В один прекрасный день он отправился навстречу унгиратам в сопровождении своего сводного брата Бельгутея за своей суженой, юной Борте, которой к тому времени исполнилось шестнадцать лет. По монгольским меркам, она уже вышла из брачного возраста. Увидев Темучжина, девушка, конечно, обрадовалась. В глубине души, несмотря на такой длинный промежуток времени, она ждала своего Темучжина, верила, что он вернется за ней. Волнение от встречи было взаимным. Борте стала еще красивее. За эти годы из шустрой, симпатичной девочки она превратилась в привлекательную девушку. Любуясь ее прелестями, Темучжин надеялся, что ее отец не откажется выполнить условия договоренности, заключенные с Есугеем.
Не только Борте, но и Дэй был рад появлению того, кому он был готов много лет назад отдать дочь в жены. Несмотря на годы бедствий, несмотря на трагическую гибель Есугея, Дэй Мудрый встретил молодого вождя радушно, подтвердил свой прошлый уговор с ним и, верный своему слову, согласился отдать свою дочь Темучжину. Дэй признался, что в курсе происшедших событий, знает о нелюбви тайджиутов к Темучжину, и очень беспокоился о нем. Дэй не скрывал, что рад возвращению того, кого все эти годы видел своим зятем.
Наверное, мудрый Дэй промолчал о том, что за прошедшее время не раз пожалел, что отпустил Темучжина. Сколько раз он с негодованием думал о том, что Мунлик так легко обманул его или, скорее, усыпил бдительность, назвав такую естественную причину необходимости вернуться сыну к истосковавшемуся отцу. Дэй ругал себя, что отпустил тогда его, еще такого молодого, со всех сторон окруженного опасностями. Наверняка он не однажды был на волосок от гибели. Кто знает, возможно, Дэй не раз укорял себя за то, что почти ничем не помог будущему зятю в годы бедствий. Он знал, что происходило, но не посчитал необходимым предложить свои услуги, поддержать. Дэй чувствовал себя виноватым…
Но возмужавший, сильный, уверенный в себе, такой изменившийся, внушающий доверие Темучжин стоял сейчас перед ним. И желание взять в жены Борте, кажется, у него не уменьшилось. Эти дети, много лет назад проникшиеся симпатией друг к другу с первого взгляда, были готовы к серьезным отношениям. Зардевшиеся щеки Борте подтверждали, с каким волнением она ждет, чем закончится эта долгожданная встреча. Что бы там ни было, Дэй-Сечен, не колеблясь, отдал Темучжину красавицу-дочь в жены.
Вскоре состоялась свадьба. Дело сладилось, молодые поженились, родственники обменялись подарками – в общем, в монгольской степи появилась новая семья. Истинные детали свадебного ритуала нам не узнать – даже в «Сокровенном сказании» о них не сказано ни слова. Приходится лишь догадываться о том, каким он был. К примеру, итальянский путешественник монах Плано Карпини, как и фламандский монах-францисканец Виллем Рубрук, сообщает, что монголы покупают своих жен и что новобрачный похищает свою невесту, спрятанную семьей, «уносит ее силой и вводит, как будто бы насильно, в свой дом». Возможно, так все и было у Темучжина и Борте.
Однако свадебные церемонии в Монголии изменились после того, как в XVI веке буддизм стал господствующей религией в стране. Но многие древние ритуалы сохранились до самого недавнего прошлого, и поэтому нетрудно представить себе эту сцену. Сначала появлялся жених в сопровождении преданных друзей. Одет он был весьма ярко – в так называемый дээлес, а в руках держал лук и стрелы. Выглядел он весьма воинственно и романтично. Происходила официальная встреча семей. В этот момент подтверждался статус молодых (что жених и невеста принадлежат к разным кланам) и возможность создания семьи.
Далее – торжественный вход в юрту отца невесты, поднесение жениху новой одежды и нового лука со стрелами, обмен добрыми пожеланиями. Следующий этап – пиршество с поеданием куска особо твердой баранины, символизирующего прочность брачных уз. Все веселятся, снуют слуги, озабоченные забоем баранов и откормленных коней и разделкой их туш для котла. Монгольские воины, оставив свое оружие у входа в юрту, усаживаются по правую руку от ее хозяев, пьют и хлопают в ладоши. Перед каждой чашей слуга спешит окропить напитком четыре стороны света, звучит комуз[6].
Сохранились описания того, как выглядела Борте в этот торжественный момент. Наряженная в длинное платье из белого фетра, с косами, отягощенными серебряными монетами и крошечными фигурками, она сидела по левую руку от Темучжина. На голове невесты – конусообразный головной убор из березовой коры, покрытый дорогим шелком, поддерживаемый косичкой над каждым ухом.
И вот невеста – верхом на одной из низкорослых лошадей Темучжина. Согласно монгольским законам, жена, естественно, должна была жить в нутуге[7] мужа, и потому сразу после богатого свадебного пира молодые отправились в стойбище Темучжина. Дэй-Сечен проводил молодоженов до реки Керулен и вернулся в свое кочевье. И вот Борте скачет, перехваченная вокруг талии и груди голубыми лентами, а ее слуги везут соболью шубу в подарок матери Темучжина. Теперь Борте – жена хана и должна заботиться о его юрте. Ее ожидает много забот и обязанностей: доить скот, следить за стадом, когда мужчины на войне, сбивать войлок для шатров, шить одежду нитками из расщепленных сухожилий, шить сандалии и носки для мужчин. Но, в отличие от других женщин, судьба избрала ее для большего. В истории она известна как Борте Фуджин, императрица, мать троих сыновей, которая впоследствии управляла владениями более обширными, чем Римская империя.
Мать Борте, Цотан, сопровождала дочь до самого урочища Гурелгу, где в тот момент обретались Борджигины. Видимо, новоиспеченная теща хотела познакомиться со свекровью своей дочери, хотела увидеть, какое впечатление на нее и родню Темучжина произведет царский подарок, который она дала Борте в приданое. Борте получила от матери в приданое шубу из черного соболя. Это самый дорогой мех для жителей степи. Вероятно, это была необыкновенно красивая шуба: иссиня-черная, лоснящаяся, как масло, с рукавами, в которых можно было прятать замерзшие пальцы, и с подолом, достающим до середины икр, – неслыханная роскошь в бедном доме Темучжина.
Парадокс: вся история Монголии, да и вообще мировая, могли развиваться по иному пути, если бы не был сделан этот подарок. Этой дохе из черных соболей посвящены сотни, если не тысячи страниц в трудах монголоведов. Не будет преувеличением заметить, что роскошная, но, в общем, ничем особо не примечательная меховая шуба стала, наверное, самой знаменитой шубой в мировой истории. Она, в известной мере, символ возвышения Темучжина. С нее начинается некий новый отсчет времени для рода Борджигин – начало восхождения из той нищеты, в которую они впали после безвременной смерти Есугей-багатура. Эта богатая одежда стала основанием политической карьеры Темучжина. И дело не в том, что одна эта соболья доха стоила больше, чем все остальное имущество Борджигинов, вместе взятое, а в том, как распорядился этим неожиданно свалившимся в руки богатством новый вождь Темучжин.
Неразлучный друг Боорчу умно заметил, что такой подарок нельзя использовать по прямому назначению. Собственно, основных вариантов, как поступить с дохой, было всего два. Первый: выгодно обменять ее на скот. А скот для любого монгола – реальное богатство. За такую шубу можно было получить хорошую отару овец, и, прими Борджигины такое решение, они были бы надолго, если не навсегда, избавлены от вечно нависающего над ними призрака голодной смерти. Второй вариант: использовать ее как своеобразную инвестицию – с тем, чтобы в будущем это вложение принесло семье некие дивиденды. Такой способ был, конечно, очень ненадежным и по тем временам рискованным.
Кто знает, сколько шли споры об участи собольей дохи. Может быть, изголодавшиеся Борджигины и склонялись к первому варианту, но юный Темучжин сказал, что шубу надо отвезти в подарок кераитскому хану Тогрулу. Соболья доха – это удачный повод напомнить ему о былой дружбе с Борджигинами и предстать перед ним достойным наследником славы Есугея, взрослым женатым мужчиной. Инициативу сына поддержала Оэлун, ведь на самом деле доха принадлежала ей. Она могла выбрать сытую жизнь взамен призрачных надежд, но без сожаления пожертвовала дорогим подарком и приняла идею Темучжина.
