— И? — спросил я Жюля.

— И я сразу сюда пришел и позвонил господину Зеерозе из телефонной будки на улице, и он сказал, чтобы я позаботился об этом деле. Очень благодарен мне. И я ему тоже. Поэтому я все это делаю. Поэтому поменял дежурство с Оскаром. Чтобы быть здесь сегодня. Все разговоры должны сразу идти через меня — ведь так сказал месье Зеерозе, правда?

— Да, он так сказал.

— Я звоню из бара, если что-нибудь случилось. Я же всегда могу ненадолго уйти. Я просто обязан месье Зеерозе помогать сейчас. Ему и вам. Раз такое дело.

— Откуда вы знаете господина Зеерозе? — спросил Берти.

— Подожди, — перебил я. — Нас могут услышать в спальне?

— Невозможно, месье. Стены очень толстые, двери очень толстые и обитые. Это были раньше отдельные комнаты. Вы можете здесь говорить так громко, как хотите — рядом ничего не слышно. Ой-ля-ля, многие дамы очень шумные в спальне, здесь в соседней комнате не слышно ни звука. Скорее в коридоре, если подслушивать под дверью.

— Вы все подслушиваете, да? — спросил Берти.

— Разумеется, месье, — не скрывал Жюль. — Это половина плезира от нашей профессии.

— И тем не менее, — сказал я, быстро подошел к двери в спальню и распахнул ее. Ирина, в новых белых трусиках и новом белом лифчике, тихонько вскрикнула. Она как раз собиралась примерить зеленое шерстяное платье с черным лаковым поясом.

— Извините, — произнес я. — Я только хотел посмотреть, подходят ли вещи.

— Они сидят как влитые, — сказал Ирина со странным мерцанием в глазах. — Мне нужно еще немножко времени, потом я вам покажусь.

— Хорошо, — кивнул я и закрыл дверь. Я взглянул на Жюля, с любовью накрывшего стол — кофе, коньяк и все, что полагается. — Короче, — сказал я, — господин Зеерозе спас вам жизнь. Верно?

— Да, месье. Поэтому я всегда буду все для него делать.

— А когда он спас вам жизнь? — спросил Берти.

Магнитофон записывал, я это знал. Вмонтированный в радио микрофон записывал тоже, этого я не знал. Это мне еще только предстояло узнать.

Жюль Кассен рассказал:

— Месье Зеерозе был офицером во Франции. Я был с маки. Взрывал большие мосты с товарищами. Немцы нас поймали — меня и всех тех, кого я написал на бумажке. Месье Зеерозе был тогда комендант гарнизона. Дает нам бежать. Рискует при этом головой. Спас всем нам жизнь.

— Филантроп, — заметил Берти.

— Не надо шутить, месье, пожалуйста! Месье Зеерозе — чудесный человек. В 1945-м я обращаюсь к французскому военному правительству и говорю, что он сделал для нашей группы. За это он получает одну из первых газетных лицензий. Он соединился с господином Херфордом, тот достал деньги, и — вуаля! «Блиц» родился!

— Ах вот как это было. Лицензию получил Зеерозе, а не Херфорд.

— Правильно. Мы были друзья, месье Зеерозе и я, хорошие друзья.

— Были?

— И сейчас тоже. Во Франции я все потерял. Тогда месье Зеерозе говорит: «Жюль, хочешь пойти ко мне дворецким?» Он тогда уже имел большой дом, вы знаете? Восемь лет я был у господина Зеерозе. Я всегда был кельнер, это моя профессия. В Париже в «Рице», до войны.

— И почему вы ушли от господина Зеерозе? — спросил Берти.

— Ах, я хотел иметь свой бар. Не получилось.

— Почему не получилось?

Жюль махнул рукой.

— Неинтересно. Мне здесь очень хорошо. Я доволен. И все еще обязан господину Зеерозе.

— Вы знали, что он состоит в отношениях с американцами?

— Да, много всегда приезжало в его дом.

— Что это были за люди?

— Из специальных служб. Долгие разговоры в библиотеке о политике и… — Он замолк, потому что дверь из спальни отворилась и вошла Ирина в новом зеленом платье, новых туфлях, новых чулках, сильно накрашенная и очень обольстительная.

— Чудесно, — оценил я.

— Я в восхищении, мадам, если мне будет позволено это выразить, — сказал Жюль.

Ирина улыбнулась и покружилась в разные стороны.

— Вам нравится?

— Великолепно, — сказал Берти.

Ирина находилась в редком состоянии эйфории.

— А духи, Вальтер! Это просто божественно!

— Я рад. А теперь надень, пожалуйста, костюм.

— С удовольствием. А что здесь происходит? О чем вы беседуете? — Спрашивая это, она улыбалась и не вызвала у меня подозрений.

— Представь себе, дорогая, — сказал я, — господин Жюль знает кое-кого из моего издательства. Мы об этом как раз говорим.

— Ах вот что. — Совершенно невинно и с улыбкой. — Тогда не буду мешать. Я примерю костюм. Но наш мокко…

— Кофейники стоят на подогреваемых тарелках, мадам. Все в порядке.

— Спасибо, Жюль, — произнесла она и улыбнулась ему. И эту улыбку я еще буду вспоминать. Она снова исчезла. Мне кое-что пришло в голову, я пошел к телефону и соединился с баром. Дежурил Чарли, и я попросил его проигрывать для нас во второй половине дня хорошие пластинки, назвав, какие мне хотелось бы услышать. Он обещал подобрать. Затем я нажал клавишу бара.

— Итак, что же сказал Зеерозе? — спросил Берти.

— Подожди. — Я крикнул: — Ирина!

Ответа не последовало.

— Ну что я вам сказал, — обрадовался Жюль. — Ни звука.

Я плюхнулся в кресло.

— Итак, — начал я. — Согласно версии Зеерозе, дело выглядит следующим образом: этот Ян Билка раздобыл фотокопии — микрофильмы — планов стран-участниц Варшавского Договора. Он удирает и едет к своему другу Михельсену, которого долгие годы знает как американского агента. Там он считает себя в полной безопасности. Большое заблуждение. Потому что его добрый друг Михельсен, как сказал Зеерозе, вовсе не американский агент, а агент русских спецслужб. В течение многих лет.

— Билка бежал к русскому агенту? — воскликнул Берти.

— Это ужасно, — сказал Жюль.

— Послушайте, — произнес я, — что еще рассказал мне Зеерозе.

В этот момент зазвучала музыка, передававшаяся из бара. Это был «A foggy day in London town»^[91] в исполнении оркестра Рэя Конниффа.

12

— Итак, — продолжил я, — совсем коротко. Михельсен — агент восточного блока. Весьма успешный. Как видно, он завязывал контакты с возможными перебежчиками задолго до критического момента. Билка, теперь это установлено, невообразимо алчный. На этику он плюет. Так же, как на Ирину. Все это время у него есть другая. С ней он бежит к Михельсену. Ему он предлагает планы. Михельсен должен вступить в переговоры с американцами. Это вполне соответствовало настроению Михельсена. В рамках задания и совсем в духе русских он делает вид, что является двойным агентом и в действительности ведет переговоры с американцами. При этом, кроме денег, он требует еще и другие вещи, на которые американцы просто не могут пойти: освобождение двух осужденных в Америке социалистических агентов; выдачу советского суперагента из Сайгона и пойманного израильтянами советского консультанта египтян; частичное сокращение натовских ракетных баз в Европе — поскольку Билка идеалист, он делает эти заявления Михельсену, не раздумывая и ни о чем не подозревая; Билка еще и моралист, поэтому США должны открыто признать порноскандал в правительственных кругах, который до этого удавалось держать в строгом секрете. Как сказано, немыслимые требования. Михельсен ведь должен предотвратить приобретение американцами секретных сведений. Он должен выиграть время для своих русских заказчиков, которые таким образом хотят выяснить, где Билка держит копии планов.

Я люблю Гершвина. Сентиментальная песня настроила и меня на сентиментальный лад. Я послушал какое-то время.

— Может, все же расскажешь дальше, — напомнил Берти. — Что значит, где Билка держит копии планов?

— Он их, конечно, не при себе таскает, — сказал я. — Было бы верхом идиотизма. Тогда достаточно было бы его укокошить и забрать планы.

— Разумеется, — поддержал Жюль. — И где же, значит, планы?

— Зеерозе говорит, американцы якобы сказали ему, что одну часть микрофильмов он отправил другу в Хельсинки, а вторую часть — другу в Нью-Йорк. Никто не знает, что это за друзья. Билка требует, чтобы его и его подругу — под охраной, конечно, сначала отправили самолетом в Хельсинки, а потом в Нью-Йорк. Он хочет в Штаты. В Хельсинки он передаст первую часть микрофильмов и получит первую долю денег, в Нью-Йорке передаст вторую часть микрофильмов и получит остаток денег.