– Еще одно от Дрю, – сказал Кен. – Она просит перезвонить тотчас же, как ты прослушаешь ее сообщение.

Это обеспокоило ее больше. Срочное сообщение от матери можно было проигнорировать. С сестрой было сложнее.

– Надеюсь, ничего не случилось, – сказала Коринн, садясь на кровати.

– Она позвонила бы тебе на сотовый, если бы было что-то важное, – сказал он, все еще держа трубку у уха.

– Точно. – Встав с кровати, девушка натянула на себя короткий зеленый халат, потом взяла телефон с комода и включила его. – Правда, сегодня я не включала свой сотовый телефон из-за экскурсии.

– Какого… – Кен нахмурился, слушая следующее сообщение. – О чем, черт побери, ты говоришь? – Он кричал в телефон. Бросив взгляд на часы, он прошел через комнату и включил телевизор.

– Что происходит? – Коринн смотрела, как Кен переключал каналы, пока не добрался до местного телеканала WIGH, где он работал репортером.

– Сообщение от Даррена, – сказал он, нажимая на другой телефонный номер в трубке. – Он недоволен мной из-за сюжета о деле Глисона.

– Что? – Она не верила своим ушам. – Почему?

– Он сказал, что для этого есть очевидные причины, как будто я должен знать, о чем, черт возьми, он говорит. – Кен снова посмотрел на часы, и она поняла, что он ждет шестичасовых новостей. – Давай, ну давай, – говорил он телевизору, или телефону, или, может быть, им обоим. – Дай мне Даррена! – кричал он в трубку. – Ну и где же он? – Мужчина положил трубку, а потом снова взял ее и принялся набирать номер.

– Они не могут лишить тебя этого сюжета, – сказала она. – Это было бы так нечестно после всего, что ты сделал. – Сюжет о Глисоне был его детищем. Кен привлек к нему внимание большей половины страны. Все говорили о нем как о кандидате на премию «Роуздейла».

– Даррен спросил, знал ли я об этом, словно я что-то утаил от него. – Кен провел пальцами по волосам. – О, не посылай мне своих чертовых голосовых сообщений, – сказал он в трубку. – Вот проклятье. – Коринн чувствовала его нетерпение, пока Кен ждал, когда уйдет сообщение. – Что, черт возьми, ты имеешь в виду, меня отстранили от сюжета о деле Глисона? – закричал он. – Позвони мне!

Коринн смотрела вниз, на сотовый телефон в своей руке, просматривая звонки.

– У меня пять сообщений из дома родителей, – сказала она. – Что-то действительно не так. Лучше я перезвоню…

– Ш-ш-ш, – произнес Кен, прибавляя звук, когда зазвучала вульгарная музыкальная заставка, возвещающая о новостях, и на экране появился ведущий Пол Провост.

– Добрый вечер, Треугольник! – поприветствовал Пол, обращаясь к тем, кто проживал в районе Роли-Дарема-Чапел-Хилла. – Всего несколько часов назад Тимоти Глисону должны были вынести приговор за совершенное им в 1977 году убийство Женевьевы Рассел и ее нерожденного ребенка, но шокирующие откровения бросили тень сомнения на его виновность.

– Что? – Кен уставился в телевизор.

На экране появился крупный план маленького бунгало в стиле «Искусства и ремесла». Его крыша казалась мокрой от дождя, а деревья вокруг покрывала буйная зелень, листья только начали опадать.

– Что это?… – Коринн прикрыла рот рукой. Она точно знала, как пахнет воздух в маленьком дворике перед этим домом. С наступлением сырой осени он становился густым и влажным. – О господи.

Из входной двери на веранду, прихрамывая, вышла женщина средних лет. Она выглядела маленькой и усталой. И была напугана.

– Что, черт возьми, происходит? – спросил Кен.

Коринн, сцепив руки, стояла рядом с ним, пока ее мать прокашливалась.

– Тимоти Глисон не виновен в убийстве Женевьевы Рассел, – сказал она. – И я могу доказать это, потому что я была там.

– Доброе утро, Тим. – Кики налила ему чашку кофе. Он любил черный и очень крепкий, и тем утром она добавила в кружку лишнюю ложку, вызвав недовольство других клиентов.

– Приятно начинать утро, – сказал он, – наблюдая за тем, как ты поливаешь кекс сахарной глазурью. – Улыбнувшись, он направился обратно, к столику в углу, где обычно сидел. Когда Тим так улыбался, Кики в голову начинала лезть всякая ерунда. Она познакомилась с ним в первый же день, когда приступила к работе, чуть более месяца назад, в спешке пролив на него горячий кофе. Девушка напугалась до смерти, но Тим рассмеялся и заплатил чуть больше, чем стоил его завтрак. В тот самый момент Кики влюбилась в него.

Все, что ей было известно о нем, уместилось бы в одну кофейную чашку. Начать с того, что он был красавцем. Солнечный свет, заливавший по утрам угловой столик, играл в локонах его светлых волос, а его зеленые глаза становились похожими на цветное стекло. Он носил джинсы и майку, как большинство студентов Каролины, но на его одежде не было эмблемы университета, хотя он учился там. Тим курил «Мальборо», а его стол всегда был завален книгами и бумагами. Кики нравилось, что он студент. Приятнее всего было то, что в его присутствии она чувствовала себя красивой, и умной, и желанной, чего прежде никогда не испытывала. Ей хотелось, чтобы это чувство сохранилось и осталось с ней на всю жизнь.

Она вытащила из кармана джинсов блокнот и карандаш.

– Тебе как обычно? – спросила она, а в голове крутилась лишь одна мысль: я люблю тебя.

– Разумеется. – Тим отпил глоток кофе, а потом показал рукой на витрину кафе. – Знаешь, каждый раз, когда я вхожу в эту дверь, боюсь, что не застану тебя здесь. – Он уже говорил ей, что ему нравятся ее волосы. Кики никогда не стригла их, и они темными волнами ниспадали до талии.

– Я всегда здесь, – ответила она. – Я как будто живу здесь.

– Хотя у тебя выходной по субботам, – сказал он. – Тебя не было здесь в прошлую субботу.

– И ты скучал без меня? – Неужели она флиртовала? Это могло бы стать началом.

Он кивнул.

– Да, но я рад, что ты отдохнула.

– По правде сказать, не совсем отдохнула. По субботам я подрабатываю няней.

– Ты все время работаешь, Кики, – сказал Тим. Ей нравилось, когда он называл ее по имени.

– Мне нужны деньги. – Она опустила глаза и посмотрела в свой блокнот, словно забыв, зачем держит его в руках. – Лучше я принесу твой заказ, иначе ты не уйдешь отсюда вовремя и опоздаешь на занятия. До скорого. – Она извинилась и направилась к открывающейся в обе стороны двери, ведущей на кухню.

Когда Кики вошла внутрь, ее обволокло ароматом бекона и жареных тостов, и она увидела Ронни, тоже официантку и соседку по комнате, которая ставила на поднос тарелки с оладьями.

– Знаешь, есть и другие столики, которые нужно обслужить, – поддразнила ее Ронни.

Кики прицепила заказ Тима к карусельному конвейеру, где повар увидит его, потом радостно закружилась и столкнулась взглядом с подругой.

– От меня мало толку, когда он здесь, – сказала она.

Ронни подняла поднос на плечо.

– Должна признаться, сегодня он особенно хорош. – Она попятилась к двери и спиной открыла ее. – Тебе нужно было сказать, что у тебя было свидание вчера вечером или что-нибудь в этом роде, – сказала девушка, выходя из кухни.

Ронни, которая была намного опытнее в любовных делах, чем Кики, не скупилась на советы, если речь заходила о Тиме. «Притворись, что у тебя есть парень», – говорила она. Или: «Время от времени веди себя так, как будто он тебе безразличен». Либо: «Давай я обслужу его, тогда он будет скучать по тебе».

«Ни за что на свете», – подумала Кики, услышав последнее предложение. Ронни была эффектной. Она была похожа на австралийскую актрису Оливию Ньютон-Джонс. Когда они вместе шли по улице, Кики чувствовала себя человеком-невидимкой. В ней было пятьдесят три килограмма против пятидесяти семи у Ронни, и хотя Кики не была толстой, но была коренастей, чем ее соседка по комнате. Если не считать шевелюры, внешность Кики была незапоминающейся.