— Хватит! — заорал Тиберий. — Хватит, выйди, — добавил он уже сдержаннее.

Сеян не спеша повернул к порогу, будучи уверен, что принцепс его вернет. И действительно Тиберий заговорил, правда, не обращаясь к собеседнику, а как бы размышляя вслух.

— Она больна, ее надо спасать. Несчастное существо… И это при таких достоинствах…

— Брось ты страдать, Цезарь, они сейчас все такие, — приостановившись, сказал Сеян.

— В самом деле, мы все больны… больны душою. Наш разум воспален, потому видит окружающее в искаженном свете.

— Давай я найду тебе двенадцатилетнюю девочку, которую еще не затронула ржавчина разврата, — просто предложил Сеян. — Впрочем, двенадцать лет — это поздно, чистоту надо искать еще раньше.

Не слушая его, Тиберий продолжал рассуждать о Маллонии.

— Понимаешь, — говорил он, — так бывает и с мужчинами. Из двух одинаково талантливых людей один окажется героем, а другой станет преступником, если, к примеру, первый родится в сенаторской семье, а второй будет рабом. Ее красота, способность к любви, при других обстоятельствах могла бы творить чудеса, вдохновлять мужчин на подвиги. Но ее душа попала в рабство к сегодняшней моде, диктуемой пороком. Я и сам уже почти не могу воспринимать прекрасное иначе, чем в обрамлении безобразного.

— Устрой мне встречу с нею, Сеян, — сказал он после довольно продолжительного молчания, — только не здесь. Приведи меня к ней во время их свидания, чтобы я все увидел своими глазами. Вдруг ты приврал! — встрепенулся Тиберий и с вызовом посмотрел на Сеяна.

— Ты все увидишь сам, Цезарь, и еще раз убедишься, что я не вру своему императору.

Сеян исправно провел подготовительную работу, и в назначенный день Тиберий оказался в смежной комнате со спальней Маллонии. Подкупленные слуги заранее разобрали часть стены и прикрыли проем ковровой завесой. В щель Тиберий видел возлежащую на ложе красавицу, которая явно нервничала перед свиданием. Она многократно поправляла крупные локоны и тревожно глядела в полированный металл зеркала. Рядом с Тиберием стоял Сеян и равнодушно смотрел в другую щель. Поодаль расположились два преторианца, переодетые рабами.

Прозвенел колокольчик. Маллония проворно соскочила с ложа, отчего ее одежда распахнулась, и выглянувшее на волю прекрасное тело заставило Тиберия содрогнуться. Служанка ввела скомороха маленького роста, с горбом, вздымавшимся чуть ли не выше головы, после чего сама исчезла за дверью.

— Наконец-то! — воскликнула Маллония, и ее поза изобразила устремленность в полет навстречу приземленному гостю.

— Радуйся, что все-таки пришел, — ржавым голосом, под стать внешности, проскрежетал тот. — После представления заловили поклонницы. Всего измусолили, едва вырвался!

— Ах, ты мой соблазнительный крысенок! Ты стремился ко мне!

— Ты-то у меня поизобретательнее будешь! Так?

— Я твоя… — совсем обессилев от желания, произнесла красавица, томным взором зазывая к себе возлюбленного.

— Моя, конечно! Твоему Цезарю ничего не обломится! — хохотнул герой-любовник. — А впрочем, я, наверное, подложу тебя под него. Пусть облизывает следы моих чресл!

— Прикажешь, лягу хоть под весь протухший от лени сенат! — с готовностью согласилась она. — Лишь бы только ты присутствовал при этом и смотрел…

— Хорошо, коли просишь, посмотрю. Стань на четвереньки и повернись ко мне задом, — хозяйски скомандовал горбун.

Маллония пала на каменный пол и, вздернув подол, предъявила скомороху достоинства своего тела.

— Неплохо, — признал тот, склонив голову набок и оценивающе заглядывая в раскрывшуюся мишень. Его крючковатый нос зашевелился, издали испытывая запах женских прелестей, а рука потянулась к паху.

— И вот этой задницей ты сидела прямо на надменной роже Цезаря? — уточнил горбун, шаря в складках своей засаленной одежды.

— Я удостоила его такой чести! Жаль, ты не видел, мой господин.

Тиберий рванул завесу и шагнул в комнату, сразу оказавшись перед стоящей в овечьей позе Маллонией. Скоморох тут же бросился к выходу, но был схвачен Сеяном, который молча держал его за шиворот, брезгливо отстраняя от себя.

Маллония закусила губу, но, столкнувшись взглядом с Тиберием, вновь обрела уверенность. Он любил ее, а это был немалый мужской изъян в понятии тогдашней женщины.

— Великий Цезарь, ты не сумел восторжествовать надо мною сам, поэтому пришел сюда, дабы воспользоваться плодами чужой эротической мощи, — насмешливо произнесла она и только после этого неспешно встала с пола и села на ложе, даже не позаботившись о том, чтобы прикрыться от мужских взглядов. На Сеяна красавица вовсе не взглянула.

— Рабыню вознеси на трон, она все равно в душе останется рабыней! — сказал Тиберий, с болью и страстью глядя в карие глаза, о которых он мечтал много дней.

— Это тебя трон не сделал царем. Ты не способен властвовать даже над женщиной! — воскликнула красавица, грациозным движением принимая гордую позу. — А я самого униженного и несчастного сморчка возвысила над всеми вами, над тобою, Цезарь, и сделала его самым счастливым существом на свете!

— Ххы, — донеслось от двери.

— Убрать урода! — крикнул Тиберий. — В Гемонии! В Тибр!

Сеян швырнул горбуна за дверь. Там его подхватили преторианцы и поволокли прочь.

— Пощади, великий Цезарь! — донесся скрипучий голос из коридора. — Мы тебя любим, боготворим! Мы разыгрывали сценку из пьесы. Маллония покровительствует искусствам и взялась помочь нам. Пощади! Я буду лизать тебе пятки! Я буду лизать тебе… — голос сгинул в недрах дома.

Глаза Маллонии расширились.

— Я ненавижу тебя! — крикнула она. — Отпусти его!

Тиберий схватил женщину за плечи и встряхнул.

— Опомнись, Маллония! — воскликнул он, участливо заглядывая ей в глаза. — Посмотри на себя, ты прекрасна! Будь же достойной своей красоты и своего ума. Ты наделена природным величием, так не роняй же его в грязь бесчестия!

— Отпусти его, и я отдамся тебе!

— Ты думаешь, я теперь прикоснусь к тебе? — возмутился он. — Нет, между нами все кончено… Но я все равно проявляю участие в твоей судьбе. Ты мне дорога, я хочу спасти тебя!

Этот диалог противоречивых страстей продолжался еще какое-то время и вопреки смыслу речей завершился бурной постельной сценой, не прибавившей, однако, достоинства ни Тиберию, ни Маллонии. Они расстались врагами даже при том, что он пообещал спасти горбуна.

После этого дух Тиберия надломился. Прежде он ревновал Маллонию к молодым красавцам, обладавшим теми качествами, которых уже был лишен сам, но реальность подействовала на него обескураживающе. "Вот что значили ее слова о стремлении любить неординарного мужчину!" — восклицал он, глядя в пол.

Последний мираж в жизни Тиберия растаял, и мир предстал ему непроницаемо черным. Эта вспышка чувств сожгла все добрые силы его души, которые уцелели под ударами прошлых неудач, и теперь он разом ощутил неподъемный груз старости.

Под стать его тусклому настроению был процесс над Лепидой. Допросы свидетелей озадачили Тиберия. Теперь у него не было повода обманываться и обелять эту женщину. Он уловил много общего в характере Лепиды и Маллонии, только их амбиции и испорченность реализовывались в разных областях. Узнав одну из них, он разгадал и другую. После столкновения с Маллонией, Тиберий легко проник в неприглядное нутро Лепиды и ужаснулся увиденному. Ему открылась такая бездна черной подлости этой аристократки, что он решил не шокировать общество голой правдой, которая навлекла бы еще большую ненависть масс на знать.

Принцепс считал своим долгом справедливо рассудить этот конфликт еще и потому, что Квириний оказал поддержку ему самому в трудное время родосской ссылки. Поэтому Тиберий провел собственное тайное расследование и по-возможности оградил сенаторов от добытой информации, полагая, что Лепида будет осуждена и без раскрытия всех ее преступлений. Лишь в тех случаях, когда следствие заходило в тупик, он допускал в сенат очередного свидетеля, чтобы тот подбросил дров в костер полыхавших страстей.