Она пожимает плечами.

– Возможно.

– И кого я буду ожидать? – спрашивает Мишель. – Как ваше имя?

– Я назовусь, если решу прийти, – отвечает она. – А если не решу, то лучше вам и не знать…

Час спустя. Париж. Угол бульвара Капуцинов и площади Оперы

Карнавал заканчивается. Все тротуары в лепестках, растоптанных цветах, конфетти и серпантине. На город спускается ночь, но спать никто не собирается. Горят огни, из кафешантанов, что в изобилии открыты на Бульварах, доносятся музыка, смех, громкие голоса, чье-то пение…

От ресторана отъезжает авто Мишеля.

С переднего сиденья машет рукой Пелагея, сестры Наденька и Елизавета сидят на заднем, Михаил за рулем.

Александр Николович и Елизавета Владимировна едут в салоне своего «Кадиллака», за рулем – шофер.

Час спустя. Париж. Угол бульвара Капуцинов и площади Оперы

Лимузин трогается с места и едет в сторону Вандомской площади.

– Поговорил бы ты с ней, – говорит Елизавета Владимировна чуть погодя. – Все-таки шурин, как-никак! Может, одумается? Ведь девку жалко. Пропадает! Хорошая же девка, Пелагея…

– Бесполезно, – басит Александр Николович. – Ты же знаешь, она никого не слушает. Ваню покойного не слушала, он ей слова поперек не мог сказать, и меня не станет. Мы – Терещенки – происхождения простого: из казаков и мещан. А Лизавета Михайловна дворянских кровей. Мезальянс вышел! Вот теперь Лизавета и полагает, что жених ее дочки должен быть не меньше чем князем. А еще лучше – великим князем. А на всех невест великих князей не напасешься…

– Пелагее уже 23… Хоть сейчас не говорят «старая дева», но… Сам знаешь.

– Знаю. Но приданое у нее изрядное, вопрос решится – так или иначе… Вернее, рано или поздно.

– И тебе, Саша, ее ничуть не жаль?

Александр Николович вздыхает.

– Жаль, Лизонька, жаль. Но не будет пользы от моих вмешательств. И ты это знаешь, и я это знаю… Не хочу я со свояченицей отношения портить. Я – управитель общего дела, а в семью Ванину, светлая ему память, лезть права не имею. Семья – не завод и не мельница, не рудник какой, а дело сугубо личное. Хочешь, я с Варварой поговорю, душа моя? Может, она на разговор сподобится?

– С Варварой я и сама поговорить могу. Толку— то? Вот будет конфуз, если Миша приведет в дом эту белошвейку…

– Ну, это вряд ли, – возражает Александр Николович. – А если и так… Не будет дела. Не допустит этого Лизавета Михайловна. Никогда не допустит.

Вилла «Марипоза», комнаты Елизаветы Михайловны

– Я не хочу даже слышать о ней!

Елизавета Михайловна раздражена. Глаза нехорошо сверкают, рот поджат, голос срывается на высокие ноты.

– Я терплю твои выходки, твои вечеринки с хористками, твое пьянство, проходной двор в твоей постели и то, как ты соришь деньгами, но, ради Бога, не приводи к нам в дом неизвестно кого!

Михаил стоит перед матерью, как нашкодивший гимназист перед школьным надзирателем.

– Мама! Она не неизвестно кто! Маргарит – женщина, которую я люблю.

– Твоя Маргарит! Она кто? Кто она такая, чтобы стать женой моего сына? Чтобы войти к нам в дом? Скажи мне, Мишель?

– Да какая мне разница?! – он едва не переходит на крик. – Мама, открою тебе тайну: не все в этой жизни женятся на графинях!

– Не все получают в наследство то, что получил ты! Имей уважение к отцу! К деду!

– Причем тут отец и дед!? Ты вышла за муж за моего отца, хотя он не был дворянином!

– Твой отец…

– Что «твой отец»?

– Не сравнивай твоего отца с этой цветочницей!

– Она не цветочница! И не белошвейка!

– Да? А ты не задумывался, чем она зарабатывает себе на жизнь? Может, назвать еще несколько профессий?

– Мама!

– Не вынуждай меня повторять…

– Я совершеннолетний взрослый человек, мама! Я волен жениться на ком хочу!

– Попробуй… – говорит Елизавета Михайловна угрожающе. – Ты, конечно, официальный наследник, но прекрасно знаешь, что каждая копейка, которую ты тратишь лично на себя, должна быть согласована с Фондом Терещенко. А фондом управляю я. Единолично. Попробуй жениться на этой девке без моего благословения – и посмотришь, что будет!

– Зачем ты оскорбляешь Маргарит, мама?

– А как мне назвать женщину, которая живет с моим сыном без венчания? Целомудренной?

– Мы любим друг друга!

– Я уже слышала этот бред. Разговор закончен. Я никогда не дам разрешения на твой брак, пока не сочту твою избранницу достойной… Хочешь – живи с ней, но фамилию Терещенко она носить не будет.

Михаил идет к дверям.

Мать смотрит ему вслед – лицо неподвижно, но в глазах горит торжество победительницы.

Съемная квартира Маргарит в Париже. Утро

Маргарит просыпается от звонка, набрасывает халат и открывает дверь. За дверью Мишель с огромной корзиной цветов. Они с девушкой обнимаются. Страстные объятия, поцелуи. Розы рассыпаются по полу. Одежда сорвана. Пара занимается любовью. Когда все заканчивается, молодые люди остаются лежать в постели. Мишель курит.

– И что сказала твоя мать? – спрашивает Маргарит.

Терещенко молчит.

Февраль 1956 года. Архив КГБ СССР. Комната для чтения документов

– А ведь она не была белошвейкой, – констатирует Никифоров, листая папку.

– Нет. Ее семья родом из Дижона. Небогатая, но вполне приличная. Образование ей дать не могли, на это денег в семье не было. В восемнадцать она уезжает в столицу, находит работу и самостоятельно ходит на лекции в Сорбонну. Образ жизни ведет достаточно замкнутый. В предосудительном поведении замечена не была…

– Специально выясняли?

– Запрашивали посольских. Сами понимаете, довольно сложно было не нашуметь, но, вроде, все обошлось. У них там большой войны не было, документы все в порядке. Долго искать не пришлось. Мадмуазель Ноэ работала флористкой в небольшом магазинчике с оранжереей в районе рынка Бобур. Потом этот магазин купит Терещенко, чтобы подарить своей будущей жене. Она везде сопровождает его, но до определенного момента никогда не пересекает порога дома его семьи.

Июнь 1910 года. Монте-Карло. Театр

Маргарит и Мишель сидят в ложе и слушают выступление Федора Шаляпина.

Из ложи напротив на них смотрит Елизавета Михайловна. Рядом с ней сидит Пелагея с сестрами и Варвара Ханенко, тетка Мишеля. Елизавета Михайловна не обращает внимания на сцену – ее бинокль направлен на ложу сына.

– Он выводит ее в свет, – говорит она негромко, но в голосе такая неприязнь, что Варвара невольно поеживается. – Он не стесняется появляться на людях с этой девкой…

– Мама, – шепчет Пелагея. – Не надо.

– Он смеет…

– Лиза, – перебивает ее тихонько Варвара. – Он на ней все-таки не женился. Ты этого хотела? Давай-ка, дорогая, слушать Шаляпина!

Елизавета Михайловна продолжает смотреть на сына и его подругу в бинокль.

Шаляпин заканчивает очередную арию. Зал взрывается аплодисментами.

За кулисами театра

Терещенко с Маргарит подходят к Шаляпину..

– Михаил Иванович! Дорогой! – гудит Федор Иванович, раскрывая объятия.

Они с Терещенко обнимаются.

– Как я рад вас видеть!

– А я вас рад еще и слышать! – шутит Михаил. – Какой концерт, Федор Иванович! Если бы я не любил оперу, то услышав вас, изменил бы мнение! Позвольте представить – моя близкая подруга Маргарит Ноэ!

Шаляпин целует Маргарит руку.

– Мадмуазель! Вы прекрасны!

Маргарит смотрит на певца без смущения.

– Михаил Иванович, она диво как хороша! – говорит Шаляпин, не выпуская руку девушки. – Пока мы, бедные актеры, в поте своего лица добываем хлеб насущный, вы, богатеи, забираете самых красивых девушек!