Только стал он каким-то задумчивым, не радостным. Я не понимала в чем дело, а он ничего не рассказывал. Оказалось, что все эти годы он ездил к разным всесильным гадалкам и пытался выяснить подробности того, что сказал Абай. И открыли ему тайну проклятия. Объяснили, что все мужчины его рода живут только тридцать лет и тридцать зим, а потом умирают в страшных мучениях. Как, за что было наложено такое жуткое наказание, объяснить не могли. Но подтвердили, что опала старинная и неодолимой колдовской силы. А спасти может только цветок папоротника. Но папоротник не цветет, размножается спорами, а вызревает бутон лишь в ночь Купала и держится, горит огнем до рассвета. Если сможет найти и сорвать его – откроются тогда клады и тайны мира, дарующие ясновидение и власть над нечистым духом. А тот постарается отвлечь охотника за цветком: будет шуметь, голосом близкого человека окликать. И если отозваться на голос или повернуться к призраку, то можно лишиться жизни. Злой дух посылает душу на мучения за то, что дерзнул похитить цветок, составляющий украшение ада.
Все это рассказали Андрею ворожеи. Сможет он сорвать цветок – в обмен снимется проклятие. И будет все его потомство жить богато и счастливо. А сам он тогда сможет управлять силою бесовской.
Ему тогда двадцать восемь лет было, жить оставалось два года всего. Летом в июне взял отпуск и отправился в тайгу вниз по Оби, за Колпашево. Какую-то деревню ему там посоветовали гадалки. Будто живет там одинокий старец, он к цветку путь знает. Цену немалую берет. Тысячу рублей теми еще, советскими деньгами. Андрей всю зиму деньги откладывал и еще у друзей в долг взял. Ушел на теплоходе, который плыл в круиз до Салехарда. Хотел обратно домой на нем же вернуться. Да только без него прибыл теплоход. Мы с тобой маленьким на речном вокзале его встречали. Я к капитану обратилась, испугалась сильно. Просмотрели билеты – никто похожий на Андрея в Колпашево не садился. Только несколько пожилых женщин и старый дед. Успокоили меня, сказали, может на попутной барже или буксире придти через несколько дней. Он и вправду неделю спустя появился. Исхудавший весь, расстроенный, обессиленный, какой-то напуганный.
Такие ужасы рассказал! Нашел он этого старца, горем своим поделился. Не хотел старик связываться, говорил, что проклятье больно уж крепкое. Уговаривал его Андрей долго, настойчиво. Достал тысячу рублей и еще пятьсот сверху добавил. Не столько за себя просил, сколько за сына, за тебя Вадим, тревожился. За свое будущее мужское потомство. С большим трудом уговорил старца. Согласился он, больно уж до денег падок был. Три дня готовил Андрея. В бане парил, в бочке дубовой несколько часов держал, в теплую воду настой винный подливал, заклятья читал, дымом окуривал. Строгие указания давал, как вести себя в ночном лесу, как не искуситься видениями, когда цветок заветный сорвать можно будет. Все запомнил Андрей, во всем старца слушался.
Только смеркаться начало, тронулись они в путь. Каких только ужасов не насмотрелись, как сердце не разорвалось! Старик-то привычный, а отец твой сильно духом пал, назад воротиться подумывал. Да знал – нет дороги у него другой. И не найдет пути обратного без провожатого, в лесу сгинет. Так и шел за ним след в след. Нашли они цветок распустившийся. Горит пламенем волшебным в чаще осиновой, малым огоньком переливается. А вокруг вой жуткий звериный, а не видно никого во тьме кромешной. Старец остановился, рукой махнул, – сам, мол, дальше иди. Андрей в смятении, ноги, будто в землю вошли, двинуться не может. Сделал шаг, другой, задвигались ветви деревьев, сомкнулись перед ним, проход закрыли.
На коленях, а где и по-пластунски полз, по иглам опавшим, сосновым, по кореньям и сухим шишкам пробирался к светлячком распустившемуся чуду. Вот и близко совсем, руку протянуть осталось. Раздвинул сочные стебли, листья папоротника локтями к траве примял. Слышит, плачет кто-то навзрыд, слезами заливается. И песня колыбельная, казахская на весь лес звучит, какую ему бабушка Юлдуз на ночь пела в далеком детстве. Отвел взгляд Андрей, а бабушка – вот она, прямо перед ним стоит и горько рыдает. Тут же к цветку кинулся, пальцами за стебель ухватил. А только вянут на глазах лепестки, свет струящийся угасает. Рвет он его что есть силы и чувствует, как уходит бутон в почву, сквозь пальцы скользит. Взревел Андрей от боли внутренней, сердечной. Роет землю в том месте, куда бутон спрятался, клочья перегноя вокруг разбрасывает. Но поздно, не достать цветка, не вернуть мгновения. Смех, хохот жуткий вокруг, деревья ходуном ходят. Старец подбежал, оторвал от занятия бесполезного, посохом по спине колотит, торопит назад идти. Как обратно выбрались, то до сих пор неведомо. Два дня и две ночи не мог Андрей в себя придти. Лежал в сенях на лавке, остановившимся взглядом в потолок глядел, ни о чем думать не мог. Вроде и живой, а шевельнуться, сказать что-то, нет силы. На третий день скинул его с лавки старик. Ледяной водой из колодца обливал, по щекам ветками можжевеловыми хлестал, все лицо поцарапал. Очнулся Андрей, зарыдал от бессилия и досады. Омыл его теплым отваром старец. Положил в горнице, одеялом лоскутным накрыл. Спать наказал. А сам по своим делам отправился.
Идет по деревне, сельчан приветствует, бабкам кланяется. На взгорке кузница стоит небольшая, черная, закопченная. Стук молота далеко слышно, дым из трубы к небу поднимается. Поднялся туда мужичок из соседнего села кобылку подковать. Выпряг из телеги, оглобли подвязал, вверх поднял. Да забыл видно колеса на стопора поставить. Отвел лошадь в стойло, привязал узду и к кузнецу отправился. А взгорок травяной, на склонах сладкая люцерна попадается. Пасутся там телята молодые, которых еще в общее стадо не пускают. Лежат себе на солнце, бока греют. Один игривый скачет, за слепнями и шершнями гоняется. Подбежал к телеге и давай шеей о борт тереться, на облучок напирать. Сдвинулись колеса, понеслась телега под уклон, все стремительнее скорость набирая. Старец и осознать ничего не успел, как в спину его передком ударило. У многих на глазах это произошло. А сделать никто ничего не мог. Когда подбежали, старик уже не дышал.
Андрей разбитый весь, расстроенный, без денег на обратную дорогу, с трудом упросил шкипера буксира до дома помочь добраться. Два дня подсобным матросом в трюме, в машинном отделении команде помогал.
Вернулся, на следующее лето готовиться стал. Времени совсем не оставалось, цветок один раз в году цвел. Знал он, что последний шанс у него. Но уверен был в успехе, разозлился на судьбу свою проклятую. Через ведуний нашел кого-то опытного, колдуна из эвенков, зимой съездил к нему в стойбище за Лену куда-то. Денег много, спирту отвез, сказал, что летом в июле столько же заплатит. Обещал тот, что смогут они одолеть силу бесовскую, сорвут цветок полуночный.
Уезжал когда, веселый был, самоуверенный. Мне, говорит, терять нечего. Жди Наташа и не волнуйся за меня. Вадима береги, ему наш род продолжать! И скрылся в вагоне, даже рукой из окна не помахал, – Наталья Леонидовна заплакала в голос, закрыла лицо руками. – Даже не оглянулся. Поцеловал сына и меня, вот все что о том прощании запомнила. И мысли не было, что не вернется больше! – она сотрясалась спиной, слезы текли ручьем. Вадим обнял мать, прижал к себе, не знал, как утешить. – А мы с тобой долго на перроне стояли, пока поезд не скрылся, – горько вспоминала она.
Светлана с немой болью слушала откровения свекрови. Слезы текли по щекам, капали на воротник блузки. Вдруг исказилось ее лицо, – догадка пришла жуткая, тень пронеслась в глазах, сердце содрогнулось. Она чуть слышно вскрикнула, прикрыла губы ладонью. Вадим с мамой не заметили.
Вышел из спальни Максим Петрович. Сел на диван рядом с Натальей Леонидовной, нахмурился озабоченно.
– Максим все знает, – она чуть успокоилась. – Если бы не он, я, наверное, с ума сошла. И даже не знаю, смогла бы все рассказать?
– А что было дальше, мама?
– Ну что дальше? Пропал Андрей. В розыск объявили, в милиции телеграмму в Ленск отправили. Только через полтора года ответ пришел. Нашли растерзанное зверями тело. Лишь по обрывкам железнодорожного билета смогли определить, что это твой отец был. А шаман, который с ним шел, так и вовсе пропал, никаких следов не осталось, как ни искали. Мне свидетельство о смерти прислали, да письмо, что Андрей захоронен в тайге, в двухстах тридцати километрах от города Усть-Кута.
