот ещё был случай.

Но слушать дальше сборник эротических баек из местной жизни я не стала. Подойдя поближе, я обратилась к Алёне:

— Э-э. простите, Алёна. Ну Алёна! Перестаньте плакать, это важно!

— Ну чего? — Алёна утёрла слёзы не очень чистым рукавом.

— Ваш муж ведь в одежде был, так? — решила я воспользоваться методом элементарной дедукции. — А на этом козле одежда есть? И вокруг её не валяется.

На широком веснушчатом лице Алёны отразилась усиленная работа мысли.

— Если мне будет позволено сказать, дамочки, — встрял Кондрат, — то вон в ту сторону ведут довольно чёткие и свежие следы лаптей, судя по размеру, мужских…