Номер с шавкой, превращение красавицы в чудовище, тоже прошел на ура. Собравшаяся на представление толпа одобрительно загудела, и этот гул не смолкал, наверное, не меньше минуты, хотя сама Гончая ничего не видела, поскольку сидела в ящике за фанерной перегородкой.

Потом, когда ящик увезли за занавеску, отделяющую пятачок арены от цирковых кулис, и она выбралась наружу, Майка со счастливым лицом протянула ей свой новый рисунок.

– Это мне? – Гончая с улыбкой приняла подарок.

После представления ею владело какое-то странное чувство, больше всего похожее на удовольствие. Хотя никаких поводов для этого не было, все равно оказалось приятно. Да, черт возьми, ей понравилось! Понравились звучащая на арене музыка и аплодисменты зрителей. Понравились реплики Маэстро, которыми он сопровождал свои фокусы. Занимательные, надо сказать, фокусы! Даже доверчивые глаза акробатки, которые в упор смотрели на Гончую, в то время как ее губы тряслись от страха, и те понравились.

– Тебе, – подтвердила Майка. – Я для тебя нарисовала.

Гончая потрепала девочку по голове.

– Спасибо.

Майка расплылась в довольной улыбке, но не уходила.

– Можно тебя попросить?

– Смотря о чем, – слукавила Гончая. В этот момент ей так хотелось осчастливить еще кого-нибудь, что она сделала бы для девочки все что угодно.

– Спеть. Дядя Баян сказал, что ты красиво поешь.

«Вот же болтун! – беззлобно подумала Гончая. – Растрепал уже».

Она не пела с тех пор, как сбежала с Театральной. Лишь иногда мурлыкала вспомнившуюся мелодию, чтобы поднять себе настроение, когда никто ее не слышал. Но по-детски наивная просьба Майки не вызвала внутреннего протеста. Когда-то она действительно недурно пела, и даже Баян со своим музыкальным слухом это признавал.

– Представление закончится, спою.

– Здорово! – радостно завизжала Майка.

Гончая не ответила. Она наконец взглянула на подаренный рисунок. И застыла как вкопанная. Улыбка приклеилась к лицу, хотя улыбаться больше не хотелось. Совсем.

– Кто это?

– Ты. Разве ты не узнаешь себя? – удивилась Майка. – Я же тебя нарисовала.

Гончая узнала себя. Узнала сразу. И лицо, и прическу, хотя это была другая прическа, и главное – одежду!

– Когда ты меня видела? Где?!

В изображенной на рисунке одежде: косой кожаной куртке на молнии и галифе девчонка могла видеть ее только в Рейхе. Это была любимая одежда любовницы фюрера, личная униформа Валькирии, в которой та показывалась только на занятых фашистами станциях и больше нигде. Нигде и никогда! Даже Стратег не видел ее в этой куртке и в этих брюках. А штурмовики Рейха, не принадлежащие к правящей элите, не видели лица любовницы своего лидера, потому что на всех массовых мероприятиях Валькирия появлялась в маске. А какая-то шестилетняя девчонка без рода и племени видела и то и другое!

Гончая схватила девчонку за плечи и как следует встряхнула.

– Отвечай сейчас же!

– Я… я не видела, – промямлила Майка. – Просто представила и нарисовала… думала, тебе понравится.

У нее на глазах выступили слезы, одна слезинка даже скатилась по худой щеке. Но Гончая не собиралась жалеть упрямую девчонку.

– Не лги мне! – она замахнулась, чтобы влепить мелкой упрямице оплеуху и лишь в последний момент сдержала руку. – Скажи, где ты меня видела в этой одежде? Я должна знать! Это важно!

Для пущей убедительности Гончая сунула девчонке под нос ее рисунок, но та только замотала головой.

– Я не вру. Я не знаю, откуда это берется. Просто закрываю глаза и вижу.

Девчонка уже рыдала навзрыд, слезы двумя ручьями струились по щекам, а голова при каждом всхлипе дергалась на тонкой шейке. Гончая поняла, что ничего от нее не добьется, пока та хоть немного не успокоится.

– Подбери сопли и прекрати ныть, – велела она Майке, но строгий приказ не очень-то подействовал на ревущую девчонку.

Та, правда, вытерла лицо кулачком и отвернулась, уставившись на сидящую в ящике двухвостую собаку, но ее всхлипы слышались еще долго. Откуда-то появилась Глори, но после того, как Гончая сердито зыркнула на нее, поспешно ретировалась.

Слезы постепенно высохли, но легче Майке не стало. Незаслуженная обида жгла ее изнутри. Как же так? Почему?! Ведь она, наоборот, хотела сделать женщине-кошке приятное. И рисунок получился. Это был хороший рисунок! У Майки лишь изредка получалось так похоже изображать людей. И женщина-кошка на рисунке вышла такая красивая. Но взглянув на свой портрет, она не обрадовалась, а накричала на Майку, да еще и обвинила во лжи. Женщина-кошка не просто рассердилась. Она испугалась, когда увидела рисунок. Но как можно испугаться своего портрета?

Страх у женщины-кошки Майка заметила впервые. Она дралась с убийцами Майкиной сестры и с толстяком в баре, и с плохим человеком, в теле которого оставила свой нож. Майка даже думала, что женщина-кошка вообще ничего не боится, но ее почему-то испугал обыкновенный рисунок.

Она исподтишка взглянула на женщину-кошку, но та все еще злилась и прогнала заглянувшую за занавеску Глори одним своим взглядом. К счастью, цирковое представление вскоре закончилось, и с арены вернулись дядя Баян и Маэстро. При их появлении женщина-кошка тут же как будто успокоилась, скрывая свои чувства. И хотя Майка видела, что ее злость и страх на самом деле никуда не делись, ей все равно стало немного полегче. А когда дядя Баян от души обнял женщину-кошку и прижал к груди, Майка даже улыбнулась.

– Молоток, Варька, молоток! – приговаривал он, хлопая женщину-кошку по спине. – Ты где так ножи-то кидать научилась?

Та что-то неразборчиво пробормотала в ответ, и Майка поняла, что, когда женщина-кошка сильно рассержена или испугана, ей становится сложно солгать. Но Баян не обратил внимания на ее ответ. Он повернулся к Глори и спросил:

– Видала? А ты: «прирежет, помру я».

– А я, что? Я ничего, – ответила та и поспешно отошла в сторону.

– Хорошо отработала, на кураже. И публика довольна, – вмешался в разговор Маэстро. – Значит, хочешь доехать с нами до Октябрьской?

Женщина-кошка отстранилась от Баяна и выстрелила в Маэстро своим холодным острым взглядом.

– Мы, кажется, договорились?

Тетю Глори недавно от такого взгляда словно ветром сдуло, а Маэстро только усмехнулся в свои фальшивые усы.

– Я от своего слова не отказываюсь. Ты мне вот что скажи: паспорта у вас есть?

Женщина-кошка отрицательно покачала головой.

– Как же тогда, Варь? – растерялся Баян. – На Ганзу и без документов?

Майка поспешно перевела взгляд на Маэстро. Судя по невозмутимому лицу фокусника, ответ женщины-кошки не стал для него неожиданностью. Маэстро покрутил пальцами кончик уса и сказал:

– Ну, положим, тебя мы сможем через кордон провести. У меня групповой пропуск на троих: двое мужчин и женщина.

– А как же я? – испуганно вскрикнула Глори.

– А ты по своему паспорту пройдешь! – оборвал ее Маэстро. – У тебя-то паспорт в порядке… А вот что с твоей дочкой делать, это вопрос.

Майка испуганно переводила взгляд с женщины-кошки на фокусника и обратно. Неужели та бросит ее здесь, на станции?! До последнего разговора Майка была уверена, что этого никогда не случится. Но тогда женщина-кошка еще не пыталась ее ударить.

«Не оставляй меня, пожалуйста! – захотела крикнуть она. – Я больше не буду тебя рисовать! Если хочешь, я порву этот рисунок! Все порву!» Но не крикнула – слова застряли в горле. А женщина-кошка даже не взглянула на нее, она шагнула к ящику, в котором сидела шавка, и постучала согнутыми пальцами по крышке.

– Красавица и чудовище.

– О чем ты, Варька? – недоуменно пробормотал Баян.

Зато Майка поняла, что женщина-кошка имела в виду. Маэстро тоже понял, снова усмехнулся в усы и одобрительно покачал головой.

– Отчаянная. А дочка-то не испугается? – он повернулся к Майке и спросил: – Посидишь с шавкой в одном ящике, пока мы через кордон на Ганзу пойдем, не испугаешься?