Комэска вспомнил, как в Казани его познакомили с директором вертолётной службы – невысоким, юрким, абсолютно лысым Ионой Заббаровым. Царём его прозвали за неожиданно мощный при такой комплекции бас и склонность в трудных разговорах переходить с «я» на «мы».

Машина отвезла Набокова в Мотовилиху, где он разместился в одной из многоэтажек. Первым делом он проверил, как устроились его пограничники. Эскадрон разместился в зданиях бывшей семинарии, ставшей в советское время военным училищем, а затем скопищем разных фирм и компаний. Удобные помещения для личного состава, а для лошадей и волкодавов инженерная рота уже начала строить деревянные конюшни и псарни.

Вид отсюда открывался отличный на Каму, на правый лесной берег. Ежедневно лошадей проминали на не потерявшей своего былого лоска городской набережной. Сейчас комэска увидел, как на лужайке возле Камского моста Седых обучает Николая Манжуру кавалерийской посадке. Червонорус пока ездил верхом неуверенно, его трясло, подкидывало, он хватался за гриву выделенного ему гнедого и часто ругался.

– Посмотрим, что за мужик, проверим при случае, и возможно, возьмём к себе, – увидев, куда смотрит командир, сказал Ирек Галимов. – Вроде ничего так этот Никола. Разберёмся, в общем. Хотя жене моей не понравился. Пустой он, говорит, глаза без ума, не добрые. Ну, женщины, они такие.

Комэска кивнул и они занялись делами эскадрона. После того, как Набоков убедился, что с его бойцами всё в порядке, он утвердил составленный его замом план занятий и отправился отдыхать. Завтра его ждали на пушечном заводе.

Оборудовали поезда, ставили вооружение, готовили вагоны для лошадей, людей, монтировали броню, прикидывали, как размещать на платформах вертолёты. Забот хватало. Шёл набор добровольцев для восточной экспедиции. Желающих было достаточно. Планировали пройти по Транссибу за четыре-пять месяцев до Владивостока и за месяц вернуться обратно.

Восстановленные предприятия Перми работали почти в полную мощь. Нефтеперегонный завод выдавал солярку, бензин, керосин, масла. Швейные фабрики строчили одежду, медицинская и фармацевтическая академии изготавливала запас лекарств. Предполагалось, что они понадобятся не только походникам, и тем, кого они встретят. Экипировка и вооружение шли из Ижевска, Казани, Самары и других городов. Продукты, боеприпасы и прочее необходимое имущество постепенно заполняли пакгаузы на станции Бахаревка.

Сюрпризом дл Набокова стал метод движения.

– Гравитоника, – сказал ему лысый инженер, увидев удивлённые глаза комэска.

Да и как было не поразиться. На одном из многочисленных путей Перми-Сортировочной поставили гружёный углём состав. И вдруг, Набоков увидел, как пыхтящий тепловоз и десятка три вагонов легко поднялись в воздух – на три-четыре пальца над рельсами. Локомотив заурчал и состав буквально поплыл.

– Гравитоника, – повторил инженер.

Набоков решил не вникать в тонкости. Он лишь уяснил, что здесь задействован левитационный принцип, возникающий при разности потенциалов электромагнитного поля.

– А если что забарахлит, встанете на рельсы и по старинке, квадратами стучать, – добавил инженер. – Не волнуйтесь. В каждом составе три наших техника. Справитесь.

– Справимся, – кивнул Набоков.

Конечно, дело было удивительное. Но после катастрофы люди чего только не навидались. И многое воспринимали уже как должное.

Внезапно выяснилось, что восточнее Кунгура никто не бывал, причём очень давно, лет десять. Нужды в этом не было. Как отогнали за Урал остатки банд работорговцев, так никто их не преследовал, и сейчас не было никаких сведений, что там происходит.

Комэска, которого уже переименовали в коменданта конвоя, поразмыслил, и в середине февраля 2053 года приказал одному из обустроенных уже лёгких бронепоездов, бывшему рельсовому автобусу из трёх вагонов, прокатиться до Екатеринбурга на разведку.

Столица Урала играла большую роль в планах Высшего Совета. Почему-то предполагалось, что там сконцентрировались уцелевшие жители Западной Сибири. Набокову и Ложкину эта теория казалось несостоятельной, но председатель Высшего Совета, сам екатеринбуржец, и в общем здравомыслящий, разумный мужик, крепко держался этих мыслей.

Что такое?!

Трёхвагонный «Фантомас», он же лёгкий скоростной бронепоезд, вооружённый двумя вертолётными автопушками, установленными в башнях на крыше среднего вагона, парой четырёхстволок в кабинах, двумя спаренными пулемётами по бокам и с десятью членами экипажа на борту, утром вышел со станции Блочная. Он должен был пройти по железнодорожным путям на Камской ГЭС, и через Молодёжную прибыть на Пермь II. Оттуда, взяв с собой взвод разведчиков, «Фантомаса» ждал маршрут до Екатеринбурга через Кунгур. Перед ним шёл снегоочиститель.

Но двадцать разведчиков из эскадрона Набокова, сели на борт ещё на Блочной. Комфортные вагоны бывшего рельсового автобуса им понравились. Манжура, склонный к оценке всякого имущества, щупал кресла, постукивал по деревянным лакированным столикам, покачался на широченных диванах и остался доволен.

– Я, может, от вас, сюда перейду, – сказал он своему напарнику Ринату. – А то, говорят, мы на лошадях до самого Китая поедем. Охранять поезда снаружи будем.

– А экзамены ты сдашь? – Ринат хмуро посмотрел на Манжуру. – Ты знаешь, что у них, железнодорожников на «Фантомасе» – норматив по замене колеса всего три минуты? Попробуй, поменяй.

Николай представил себя, вручную откручивающего вагонное колесо, и решил, что всадником быть попроще.

С Блочной «Фантомас» зашёл на плотину Камской ГЭС и потянулся к левому берегу. Егоров, машинист, двигал бронепоезд малым ходом. Пути на плотине не чинили лет пять, надо быть внимательным.

Техник кивнул машинисту, дескать, будь готов, включаю поле. Егоров, всё ещё не привыкший к этому, немного напрягся.

Вдруг приближающиеся дома и деревья на берегу качнулись, ещё качнулись. Егоров машинально, повинуясь вколоченным десятки лет назад рефлексам, немедленно затормозил.

Бронепоезд натурально висел в воздухе. Его тяжёлые, тронутые ржавчиной колёса не доставали до блестящих головок рельс сантиметра три-четыре. Все три вагона болтались над полотном, слегка кренясь по сторонам.

В это время разведчики слушали Манжуру. Присев на корточки, тот водил руками под бронепоездом.

– Тут что-то есть, – вполголоса бормотал он. – Неужели вы чувствуете? Вот оно прогибается, пощипывает, гладит.

Все уже попробовали, но никаких ощущений не чуяли. Помощник машиниста даже рискнул проползти под вагоном, испачкал куртку и штаны, и ничего не ощутил.

Главный кинолог внимательно посмотрел на Манжуру, перевёл взгляд на висящие колёса и вдруг схватился за голову.

– Что это? – он опёрся рукой на вагон. – Шериф?! Нет, не Шериф. Что это?

Услышав возглас кинолога, Манжура начал подниматься, повернул голову и упал. Пальцы согнулись, сгребая смёрзшуюся щебенку. Николай замычал и расслабился.

К ним подбежали разведчики.

Манжура растерянно посмотрел на них и качаясь, встал на ноги.

– Это живое, – он глянул в подвагонную пустоту. – Оно окатило меня внутри чем-то. Что-то приятное, доброе такое. Я вижу, здесь всё искрится, – Манжура отошёл на пару шагов и огляделся. – Весь путь искрится, на всей плотине. Переливается, мягкий свет такой.

Народ заозирался по сторонам. Пулемётчик из команды «Фантомаса» даже залез на крышу вагона и приставив ладошку ко лбу, начал внимательно осматривать колею.

Набоков с инженерами, увидев оживление возле вагона, тоже подошли. Манжура, подбирая слова, пытался пояснить свои ощущения. В это время главный кинолог тронул за руку Набокова.

– Я чувствую это, – он качнул головой. – Как свою собаку Шерифа. Нет, по-другому. Общаться не могу. Оно какое-то доброжелательные.

Набоков молчал. Положение было странным. Боевой бронепоезд висел в воздухе, слегка кренясь под сильным ветром со стрелки Камы с Чусовой. Разведчик Манжура что-то видел, а кинолог Никитин что-то чувствовал.