– Иисусе! – воскликнул Дэн, увидев ее. – Что ты здесь делаешь в темноте?
– Я не могла заснуть.
– Со мной чуть инфаркт не случился.
– Я не знала, что ты там. Я подумала… – Она оборвала себя, потому что, произнеси она это вслух, прозвучало бы слишком глупо. Она увидела тень и подумала о Коноре, подумала, что он крадется в дом поздно ночью с заднего двора, после работы в сарае.
– Мне просто страшно захотелось еще пива. Я не привык ложиться так рано.
Было начало третьего ночи. Дэн подошел к холодильнику, держась на ногах будто бы не совсем твердо, как если бы до этого выпил уже не одну бутылку.
– Выпьешь со мной, Нат?
От испуга она забыла, что надо на него злиться. Теперь, услышав свое имя, она об этом вспомнила.
– Нет, я не буду пиво. Предоставляю это тебе, – ответила она.
– Ой, да ладно, Нат. – Он усмехнулся ей дерзкой мальчишеской ухмылкой, приподняв одну бровь, – этот его прием она хорошо помнила. Он часто прибегал к нему в прошлом, и с изрядным успехом.
Впрочем, на Натали это никогда не действовало. Она пронзила его непреклонным взглядом.
– Не надо. Не надо говорить со мной так, будто мы друзья.
– Будет тебе, Нат. – Он вынул из холодильника две бутылки пива и протянул одну ей. – Пожалуйста. Выпей со мной.
Вопреки здравому смыслу она ее взяла. Они прошли в гостиную и сели у огня. Дэн попытался завести светскую беседу.
– Как дети, Нат? Сколько им сейчас? Восемь или девять, должно быть?
– Им двенадцать.
– Нет, серьезно?
– Да, Дэн, серьезно.
– Поразительно. – Пауза. – А ты хорошо выглядишь. Все в порядке? – Это было мучительно. Он продолжал что-то говорить, извиняться перед ней за то, что столько времени не поддерживал связь, не приезжал их навестить. Он-де был очень занят, работал, путешествовал. Нат слушала вполуха. Единственное, что крутилось у нее в голове: зачем она здесь? – Сколько лет прошло? – привлек ее внимание вопрос Дэна.
– Семь.
– Нет. В самом деле? Семь лет? Поразительно.
– Мы обедали, помнишь? Ты повел нас в «Нобу». Ты был с той актрисой, испанкой. Исхудалой, обкокаиненной. Не помню ее имя.
– Элена.
– Точно.
– То был хороший вечер, правда?
– Нет, Дэн, не был. Твоя актриса явно думала, что мы с Эндрю невыносимо скучны, потому что говорим о всяких банальностях: о наших детях и работе. Ты весь вечер оглядывал зал в поисках каких-нибудь своих знаменитых друзей, а для Эндрю все закончилось пищевым отравлением.
– О! Прошу прощения. – Дэн выглядел задетым. – Мне запомнилось, что мы хорошо провели время.
– Тебе всегда хорошо удавалось переписывать историю.
– Ах, Нат.
Она знала, о чем он подумал, поэтому перебила его:
– Я не говорю о фильме. Забудь про чертов фильм. Я говорю об этом. – Она обвела рукой вокруг. – Обо всем этом. Чем мы вообще здесь занимаемся? Не понимаю, почему мы пытаемся повернуть время вспять, к чему вся эта ностальгическая поездка? Пытаемся притвориться, что мы по-прежнему друзья, так, что ли?
– Мы по-прежнему друзья.
– Нет. Ты даже не можешь вспомнить возраст моих детей. Мы не друзья. И знаешь что? Я даже не уверена, что мы ими когда-то были. Мы были лучшими подругами с Лайлой, которая встречалась с Эндрю, он же был лучшим другом Конора, который встречался с Джен. Я не совсем понимаю, каким боком ты сюда подходишь.
Едва слова слетели с ее губ, она тотчас о них пожалела, даже еще раньше, чем Дэн вздрогнул.
– Это несправедливо. Вы были очень важны для меня, все вы. Вы были моей семьей.
Подобно убийце, чувствующему, что нож вонзен, она, пройдя точку невозврата, продолжала настаивать на своей ошибке.
– Ладно, в колледже еще была какая-то близость, согласна. Ты пытался затащить меня в постель, в промежутках между другими девушками, только потому, что я не спала ни с кем другим. Думаю, ты, наверное, меня жалел.
Дэн покачал головой:
– Это неправда. Это неправда.
– Но сейчас? Кто мы друг другу сейчас? Все мы? Осталось ли что-нибудь, что удерживает нас вместе? Я больше не дружу с Лайлой, которая больше не встречается с Эндрю, у которого нет лучшего друга, потому что Конор умер. Так что же осталось?
Пятница, 19 июля 1996 г.
Дражайшая Джен!
Посылаю это тебе через твоих родителей. Я не знаю, где ты. Не знаю, передадут ли они это тебе.
Я так скорблю.
Слова кажутся такими же бессмысленными в написанном виде, как и в сказанном. Но ты знаешь, только ты знаешь, как я скорблю. Его нет уже три недели и шесть дней. Это кажется невозможным.
Моя мать потеряла своего отца, когда была подростком. Она приехала навестить меня вчера и сказала, что самое трудное вот что: когда похороны позади и прошло «надлежащее» количество времени, люди ожидают, что ты продолжишь жить. Вставать утром, одеваться, чистить зубы, ходить на работу. А это кажется невозможным.
Мои родители были добры. Я знаю, что они разочарованы, убиты горем, я знаю, что им стыдно, отчаянно стыдно. Они хорошо это скрывают. Я собираюсь поехать и погостить у них, как только помогу Лайле обосноваться у ее матери. Я не могу оставить ее одну.
На прошлой неделе меня навестил Ронан. Он тоже был очень добр. Он привез мне кое-что: фотографии, коллекцию виниловых пластинок Конора, вещи, которые, по его мнению, Конор хотел бы отдать мне. Это было невыносимо. Мне хотелось, я просто жаждал, чтобы он меня ударил, сжал руки в кулаки и ударил меня и продолжал бить, пока ничего бы не осталось.
Мы пошли выпить пива в «Грейхаунд». Когда он прощался, то пожал мне руку, похлопал по спине и сказал: «Можно, я буду тебя навещать?» Если бы я в тот момент закрыл глаза, если бы просто слушал его голос, его интонацию, я мог бы поклясться, что это Конор. Ничто в этом мире не могло бы убедить меня в ином. Я ничего не смог сказать, я просто повернулся и ушел.
Каждую ночь я проигрываю это у себя в голове. Все, что сделал, чего не сделал, каждое неверное решение. Я бы отдал жизнь, чтобы все это вернуть.
Я не знаю, где ты. Пожалуйста, возвращайся.
Я так скорблю.
С любовью,
Эндрю
P. S. Нат очнулась. Она вышла из комы десять дней назад и сейчас нормально говорит, и нет признаков повреждения мозга. Врачи по-прежнему не могут сказать точно, обретет она или нет полный диапазон движений. Она спрашивает о тебе. Ей приснилось, что ты пришла ее навестить. Я сказал, что ты приходила, пока она была без сознания. Возможно, ты с ней говорила? Возможно, она могла тебя слышать.
Глава пятая
Эндрю лежал на боку, уставившись на веснушки на шее Натали, как раз под линией волос. Она лежала к нему спиной, лицом к окну. Шторы были задернуты, но яркое серебро солнечного света, сочась через щель между портьерами, падало на кровать, на плечо Натали, освещая кончик шрама, который начинался у основания шеи и тянулся до середины спины, параллельно позвоночнику. Он хотел до нее дотронуться, но не посмел. Не хотел будить. Он допускал, что она все еще спит, – и надеялся, горячо надеялся на это, хотя сомневался, что можно спать при таком шуме.
По другую сторону стены, за изголовьем их кровати Лайла и ее бойфренд громко и увлеченно занимались сексом. Прошло уже некоторое время, как они начали, но Эндрю был совершенно уверен, что они еще не скоро закончат. Прошло уже больше пятнадцати лет, как Эндрю в последний раз слышал звуки, издаваемые Лайлой во время секса, но он их помнил и знал, что сейчас ей еще далеко до конца.
Делу не помогало то, что, не считая экстатических криков Лайлы, дом был погружен в совершенную тишину. Ни пения птиц, ни дорожного движения, ни самолетов над головой, ни полицейских сирен. Весь мир был окутан и заглушен снегом. Эндрю отчаянно хотелось заткнуть уши пальцами, чтобы заглушить ор, но он не отваживался шевельнуться, потому что тогда Натали будет точно знать, что он не спит и что они оба некоторое время лежат, слушая звуки такой страсти и такого возбуждения, каких они теперь, похоже, не способны испытывать вместе, а ему не хотелось так ее огорчать. Он хотел, чтобы она могла притворяться, что тоже спит.
