***

Постройка хижины заняла у них четыре дня. Места в ней было немного, но достаточно для того, чтобы спать, вытянувшись в полный рост; разместить сундуки, установить некое подобие стола и даже обустроить уголок для кошки. Всё это находилось впритык друг к другу, но когда в очередной раз пошёл дождь, Шарлотта по достоинству оценила наличие крыши над головой. Тяжёлые капли шумно разбивались о пальмовые листья, ручейки журчали снаружи, но в хижину вода не попадала.

— А мне здесь даже нравится, — улыбнулась Шарлотта, протирая стоящее на одном из сундуков круглое зеркало, — очень уютно! Кстати, где ты научился строить?

— Дома, в Корнуолле, — ответил Росс. — Когда разорилась шахта, нам пришлось затянуть пояса и, соответственно, самим ремонтировать дом. Как видишь, это оказалось весьма полезно.

Он вдруг подумал о том, как бы повёл себя его кузен Френсис, если бы оказался здесь. Бедняга, наверное, до сих пор сидел бы под мокрым навесом и трясся от холода.

— А мой отец ничего в этом не смыслит, — вздохнула Шарлотта и тут же поправилась. — Вообще-то он очень умный и много знает, но только в том, что касается теоретической стороны.

— Здесь нечего стесняться, — Росс пожал плечами, — большинство аристократов понятия не имеют о том, как устроены многие вещи. Да им это и не нужно. Но шутка в том, что неизвестно, куда тебя забросит жизнь и какие умения тебе там понадобятся. Было время, когда я проклинал свалившееся на нас безденежье, и вот оно сыграло мне на пользу.

— А ещё мой отец говорит, что тот, кто умеет вертеться, никогда не останется голодным, — Шарлотта перебралась поближе к нему. — Так что не переживай насчёт шахты, Росс. Ты ещё получишь то, что заслужил.

— Если, конечно, вернусь домой, — сказал он и тут же осёкся.

— Всё в порядке, — отмахнулась Шарлотта. — Я отдаю себе отчёт в том, что происходит. Но… продолжаю надеяться. Да и разве можно жить без надежды?

— Порой только она одна и спасает, — отозвался Росс.

— Не только, — возразила Шарлотта. — Есть ещё те, кто находятся рядом. — Она замолчала на миг и наконец сказала это вслух. — Вот, например, у меня есть ты.

Воцарилось молчание, и несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

— Да, — сказал он, — у тебя есть я.

========== Глава VII. О дурных приметах и опасных мыслях ==========

«7 августа 1784 года.

До окончания сезона дождей не менее двух месяцев, по словам Росса (интересно, откуда он всё это знает?), но день выдался ясным и солнечным. Минувшей ночью был сильный шторм, ветер растрепал крышу нашей хижины, и сейчас Росс занимается её починкой. А я прихватила с собой старую тетрадь в кожаном переплёте и, устроившись под раскидистой пальмой, пишу эти строки. Я никогда прежде не вела дневник и не обладаю писательским талантом, но чувствую потребность изложить мысли на бумаге. Их так много, что в голове уже не хватает места.

Сегодня должна была состояться моя свадьба. Уже три месяца как мы с мистером Полдарком находимся на этом острове, и за это время я почти не вспоминала о полковнике, если только мне случайно не попадался на глаза кулон с портретом или кольцо, принадлежавшее его матери. Я соврала Россу, что не могу сказать о Тавингтоне ни хорошего, ни плохого. Многие говорили, что он был жестоким человеком — убивал повстанцев почём зря, не брал пленных, а в какой-то деревушке сжег церковь вместе с прихожанами, когда те отказались выдать ему своих главарей. Я не знаю, правда ли это — мистер Тавингтон всегда был со мной ласков и обходителен, но временами в его глазах проскальзывало что-то такое… Да и потом… Сколько примеров знает история, когда добрые мужья и отцы втайне давали волю своей жестокости, отыгрываясь на слугах, проститутках, и предавались извращённым увлечениям? Вспомнить хотя бы венгерского паладина Ференца Надашди, который развлекался тем, что зажаривал на вертеле пленных турок. И, сдаётся мне, этот „защитник Родины“ был куда большим злодеем, чем его печально известная супруга, доказательства вины которой мне всегда казались весьма сомнительными.

Я не знаю, совершал ли мистер Тавингтон то, о чём шептались в коридорах резиденции генерала, но где-то в глубине души я боялась его. Я вовсе не была уверена, что хочу становиться его женой, но и не желала ему смерти. И всё же… когда леди Корнуоллис сообщила мне печальные новости, я не почувствовала ни скорби, ни утраты. Только облегчение».

Шарлотта закрыла тетрадь и, прихватив перо с чернильницей, направилась к хижине. Открыла сундук, что служил им комодом, и спрятала тетрадь на самое дно. В тот момент, когда она щёлкнула замком, за её спиной мелькнула тень. Шарлотта обернулась.

— Идём, поможешь мне уложить ветки, — сказал Росс, — если ты, конечно, не слишком занята.

— Я в полном твоём распоряжении, — улыбнулась она.

***

С каждым новым днём Росс всё больше убеждался в том, что его случайная подруга по несчастью не похожа ни на одну из его знакомых дам. Шарлотта почти не капризничала, охотно соглашалась помочь, не устраивала истерик и ни разу не упала в обморок, как сделала бы любая уважающая себя светская леди. Она даже не плакала — во всяком случае, Росс не заставал её за этим. Шарлотта теперь почти всегда ходила с распущенными волосами, собирая на затылке боковые пряди, чтобы те не лезли в лицо; укоротила почти все свои нижние платья, сделав их на три-четыре дюйма ниже колен; а иногда и вовсе обвязывала бёдра одним из шёлковых платков, а сверху надевала сшитую из сорочки блузку.

В такие моменты Росс исподтишка разглядывал её — длинные изящные ноги, которые теперь покрывал бронзовый загар, что привёло бы в ужас любую модницу; полоску обнажённого живота, то и дело выглядывающую из-под края самодельной блузки; тонкие плечи и острые ключицы, которые он приметил ещё на корабле, в первый день их знакомства.

Росс прекрасно отдавал себе отчёт в том, что подобные мысли совершенно естественны. В конце концов, Шарлотта — женщина, и, кроме того, очень привлекательная, да и тот факт, что они были одни на острове, добавлял остроты всему происходящему. Но он знал, что не позволил бы себе ничего из того, что так часто прокручивал у себя в голове.

Будь на её месте опытная женщина вроде виконтессы Блаунт, хорошенькой вдовы из Корнуолла, что временами скрашивала его одинокие ночи, он бы и думать не стал, но Шарлотта… Она казалась слишком юной и неопытной, да и потом, он всё же надеялся вернуться в Англию, где ему пришлось бы нести за неё ответственность. За нее и за все, что могло бы приключиться.

Шарлотта полностью доверяла ему и не ждала никакого подвоха — здесь, на этом острове, Росс был её опорой и защитой. По вечерам, сидя у костра, она часто клала голову ему на плечо, рассказывала какие-то истории из своей жизни; стирала и штопала его одежду, беззлобно ругая за очередную порванную рубашку, и терпеливо обрабатывала ссадины и порезы. Наверное, именно так она относилась к своему кузену Джиму, о котором так много рассказывала.

А когда однажды ночью её испугал какой-то шорох в пальмовых зарослях, Шарлотта, не раздумывая, прижалась к Россу, крепко обхватив тонкими руками. Он тогда нарочито беспечно рассмеялся и похлопал её по спине, от всей души надеясь, что она не услышит, как бешено заколотилось его сердце. Ощущение тёплого женского тела, прижатого к его собственному — то ещё искушение.

***

…Она сидела прямо на песке и ловко переплетала острые пальмовые листья. За три месяца Шарлотта успела научиться управляться с ними так, чтобы не исколоть руки, и всего за каких-то пару часов успела сплести два добротных пласта. Росс водрузил их на крышу, и дыра была благополучно заделана.

— Не кажется ли тебе, что нам нужно больше места? — Шарлотта стояла, уперев руки в бока, и оценивающим взглядом глядела на хижину. — Например, второй ярус.

Росс пожал плечами:

— Возможно. Но на это потребуется время.

Она улыбнулась:

— Вот уж чего-чего, а этого у нас в избытке.