Лицом к лицу все, что она могла делать - это шагнуть внутрь. 121358ΔX. Помнить и быть разорванной. На кусочки. Сколько еще она могла выдержать?

—СЛИШКОМ МНОГО—

Яэль убрала руку со стола. Она вся тряслась.

Влад не стал ее отчитывать или заставлять положить руку обратно. Его голос, к ее удивлению, был мягким, так несоответствующий его суровому выражению лица.

- Это последний этап твоей подготовки. Он самый тяжелый и самый важный.

- Почему? - Яэль чувствовала себя сломленной. Как будто каждый километр, который она пробежала на этой ферме, вдруг отозвался в ее теле. - Что в этом хорошего?

Влад положил на стол собственную руку. Ладонь растопырена. Шрамом вверх. Он был блестящим и втянутым. Как будто через центр ладони провели острым ногтем.

- Этот шрам я получил в тот же день, когда потерял глаз. В тот же день, когда моя жена и дочь были убиты, из-за того что я шпионил на Гестапо.

За все три года на ферме Яэль никогда не спрашивала о шрамах Влада, а он никогда не рассказывал о них сам. Но она догадывалась, что они были как-то связаны с золотым кольцом, которое он держал перед полуночными кострами, и унылым запахом водки изо рта. (Все это она увидела, когда он думала, что она спит.)

- Я только что вернулся с миссии в Москве и обнаружил, - ладонь Влада сжалась в кулак. - Меня ждали эссесовцы. Мои девочки были мертвы. Я тоже должен был умереть.

- В тот день я потерял все. Семью. Имя. Жизнь. Я был только наполовину слеп. Этот глаз видел все со стопроцентной точностью, но я не мог даже в зеркало смотреть два года. Каждый раз, когда я пытался, я видел шрамы. Я видел их лица: моей Терезы и моей маленькой Кати. Они спрашивали меня, почему я стою здесь, а они нет. Почему я смог их спасти. Я не мог ответить на их вопросы.

Он снова раскрыл ладонь. Показалась старая рана.

- Но чем больше я не смотрел, тем больше знал, что должен посмотреть им в глаза. Чем больше я не слышал, тем больше понимал, что должен выслушать.

- Почему? - снова спросила Яэль.

- Потому что одним утром я проснулся и понял, что стал человеком, который не может находиться в комнате с зеркалами. Не мог пользоваться натертыми до блеска ложками или смотреть ночью в окно, боясь увидеть свое отражение. Притворяясь, что боли нет, я позволил ей пустить в себе корни. Я позволил ей пересилить меня. Я решил, что больше не могу бояться собственной жизни. Собственного отражения. Поэтому каждое утро я заставлял себя смотреть в зеркало. Пять минут. Посмотреть всему этому в глаза.

Яэль посмотрела на свои колени, на которых лежала ее трясущаяся рука.

- То есть мне станет легче просто от того, что я буду смотреть?

- Легче? - Влад поперхнулся на этом слове. - Лучше тебе никогда не станет. Просто боли станет меньше. Ты сможешь посмотреть ей в лицо без страха. Хотя бы на пять минут.

- Но что насчет компартментализации?

Это слово часто использовал Рейниджер. Слово, которым поклялся Аарон-Клаус. Его произносил и сам Влад в самом начале их тренировок. Слово, для которого Яэль написала собственное определение:

Компартментализация - взять что-то, полное боли, и сжечь это, закинуть в самый дальний угол себя. Туда, куда даже сам ты боишься забраться.

- Компартментализация - это хорошо. Особенно, когда занимаешься таким, как мы. Но это не может быть постоянным решением. Если ты продолжишь все хоронить в темных уголках своей души, не выпуская наружу ни одного искреннего чувства, ты превращаешь проблему в вулкан. БУМ! - рука Влада снова сжалась в кулак и ударила по деревянной поверхности.

- Как Аарон-Клаус...

Только это был не БУМ, а больше хлоп. Слишком тихий. Все зря.

- Да, - кивнул он. - Как Клаус. Я совершил ошибку и не научил его выпускать пар. Вся его боль выплеснулась наружу в неправильном направлении.

Кровь и неподвижность. Чертежные кнопки на полу. Неправильная смерть.

- Я не могу позволить, чтобы это случилось снова. Не с тобой, Яэль, - его рука со шрамом схватила ее помеченную безжизненную. - Вот, в чем твоя сила. Но ты должна научиться ее видеть. Для этого ты должна посмотреть.

- И что? Я должна просто смотреть на нее? Каждую минуту каждого дня?

- Помни, откуда пришла и через что прошла. Но смотри прямо. Вперед. Даже если у тебя останется всего один чертов глаз.

Яэль посмотрела, снова. Теперь, когда руку держал Влад, она не так сильно тряслась.

- Призраки останутся. Как и эти цифры. И мои шрамы. Наша боль, - Влад убрал руку. Но ты не должна их бояться.

Помни и исполняй.

Она положила руку обратно на стол.

День 29.

Вдох.

Выдох.

Смотри вперед. Двумя чертовыми глазами.

Посмотри на призраков, выстроившихся в маленький ряд.

Между цифрами, которые нельзя стереть.

12, БАБУШКА, 13, MAMA , 58,

МИРИАМ, Δ X , ААРОН-КЛАУС.

Ты никогда не должна забывать погибших.

Помни и исполняй. Исполняй.

Смотри прямо. Туда, где опасность.

Вдох.

Выдох.

Достигни края дыхания

И стреляй.

День 30.

Прощай. Это ведь всегда было прощай, не так ли?

Она никогда не могла произнести его вслух.

ГЛАВА 25 (СЕЙЧАС)

25 МАРТА, 1956

ИЗ БАГДАДА В НЬЮ-ДЕЛИ

Во время тура Аксис 1951 года случилось сильное наводнение. Прямо на подходе к Дакке. Стена грязной мутной воды обрушилась на лидеров соревнования, забрав жизнь одного из них и похоронив под собой мотоциклы остальных пяти. Один из гонщиков - будущий победитель Коби Эйзо - забрал рикшу у фермера и продолжил путь, добравшись до шестого контрольно-пропускного пункта, потеряв лишь тридцать минут. Некоторыми данный ход был поставлен под сомнение (можно ли участвовать в гонке на мотоциклах без мотоцикла?), но в конце концов организаторы похвалили находчивость Эйзо. Суть тура Аксис заключалась в силе, выживании в любых, даже самых ужасных, условиях. Разве, забрав рикшу, Эйзо не проявил именно эти качества?

Так в правила тура Аксис было добавлено правило номер 27: "В случае бесспорной потери мотоцикла вследствие воздействия внешних сил, не подвергающихся контролю гонщика, указанный гонщик может завершить отрезок пути на любом имеющемся в его распоряжеии транспортном средстве."

В соответствии с правилом 27 гонка продолжалась.

По крайней мере скорость, с которой ехал Феликс, оставляла такое ощущение: он беспощадно вдавил педаль газа в пол. Передние фары грузовика прочищали путь сквозь дикие леса километр за километром. Яэль, перебравшаяся из кузова в кабину водителя сквозь отверстие сзади, направляла водителя с высунутой в окно головой. Она пыталась найти смысл в расстилающихся над ними звездах.

- Бензина надолго не хватит, - кивнул Феликс на показатель топлива, где стрелка уже приближалась к левой отметке.

Яэль изучала покрытое крошками света небо. Они ехали большей частью на юг, немного на восток, уже несколько часов. Лишь дело времени, когда они наткнутся на какое-нибудь поселение. Вопрос состоял в том, выдержит ли стрелка топлива? Или они погибнут на краю дороги, став подсадными утками для людей Ветрова, которых он послал после починки шин?

- Не останавливайся, - сказала она.

Феликс подчинился, удерживая крутящийся руль.

- Лука за тобой бы не вернулся. Ты ведь понимаешь это, да?

Она понимала. Да?

Все случившееся поражало Яэль сейчас, когда она уехала на десятки километров от адреналина и героизма. Лука Лоу был одной из ее сильнейших угроз. Логически, теоретически она должна была оставить его позади. Устранить риск. (В конце концов он, светловолосый голубоглазый национал-социалист, этого заслуживал. Не так ли?)