— Не забывайте, дама прибывает в Квемеру уже завтра, — Толл перескочил на более практичные темы. — Времени слишком мало, так что все детали операции беру на себя. Предполагаемый сценарий: мелкая, но неисправимая в обычных условиях поломка дирижабля, остановка в небольшой деревеньке далеко от всех городов. Дальше проволочки обеспечим, если надо. А Альту отправлю к вам в ближайшие же дни. О распространении в Грозовом Мире теней и их правил мы поговорим позже: мне необходимо посоветоваться с Ферчазейро. Вот, кажется и все. Когда произойдет следующая встреча, не знаю, но я напишу вам сам, не надо лишний раз выходить на связь. Ясно?

— Ясно, — кивнул Хор, отшвыривая подальше все сомнения.

— Тогда до встречи. Что интересно, — усмехнулся он напоследок, — это первый раз, когда я использую свое служебное положение, вернее, положение тени, для того, чтобы помочь семье. Большего они от меня не дождутся.

— А жаль, — тихо сказал Мальс. — Жаль, что они не имеют права ждать от вас подарков. Но такое слишком часто встречается в нашей стране. До встречи.

***

Труппа из Грозового Мира давала последние спектакли в Квемере, прежде чем отправиться обратно. Эстилиса слегка удивило, что их расписание подстроилось под его собственные перемещения, однако он отложил анализ этого совпадения, посчитав его пока подарком судьбы. Ведь судьба бывает милостива к мужчине и женщине, которые хотят встречаться наедине.

Ответ на письмо не пришел, но оно и не подразумевало ответа. На следующий день после его отправки, в полдень, Эстилис Эссентессер сидел в кафе «Клен», заказав себе небольшую чашку кофе с молоком и неторопливо листая свежую газету, где, разумеется, твердили о затее с Эссентессерами Грозового Мира, в том числе и о нем. Палец задумчиво постучал по фотографии почти-Герцога, сделанной пронырливыми журналистами на выходе с вокзала. На этой фотографии он выглядел довольно сурово.

Правители Объединенного Мира ещё будут проверять и перепроверять выводы о новом Эссентессере, боясь ошибки в его оценке. Мальс Хор оставался прозрачной фигурой: он лишь мог устроить кульбит в изменениях законов и традиций, но не без согласия прочих правителей. Эстилис уже понял, что в первую очередь он, бывший воспитанник Центра Одаренных, направит свои усилия на преобразование системы обучения, и вряд ли этот человек начал бы что-то в самом деле революционное.

С Герцогом Грозового Мира было не так легко. Во-первых, полностью его не изучил никто, даже ходатайствовавшая за него Нистария. Она знала больше всех и считала, что может понять все, но от неё ускользало главное. Тумана в личность Эстилиса добавляло и то, что ни один человек не мог сказать, что он учитель нового Эссентессера и знает, как тот из мальчика становился мужчиной. Его и впрямь воспитали трущобы, а затем — мать, но она никому ничего бы не рассказала о приемном сыне, который сделался родным. Война, слишком многое перевернувшая и замутнившая, ещё более затрудняла дело. Не осталось с того времени документов, которым можно было бы полностью доверять, и правители Объединенного мира ориентировались в первую очередь на рассказы доверенных людей и оценки людей умных.

Нистария сумела представить своего кандидата в выгодном свете, одновременно не дав остальным понять, как заинтересована в его становлении на пост Герцога. Эта женщина, несмотря на все внешнее, имела тонкий ум и была способна на удивительные комбинации. Правда, её талант оценивали лишь немногие люди, к которым она относилась благосклонно, а прочие возмущались: как может правитель великой страны, создающий законы Объединенного Мира, столь невежливо и бесцеременно обращаться со своими подчиненными? Но тут уж сказывался тяжелый характер, не желающий уступать умелому разуму.

Ориаса относилась к Эстилису напряженно, ощущая в его магии нечто не совсем привычное. Что ж поделать, таким его слепила война и необходимость убивать, откладывая переговоры, потому что белый флаг тогда становился мишенью, а доброе лицо — признаком глупости. В завертевшемся кровавыми брызгами мире оставалось лишь принимать его правила и сражаться, отбрасывая то, чем жил прежде, делая широкий шаг, чтобы перейти границы законов и норм. Иначе — смерть. Эстилис встречал немало людей, которые укоряли его за излишнюю жесткость и нечестные методы, но никогда не обращал внимания на это. Совесть давным-давно уснула мертвым сном, подпоенная цианистым калием осознания: только так, и иначе нельзя.

Впрочем, отзывчивым и добрым он никогда не мог себя назвать. Трущобы учили иному. С малых лет Эсти крал, дрался, залезал в чужие дома. Правда, тогда он ещё пытался в чем-то сохранять лицо, но к четырнадцати годам окончательно потерял тормоза. Женщину, которая потом стала его матерью, мальчик обокрал, а она неожиданно пожалела, простила и взяла его к себе. И сумела воспитать из бандита Эсти настоящего человека — порой суровыми, но действенными методами. Мать хорошо знала дисциплину и сумела внушить ему, как это важно. Вместе со всей жесткостью она любила — искренне и крепко, однако старалась это скрывать. За те годы, что Эстилис провел рядом с матерью, он научился любить её и родину, но не людей.

Он отпил кофе из чашки, стараясь настроиться на мирный лад перед встречей с очаровательной дамой. Женщинам не следует говорить о плохом, как не следует брызгать грязью на прекрасный цветок. Эссабина отличалась и красотой, и умом, она понимала с полуслова. Жаль только, что их знакомство полгода назад вышло слишком коротким и не развилось в теплые отношения. Теперь приходилось писать длинные сахарные письма, чтобы привлечь её внимание и не привлечь внимание других людей.

Сможет ли Эссабина сегодня? В конце концов, она имела работу, которой посвящала очень много времени и которую в самом деле любила. Эстилис не мог сказать того же о собственной профессии, от которой порой так уставал, что мечтал сбежать на край света. Но надо было оставаться на месте, улыбаться, говорить людям то, что они хотели слышать, и делать то, что от него ожидали.

В светло-розовой фигуре он узнал Эссабину — по изящной походке танцовщицы. Она не только пела, но и танцевала, однако постоянно оставалась на заднем плане и более занималась детьми, чем собой. Так дело обстояло полгода назад, и Эстилис не сомневался, что сейчас все точно так же.

— Добрый день, — улыбнулась Эссабина, присаживаясь рядом. — Вы прислали мне такое чудесное письмо, что я просто не могла не прийти.

— Добрый день, — кивнул Эстилис. — Я очень благодарен вам за это.

— Нет, это я вам благодарна, — поспешно возразила она. — Вы устраиваете мне какую-то сказку, которой я вряд ли заслуживаю. Но это подарок от чистой души, и я не имею права отказывать. Я выполню все ваши желания.

— Мое главное желание — быть рядом с вами и выполнять то, что желаете вы.

— Красиво, — тихонько вздохнула Эссабина, — но вы — Эссентессер.

— А что мешает Эссентессеру выполнять причуды красивой женщины? — усмехнулся Эстилис, залпом допивая свой кофе. — Я начинаю прямо сейчас. Что вы желаете?

Эссабина качнула головой.

— Пока — ничего. Я хочу только говорить с вами и понимать вас. И, в свою очередь, быть верно понятой, ведь от этой беседы зависит, в какую сторону свернут наши отношения. Вы знаете, что у меня довольно мало времени на развлечения, даже если это такая вот сказка. Я сама развлекаю людей.

— Вот именно — развлекаете, — с легким неодобрением подтвердил Эстилис. — А должны — восхищать. В вас хватает таланта для этого, но вы не желаете выходить из тени, не собираетесь покидать свой привычный второй план. Да, я понимаю, что там легче: необязательно раскрывать полностью талант и душу, необязательно светить, необязательно выслушивать строгую критику в свой адрес. Но вы смогли бы. Я уверен, смогли бы, — повторил он с уверенностью.

— Рядом с вами было бы хорошо любой девушке, — в голосе Эссабины зазвучала печаль. — Вы умеете поддерживать, довольно своеобразно, но красиво. Однако, боюсь, это немного не для меня. Считайте… Считайте, что я уже не свободна. Моя жизнь — театр, я обручена с ним, нет, я уже вышла замуж за него — и никому другому не смогу отдать свое сердце. Оно принадлежит ему и нашим детям.