— Готова? — поинтересовалась я, нащупывая в кармане футляр.

Скоге медленно кивнула. Я шагнула вперед и скомандовала:

— Дай руку!

При виде тускло блеснувшего лезвия нечисть вздрогнула. Дернулась, но пересилила себя. Протянула мне испачканные землей ладони. Слишком она покладиста. Подозрительно? Еще как!

— Ты знаешь, — тихо сказала я, — что будет, если ты обманешь?

Она не дрогнула, бросила почти равнодушно:

— Убьешь.

Такая цена ее устраивала.

— Нет, — я медленно покачала головой.

И без предупреждения метнула скальпель поверх ее головы. Эринг — умничка мой! — даже не пикнул. А скоге совсем по-человечески прижала руку к груди. Я бы сказала «к сердцу», вот только у лесной нечисти эта немаловажная анатомическая деталь отсутствовала. Впрочем, теперь скоге куда сильнее походила на человека: у глаз пролегла сеточка морщин, рыжие косы поблекли, в них инеем проступила седина, гибкая фигура слегка оплыла. Теперь ей никто не дал бы меньше сорока.

— Ты-ы-ы! — прошипела скоге.

Хотя нет, уже обычная женщина. И нет ничего страшнее для нечисти, чем оказаться в человеческом теле на долгие-долгие годы. А «холодное железо» — самый простой способ ее в этом облике запереть.

— Да-да, — поддакнула я, обходя ее. — Я самым бесчестным образом не дала себя убить.

Эринг таки не выдержал, ругнулся. Я оглянулась на него через плечо, скорчила «строгую» мину. Он прикусил губу и нехотя кивнул. Даже руку от табельного оружия убрал! Мол, доверяет мне всецело. Умилительно.

Только отвлекаться не стоит. Теперь она не так опасна — ни когтей, ни острых зубов, ни лесной магии. Но и «по-человечески» схлопотать дубинкой по макушке тоже не хочется. Вдруг она очеловечилась настолько, что додумается до подручных средств?

— Откуда ты узнала? — спросила скоге глухо.

Я удержалась от лекции о преимуществах хорошего образования. Сказала только:

— Я многое знаю. А теперь — руку!

Наклонилась и подняла скальпель. Ну что, сыграем?..

Я полоснула по подставленной руке. Скоге прошипела что-то нечленораздельное, но броситься не пыталась.

Теперь моя очередь. Легкое прикосновение — не глубже эпидермиса — и на коже густо проступила кровь. Надо было хоть перекись прихватить.

А, к Хель. Кому суждено утонуть — от гангрены не умрет. Я хмыкнула (это, определенно, нервное), опустилась на корточки и прижала окровавленную ладонь к ладони скоге. Прикрыла глаза и принялась старательно вспоминать.

Дом господина Магнуса. Он сам — такой спокойный, такой самоуверенный. Блеск бриллиантина в волосах. Аккуратные усики. Темные наглые глаза. Сладковатый запах лосьона. Родинка на шее.

— Вижу, — прошелестела скоге и сжала мои пальцы так, что я чуть не взвыла.

Я с некоторым трудом разомкнула веки и, кряхтя, поднялась на ноги. М-да, даром такие фокусы не проходят.

Скоге так же медленно встала. Взгляд глаза в глаза.

— Отпустишь? — в ее тихом голосе усталость и напряжение.

— Отпущу, — пообещала я легко, стараясь не слишком явно шмыгать носом. Похоже, простуды уже не избежать. — Только сначала закончим похороны.

— Ни к чему, — отмахнулась она. — Месть успокоит сестер.

Я подумала и кивнула. Аккуратно пристроила на куче листьев коробочку с прахом. Отступила на шаг. Скоге наблюдала за мной, склонив голову к плечу.

— Повернись, — попросила я мрачно. Чтобы снять чары, нужно вновь перекинуть через ее голову скальпель, только уже со спины.

Она молча повиновалась. Еще один бросок — и вновь перед нами хозяйка леса, а не ее жалкая смертная оболочка.

— Карррр! — вдруг разорвал напряженную тишину птичий крик. — Кар! Карррр!

Над нами вились вороны. Хотелось бежать, забиться в гущу леса, зарыться в землю.

Я прикусила губу. Опять? Я попятилась и чуть не упала на скользкой от дождя траве, краем глаза наблюдая за Эрингом. Он уже не скрываясь целился в скоге.

Она не пыталась нападать: запела тихонько, прикрыв глаза. Странная песня — без слов, всего лишь тихий напев. Как шелест дождя в ноябре, как свист ветра, как…

Я мотнула головой, с трудом избавляясь от наваждения. С силой растерла виски и, стараясь не привлекать внимания, отступила к Эрингу. Он выдохнул, когда я встала рядом. Обнял, притянул к себе, набросил на плечи пальто.

К скоге ручейками стекался туман. Ластился, терся об ноги, тихонько мурлыкал в такт песне. Деревья сплелись ветвями, а вокруг вились тени — тонкие девичьи силуэты, оскаленные звериные пасти, черепа. Брр!

Эринг прижал меня покрепче и напрягся, но с места не сдвинулся. Он прав: сейчас уходить нельзя. Это ведь чистые инстинкты: бежит — значит слаб.

— Не смотри, — шепнула я.

Он прижался подбородком к моей макушке и пообещал тихонько:

— Не буду.

Мы стояли, вцепившись друг в друга, как испуганные дети.

А туман жадно пил звуки, глушил их, пробирался за шиворот ознобом. Скоге все пела и пела, слегка раскачиваясь. Хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать низкий будоражащий голос. Или наоборот — забыть обо всем, шагнуть вперед…

Постепенно мелодия изменилась — сначала в ней послышалась тревога, потом гнев, потом призыв. И торжество.

Песня загремела набатом — и оборвалась…

Наваждение пропало разом. Исчез туман, растворились в лесу тени, сгинули вороны. Даже небо на глазах поголубело, украсилось белыми барашками вместо низких туч.

— Свершилось! — торжественно проговорила скоге, воздев тонкие руки.

И вдруг улыбнулась. Любому волку-людоеду на зависть эта улыбка!

В горле пересохло, пришлось откашляться, прежде чем заговорить.

— Нам пора.

Темный взгляд остановился на нас, и на мгновение захотелось позорно зажмуриться. А лучше спрятаться за спину большого и сильного мужчины. Я хмыкнула: какая чушь приходит в голову от усталости! И не без труда позвала силу.

Скоге вздрогнула и примирительно подняла руки:

— Не надо. Не надо, прошу. Я не причиню вам вреда.

Я заколебалась. Верить нечисти? С другой стороны, профессор Гисли, мой преподаватель по «нечисти и нежити», уверял, что скоге миролюбивы. Разумеется, если их не злить и не подставляться. Так ведь и собаку без нужды дразнить не стоит — бросится.

— Ладно, — я медленно кивнула и высвободилась из рук Эринга.

Приятель попытался меня удержать. Пришлось приструнить его суровым взглядом. Обещал ведь не мешать! Эринг стиснул зубы, но отступил.

А я, стараясь не бежать, обошла скоге по дуге. Подняла с земли верный скальпель и аккуратно вытерла лезвие носовым платком.

Странный звук заставил меня оглянуться. Нечисть заливисто хохотала — искренне и звонко…

— Добром на добро, — загадочно сказала она, отсмеявшись.

Скользнула мимо. Я невольно дернулась, сжимая скальпель. Скоге лишь мимоходом коснулась моей руки — и от этого легкого прикосновения я ослепла и оглохла.

А когда пришла в себя, скоге уже обнимала за шею Эринга, который забыл, как дышать. Только смотрел и смотрел на лесную красавицу. Она вновь изменилась: волосы посветлели, рассыпались по плечам мягким золотистым шелком. Губы припухли и заалели. Приподнялась грудь, постройнела талия, а кожа засияла манящим блеском. На тонком лице диковато сверкали ярко-зеленые глаза.

Скоге засмеялась — словно зажурчал родник — и вдруг приникла к Эрингу, закинула руки на шею, поцеловала в губы…

Мой вскрик запоздал. Уши надеру дурачине. Если потом он меня хотя бы узнает, а не влюбится до одури в хозяйку леса. Проклятые чары!

Я рванулась вперед, но скоге не стала дожидаться, пока ее оттащат за косы.

— Не злись, — попросила она примирительно. — С ним все хорошо.

Она поспешно отступила от ошарашенного Эринга, который только глупо хлопал ресницами. Я бесцеремонно отпихнула ее с дороги, да так, что она с трудом устояла на ногах.

— Отпусти! — придушенно пискнула я, когда Эринг вдруг крепко меня стиснул.

И выругался так, что даже птицы примолкли. Он заметно дрожал, но в остальном вроде был в порядке. Зрачки в норме, на движение реагируют, рефлексы тоже в порядке.