– Я когда посмотрел на него, ну… того воя, в которого я попал, меня сразу вывернуло. – Тимка плеснул водой себе в лицо. – Это что значит? Я ведь белок стрелял, всяких птиц – и ничего, а тут… Воина из меня не получится?

– Нет, дружище, это означает совсем другое… Это означает, что тебе, как и другому нормальному человеку, претит убивать себе подобного. А уж в двенадцать лет… Исполнилось уже?

– Нет еще, но скоро…

– Тем более. Это нормальная реакция, потом привыкнешь, и будет легче. Только одно запомни, ладно?

– Что?

– Когда ты забудешь лицо первого человека, которого ты убил… Что, опять? Ну тошнись, тошнись… Все уже, ничего не осталось? Ну, так вот, именно тогда ты станешь настоящим воином – смелым, бесстрашным, жестким, не жалеющим ни чужих, ни своих.

– А что, это так и должно быть? А если я не захочу быть таким? – Тимка вопросительно поднял на егеря бледное лицо.

– Тогда ты просто останешься человеком… Человеком, который если и убивает, то по необходимости, а не ради каких-то своих или чужих целей. Пойми, Тимк, я говорю тебе самые простые вещи, которые во все времена говорят тем людям, которые… которые попали в ту же ситуацию, что и ты. Но от этого эти вещи не перестают быть правильными, хотя каждый раз говорятся по-разному. Главное в любой ситуации – чтобы ты оставался человеком. Правда, это самое главное. И еще… Спасибо тебе, что спас мне жизнь… Тоже простые слова, да? Ты не просто убил кого-то, ты спас другого человека… Об этом и помни. Спасибо.

– Угу. Только отцу не говорите, ладно?

– Думаешь, он не видел? Тогда сам подойди, он тебя поймет и, наверное, найдет слова более подходящие, что ли. Или помолчит вместе с тобой. Это тоже помогает, уж поверь… Ну, пойду я, а ты иди в лагерь на железное болото, туда уже все собираются, выспись… Посторожить наш сон найдется кому, да и не сунется сюда сегодня уже никто.

Иван отошел к Антипу, суетящемуся около лежащей на лапнике Ефросиньи, присел рядом, вопросительно посмотрел на охотника.

– Как она?

– Выживет, вестимо, аще не помрет… Да шуткую я, Михалыч. Все по-лекарски мы сделали… Бог даст – обойдется, спит она. Отметины останутся, ну да для сякой бабы это не главное…

– Как остальные?

– Аки присно… Муж без дела – не муж вовсе. Воев ужо обобрали до исподнего да похоронили как подобает… До захода солнца и лицом на полудень положили, как требуется по вере их.

– Лицом на полудень? Это как? – не понял Иван.

– Да на бок тело повернули – и все… Двое, замечу, живы остались, оглушило бревнами их малость. Этих спеленали и к болоту отволокли. Тот, что постарше, очнулся уже. И нашего упокойника туда же отнесли, там жинка его с малым дитятей… проститься надобно.

– Остальные как?

– Охотнички рядятся в доспехи и луки пробуют. И тебе сыскали доброе облачение – все по росту, не обидели. Что далее?

– Хорошо, что помнишь о таких разных вещах. – Иван пригладил взъерошенную шевелюру. – Пойдем к кузнецам, подумаем, что дальше делать. Охотников звать будем?

– Не, аще нужда возникнет, то кликнем, а мыслить надобно малым кругом.

– Согласен. – Егерь обнял Антипа за плечо и повел его к сидящим около реки кузнечных дел мастерам. – Гхм… Николай. – Иван решил сразу все расставить по местам. – Чтобы потом не возникало вопросов… Виноват я перед тобой. Вот. Морду бить будешь?

– О чем ты, Ваня? – недоуменно посмотрел на него кузнец.

– Да Тимофея я под стрелы подставил.

– А… рассказали доброхоты уже… про его подвиги… – Николай отхлебнул воды из берестяного туеска, зачерпнув ее прямо из речки.

– Другого мальчонки под рукой не оказалось, а надо было, чтобы вои к нему поближе без опаски подошли и сгрудились.

– Угу.

– Договоренность у нас с ним была, что сразу в подлесок нырнет, – продолжил оправдываться Иван. – А он, сорванец такой, остался, да еще и самострел притащил.

– Все, дальше можешь не виниться, Михалыч. Главное, что ты сам о его безопасности думаешь, – этого достаточно. Говорю так не из-за того, что я такой дурной отец, просто мне лучше известно, что он может натворить по своему разумению… Кроме того, если мы с детьми нашими за чужими спинами будем прятаться, то как людям потом в глаза смотреть? А Тимка… Собственно, мы тут из-за него, не находишь?

– Знаешь, а я тут более к месту, чем прежде, так что ему за это моя благодарность. А вторая за то, что он спас меня сегодня. Серьезно, жизнь спас… – посмотрел в глаза недоумевающему Николаю егерь.

– Да? Хм, новость… А что случилось? Я тут как-то закрутился…

– А говоришь, не дурной… Подойди потом, поговори с ним, а пока… – Иван хмыкнул и сразу решил брать быка за рога. – Когда начнете дела делать, мужи мастеровые? Когда печи начнете класть?

– Опять двадцать пять… Вишь, как дело обернулось, оружие теперь есть, можно идти в весь, помогать там… осажденным, – пожал плечами, как будто речь шла о само собой разумеющемся, Николай.

– Во-первых, приказа никто не отменял, – перешел на жесткий тон егерь. – Во-вторых, если кто и пойдет, то охотники. Вам же задача другая поставлена, за нее вы оба в ответе. Народу на болоте собралось «по самое не могу» – когда вы еще столько получите? А, Коля? Любим?

– Ну, это да… – озадаченно зачесал Николай в затылке. – Мы тут с плотниками и постройки для жилья сможем подготовить, и все наши задумки начать в жизнь претворять…

– Верно рек, Иван, – уважительно произнес Любим. – Да и словам Трофима Игнатьича отмены не было. По головке за это он не погладит.

– Да я, едрена Матрена, помочь хотел, – поднял голову Николай.

– Говорю в последний раз, – раздельно произнося слова, продолжил Иван. – Не поможете вы никак. Навыка воинского у вас никакого. Плотники хотя бы топоры в руках держать умеют, да и этот навык никуда не годен в открытом поле, а уж вы… А в засаду больше вороги не сунутся, поэтому идите в лагерь, раздайте команды, выставьте дозоры из мальчишек и отсыпайтесь – дел у вас много. Кстати, по поводу стражи, Любим… Назначь старшим среди мальцов Мстислава. Парень с головой и бегает, как летает. А мы с Антипом пойдем сначала погутарим с Пычеем. Зело это интересно будет… А потом с очнувшимся буртасом, если тот калякает по-нашему. Только обсудим сначала кое-что, как у нас в привычку вошло. Да, Антип?

Иван пристроился напротив старосты отяков и несколько минут молчал, немигающе глядя на того. Когда морщинки на лице Пычея начали жить своей жизнью, а он сам стал ерзать и прятать взгляд, егерь повернулся к Антипу.

– Переведи ему мои слова…

– Нет нужды, воин… не знаю, звать тебя как, не видал прежде, – обтер ладонью вспотевший лоб отяк. – Обучен я языку вашему.

– А что же ты нам блекал и мекал, явившись торговать давеча? – возмутился охотник. – Ох, повыдергиваю я волосенки твои жидкие, ибо ты тварь бессовестная и лживая…

– Погодь немного, Антип, – вмешался Иван. – То, что он всегда прикидывался, это простительно. Торговля ваша, как бы это сказать… Дети тоже в кармане фигу держат, когда меняются своими безделушками. Не об этом речь. Скажи лучше, Пычей, как жить дальше будем?

– Жили как-то… Что не так, вой? – глянул тот исподлобья.

– Иваном зови. Воин я обычный, только один тут, кому уместно решать, что с тобой делать. То, что вздернуть могу тебя на ближайшей сосне, это ты понимаешь? Нет? Любым способом тебя казню, и не будет мне порицания ни от наших людей, ни от воеводы.

– Догадку имею такую, – обреченно кивнул спустя несколько мгновений отяцкий староста. – Токмо страха я не ведаю – душой уже простился со светом белым…

– Это я понимаю, Пычей… А сказал тебе об этом, чтобы поделиться, какие мысли в моей голове бродят. Понимаешь ли ты, что и сына твоего мне хочется подвесить рядом с тобой, а? Чтобы семя ваше с этой земли с корнем выдрать…

Староста вздрогнул всем телом, неверяще поглядел на воина, однако опять наклонил голову в знак согласия.

– Это хорошо, что ты уразумел, – тихонько перекатывая в руках старую сосновую шишку, продолжил егерь. – Так вот, руку ты поднял на матерей и детей наших. И вправе мы требовать крови с рода твоего. Однако не успел ты осуществить свое пагубное дело до конца, хотя и нет в том твоей заслуги. Поэтому я тебе хочу предложить мир, староста, мир и дружбу между нашими родами. В первый и последний раз. Руку свою открытую в том даю и слово, что все возможное сотворю, чтобы вражда не вспыхнула между нашими людьми и кровь не пролилась.