В углу зала, на стуле, обитом красным сукном, сидел бородатый чернявый мужик лет сорока. Руки связаны за спиной. Камуфляжная куртка разорвана на груди, одного рукава нет. На хмуром сморщенном лице кровь.

– Сдаваться не хотел, – пояснил здоровенный Сабиров. – Пришлось немного помять. Отобрали у него бинокль и наган. Ничего, кричал, не скажу, отомстят, мол, за меня.

Посмотрев на задержанного аборигена, Набоков велел одному из разведчиков охранять его, а сам вышел в коридор, поманив за собой Сабирова.

Тот пояснил вполголоса, что они сидели в засаде около высоченного здания, похожего на трубу. Несмотря на то, что днём в нём никого не нашли, Гилёв предположил, что такой прекрасный наблюдательный пункт может кем-то использоваться.

Разведчики наметили себе места для ночной отсидки, потом, в сумерках, бесшумно прокрались к ним и затаились. До атаки на конвой к зданию тихо и неспеша, но выдавая себя шуршанием одежды и сопением, подошёл вот этот бородатый мужик. Они начали его мягко крутить, но он воспротивился и порвал на себе одежду. Может, с ним был кто-то ещё, но после шума затаился. Разведчики не стали никого искать, а быстро отступили по еще засветло намеченному пути. Вскоре они услыхали стрельбу на станции, собачий вой, увидели сполохи прожекторов и решили пересидеть суматоху на крыше какого-то здания. Когда переполох стих, выждав с полчаса, двинулись к вокзалу. И вот, доставили языка.

– Молодцы! – Набоков пожал ему руку и приказал: – Контрразведку позови.

Терпеливо дожидавшийся окончания разговора Гилёв сообщил ему, что для задержанного уже подготовлено камера в комендантском вагоне, наручники и ножные кандалы.

Бородатый засопел так, что верхняя губа прилипла к носу. Он нагнул голову, как бы съёживаясь в клубок, защищая себя, и искоса посмотрел на Гилёва. Руслан же сел на диван напротив и нахмурился. Он привык добывать информацию, но быстрыми и жёсткими методами. Сейчас ситуация к такому поведению, видимо, не располагала. Бородатый был первым человеком, встреченным за Уралом. Набоков подумал, что возможно, он член местной общины. И хотя уже есть пострадавшие, но никто не погиб. И может быть, удастся найти с аборигенами общий язык, заключить союз. А говорит с ним пусть профессионал в таких делах, как добывание сведений.

Начальник группы контрразведки Татьяна Сергеевна Львова прибыла с одним из своих оперативников, мрачным, медведеподобным Алексеем Пруткиным. Тот принёс с собой сумку с инструментами. Львова, высокая, стройная, с профессионально поставленным давящим взглядом, от которого непривычному человеку хотелось залезть под стол или просто убежать, глянула на аборигена, и подсела к Набокову.

– Вы бы отпустили парней, – она кивнула в сторону Гилёва и разведчиков.

– А и правда, – Руслан повернулся к ним и разрешил отдыхать.

Львова, не обращая внимания на бородатого, завела разговор о сегодняшнем обеде. Оказывается, она не успела перекусить, так как моталась по городу, а порцию на камбузе не оставили. Пришлось временно вставать на довольствие к артиллеристам. Набоков сочувственно качал головой. Он понимал, что этот разговор не для него, а для задержанного. Тот сейчас вслушивается в каждое слово и гадает, что с ним будет. Ведь при допросе главное приковать внимание хранителя информации, заставить его напрячься, раскачать его эмоции. От напряжения он неизбежно начнёт ошибаться. Пойдут нестыковки, а ими можно его укорять, обвинять во лжи. От этого допрашиваемый ещё больше разволнуется, раскраснеется, и станет ещё хуже соображать. И поневоле проговорится. Лишь бы не замыкался, не молчал. Но для оживления разговора есть Лёша Пруткин.

Львова вновь глянула на бородатого. Тот успокоился, слушая обеденные разговоры, и шмыгал носом. А так нельзя. Надо ему волноваться.

– Лёша, что ты стоишь? – удивилась Татьяна Сергеевна. – Доставай приборы. Время позднее, спать пора. Быстро его изрежешь и всё. Завтра же рано вставать.

Подручный молча достал из баула разрисованную фиолетовыми цветочками клеёнку, расстелил её на столе. Вынул клещи с крючками на ручках, посмотрел на аборигена, на клещи, убрал их обратно.

– Он же обмочит тут всё, – Лёша повернулся к Набокову, бесстрастно наблюдавшему за ситуацией. – Давайте его на путях разрежем.

Руслан сделал вид, что думает. Меж тем из сумки появились блестящие тонкие ножи с прямыми и изогнутыми лезвиями, какие-то коробочки, внутри которых позвякивал металл, молоток, странно выгнутые пинцеты, шприцы, спиртовка и прочий инструмент контрразведки.

– Тебе иголки под ногти какие загонять? – неожиданно громким чистым голосом спросила Львова

– А? Что? – бородатый как очнулся и откинулся назад, подальше от страшных железяк. – Какие ногти? Вы что? Что вам надо?

– Иголки под ногти тебе раскалённые или холодные? – уточнила Львова. – Горячие больнее, но зато пальцы быстрее немеют.

Лёша загремел коробочками и не спеша разжёг спиртовку. Абориген тяжело задышал, не отрывая взгляда от синего язычка пламени.

– Кто ты такой? – Львова дёрнула его за бороду. – Хочешь жить? Жить хочешь?

– Да, да, – забормотал тот. – Я хочу.

– Если хочешь, говори. Как тебя зовут!!?

– Саша. Саша с Уралмаша, – бородатый глубоко вздохнул. – Я тут живу. Вас мы за бандитов приняли.

Ещё зимой на вокзал прикатили два небольших поезда. К одному была прицеплена бронированная дрезина. С них сошли вооружённые люди и начали рыскать по городу. Но собачьи патрули их вовремя заметили и предупредили своих вожатых.

– Как это предупредили? – уточнил Набоков. – Они говорящие, что ли?

– Да нет, нет, – пленник замялся, подыскивая слова. – Девчонки могут с ними общаться, командовать, руководить в общем. Они как-то разговаривают между собой.

– А коршунов тоже девчонки наводят? – Руслан пристально посмотрел на него. – Ну-ка, расскажи.

Собеседник закряхтел, заёрзал на кресле. Лёша брякнул своими железками.

– Нет, коршунами парни заведуют, – бородатый на секунду прикусил нижнюю губу и продолжил: – Там, у нас есть такие, после ужасов народились. И девчонки, и парнишки. Они могут с животными очень хорошо понимать друг друга. Я не разбираюсь в этом. Я так-то, только школу закончил, когда это случилось. Один остался, вообще. Кругом покойники. Я в супермаркете жил, там консервы были, рыбные, сайра и шпроты. Эх, сейчас вспомнить страшно.

– Потом мемуары свои диктовать будешь, Саша с Уралмаша, – резко сказала Львова. – Сколько народу в Екатеринбурге живёт, чем занимаются?

Со слов аборигена в городе обитало около десяти тысяч человек. В основном, на окраинах, у своих огородов. Старшим по Екатеринбургу выбрали лет пятнадцать назад Юрия Михайловича Неймана, бывшего адвоката, из военных прокуроров. Он до сих пор и командует. Порядок есть. В этом году собирались экспедиции отправить в Тюмень, в Пермь, Челябинск, Нижний Тагил. Нейман хотел торговлю открыть, общаться с соседями, если те найдутся. А тут эти на поездах налетели. К ним на встречу трое поехали, поговорить, узнать, что к чему, кто такие. А они пальбу открыли, двоих ранили. Хорошо, что собаки на подстраховке были. Кинулись на бандитов, порвали их немного. Переговорщики на санях умчались.

– Лошади у нас хорошие, – бородатый улыбнулся. – Я сам тройку подбирал.

Хотели сами атаковать этих приехавших, но они быстро на поезда свои сели и уехали. После этого на телебашне, около которой его и скрутили разведчики, стали наблюдателей выставлять. Сегодня утром увидали много составов. Решили, что бандиты вернулись мстить. Послали на разведку коршунов и собак. Получили сведения, что много оружия, пушки есть.

– А у нас и самих гаубица имеется, – многозначительно произнес Саша с Уралмаша. – Только стрелять никто не умеет толком. Её давным-давно к цирку приволокли, смазывали постоянно. Снаряды, чтобы не промокли, в метро рядом положили. А сегодня и бахнули. Только не попали. Хотя, когда дым увидели, обрадовались, думали, загорелось что-то.

– А почему у вас стрелять некому? – Набоков откинулся на спинку дивана.