— А твоя сестра бы пожалела. Какие вы оба получились разные. Ты хотел быть королем — ты король.

Лорканн доходит до дверей, глубоко вздыхает и скрывается за ними.

Засов падает. Наступает новая эпоха.

Второй пришла зелень океана. Вернее, шипение. Весьма знакомое шипение.

— Этот мальч-щ-щик — сын проклятого волка, обруш-ш-шившего на весь Ниш-ш-жний мир искаш-ш-жение и тень!

Эти голоса темны даже под водой.

— …отдай его нам!

Они жаждут силы больше, больше, еще больше. Полукровки вкусны и пропитаны магией. А уж ребенок Мидира…

— …ты долж-ш-жен понимать, не стоит ждать хорош-ш-шего от волч-щ-щьего отродья!

Наконец в зелени моря я различаю Айджиана.

Морской царь сидит, опустив голову, навалившись на один подлокотник. Синие мощные рога выдаются высоко вверх. Корона, белая, как сияние фоморских глаз, пылает между рогами.

— Убирайтесь, — низкий голос колышет не только воду, но и магию. — Убирайтесь! Я предупредил.

— Ты не понимаеш-ш-шь, морс-с-ской ц-с-сарь, не понимаеш-ш-шь…

— …не понимаеш-ш-шь, кого пригрел на груди!

— Твой сын поразит тебя в сердц-с-се, стоит отвес-с-сти взгляд!

— Убирайтесь, — повторяет Айджиан. Он всегда немногословен.

— Но ца…

— Убирайтесь! — голова поднимается, глаза горят яростным зеленым огнем. — Или останетесь здесь. Навсегда. Нис! Мой! Сын! Вам больше доступа нет!

Трудно судить, что из увиденного во сне правда, а что вымысел и отражения чаяний, помноженные на переживания о судьбе нашего пострадавшего мира.

И я пришел к моему королю за советом в редкий миг его отдыха. Он жестом разрешил мне войти, но с кресла не поднялся. Чуть дальше дремал на диване принц.

— Коротко, Джаред.

Ну, коротко так коротко.

— Мне было видение. У царя фоморов появился ребенок. Черноволосый, с зелеными глазами. Морским князьям царь представил малютку, как своего наследника. Вы знаете, дети сейчас не рождаются ни у кого.

Мидир, вернее, Майлгуир, как его теперь величали, все так же смотрел мимо меня. На портрет, вышитый Этайн, что висит на стене его покоев. С белоснежным шелком правого нижнего края. Королева, стремясь закончить оберег для любимого, так и не успела доделать работу.

Я очень люблю этот портрет. Мидир там счастлив. Жаль, что он никому его не показывает.

— Можно попробовать пробить завесу, мой король.

— Джаред. Что у тебя есть, кроме снов?

Мидир, обратив на меня свой взор, нехорошо прищурился.

— Ничего. Но…

— Думаешь, мне их мало?!

Как и следовало ожидать, вскочил с кресла и в мгновение ока прижал меня к стене. Наш король становился все более необузданным и невыдержанным. Наверное, новое имя меняло его. А может, боль утраты.

— Сколько раз я думал, что Этайн вернулась! Сколько раз мне мерещился ее запах, звук ее шагов, тепло ее тела! Сколько раз я просыпался от детского плача! — голос его сорвался.

— Брат, Ми-майлгуир, что происходит? — взъерошенный Мэллин еще не проснулся до конца, но уже повис на локте нашего короля. — Отпусти мальчика, он ни в чем не виноват!

Я даже не успел разозлиться на «мальчика», как Мидир опомнился. Отпустил меня, перестав колотить спиной о стену. Обошлось без переломов — не норов, хоть силу он умерять научился. Досадливо стряхнул с рукава и брата.

— Довольно грез. Все кончилось. Она сама! просила! помнить!..

Мой король сбросил кубок со стола, отвернулся.

— Она сказала «помни», но ведь это не значит…

Дядя, конечно же, не слушал меня. Уселся обратно в кресло, вжал ладони в лицо, выговорил глухо и еле слышно:

— Я знаю, почему она так поступила. Я не виню, не смею винить… Это моя вина. Мой сын мертв, Джаред.

Мы с принцем переглянулись, одинаково обеспокоенные состоянием нашего родича и короля.

— Но почему вы так уверены? — я шагнул бы к дяде, однако Мэллин придержал меня за руку и покачал головой.

— Этайн была стихийным магом. Я… ты знаешь сам. Я не чую никого, кто обладал бы схожей силой. Ни здесь, ни у неблагих. И да, ни у фоморов. Была! Была одна яркая вспышка! Тогда, в лесу, куда мы стремились и опоздали. Но она сразу погасла!

Он с силой закрыл веки, словно и вовсе не желал видеть этот мир.

— Брат, Майлгуир, тебе ли не знать…

Принц прошел вперед осторожно, король поморщился, и Мэллин замолк, проходя вместо слов к самому креслу, усаживаясь прямо на пол.

Дядя вздохнул, смиряясь, что этот мир ему придется, очевидно, потерпеть еще. Хотя бы ради брата.

Двадцать восьмое ноября второго года Тёмной эпохи. Теперь чуть более светлой!

Мидир зверствовал, характер не смягчила даже смена имени, но возле него сейчас был принц, и я мог спокойно отчитываться на расстоянии.

Потом пропала мысленная речь. Магия проваливалась с уровня на уровень, отмирая сверху, опадая осенними пожухлыми листьями.

Дни складывались в недели, и мир, потрясаемый бурями, приходил в себя, собирался уже иным. Мы, теряя магию, осваивали ремесла. Мы стали умелыми мастерами, но…

Алана не было. Я отказывался верить, что это насовсем. Иногда приходил в его покои, заглядывал во все комнаты. Сидел и ждал подолгу, сам не зная чего, в своем кресле у камина. А кресло рядом сиротливо пустовало.

Пустело все. Магия уходила из тех, кого не выпотрошил туман. Механесы, выполнившие массу работы по обустройству замка для новоприбывших, замерли статуями. Надежду внушало лишь то, что звериные головы продолжали осмысленно реагировать и следить за происходящим. Бдительность иногда отказывала волкам, но не Черному замку.

Мне отказывал рассудок. Я ловил себя на том, что обращаюсь к стенам и произношу имя Алана вслух. Прихожу в себя в его покоях, оглядываюсь недоуменно… и не могу найти такого незаметного, но очень нужного Алана.

А в одну из бессонных ночей, ненастных, грозовых, в дверь грохнуло чем-то тяжелым. Я дернул ручку на себя — и свеча выхватила из мрака каменного механеса, абсолютно черного, вытесанного слишком грубо, непохожего на прочих. Он поднял голову, не открывая глаз, ориентируясь на звук, на запах…

— Алан!.. — я не понял, когда успел ухватить каменное лицо обеими руками. — Алан!

Глаза не открывались, но голова повернулась на звук, от шеи вниз побежали крошечные камешки.

— Ты звал, — голос был потусторонним и глухим. — Ты помнишь, ты звал.

Механес покачнулся, запинаясь о порог, слепо подаваясь вперед, царапнул лапищей, не разделенной на пальцы, по косяку, оттолкнул другой меня в сторону и рухнул, всем весом грянул об пол!

Я всегда считал себя хладнокровным и выдержанным ши, но тут ощутил, как все душевные скрепы летят к фоморам в пасть.

Я опустился на колени и принялся медленно разбирать осколки.

Сиплое, с хрипами дыхание обозначилось из середины каменной груды, и теперь, о-о-о, теперь я торопился! Оттолкнул одну каменюку, спихнул вторую, нащупал шершавый от пыли дублет Алана, перехватил поперек груди обеими руками и понял: дышит! Дышит! Сердце бьется! Медленно, глухо, с усилием, тяжело, но бьется!

— Алан! Ты как?!

— Пх-х-хи-ть, — он закашлялся, пыльный весь, с головы до ног, словно окунувшийся в известь, с меловыми волосами, пропитанный камнем от и до. — Дж… — и опять закашлялся, бессильно откатываясь на бок.

Я неподобающе поспешно вскочил, сцапал с прикроватного столика сразу весь графин с водой, выплеснул часть на голову Алана. Тот вздохнул легче, лишь после этого я приподнял его голову снова, приставив к губам наполненный кубок.

Алан старался пить медленно, явно сдерживаясь. Зажмурился, перевел дух, прохрипел:

— Этот момент мне довольно часто снился, Джаред. Ты претворяешь грезы в явь, — приоткрыл все ещё серые веки, пригляделся. — Прости, я захламил тебе покои. Но можно нарушителю ночного покоя ещё воды?

Алан приподнял руку и удивленно вскинул глаза, присматриваясь к собственным пальцам, пока я не вложил в них кубок. Тут же понял свою ошибку и подхватил витую ножку крепче: Алан был совсем без сил.