— Да, я хотел сбросить тебя со скалы, как всех женщин, мужчин и детей, которых здесь насиловал, — хмуро, без намека на шутку сказал он, — но, увы, ты этого недостойна. Смерть не принесет освобождения твоей душе, потому что она сама давно мертва.

Но я расскажу о твоих проделках в Риме, и тебя засмеют! — воскликнула она. — Твое "подземное царство любви" — просто убожество! В Риме сотни вольноотпущенников располагают большим разнообразием эротических наслаждений! Только царской жестоко-стью ты мог бы восполнить убогость воображения!

— Уходи, и чтобы сегодня же покинула остров!

— И это все, что ты можешь? — насмешливо бросила она. — А еще принцепс!

Несколько дней Тиберий не опускался в подземелье Цезония, а потом пришел снова. Его тянуло туда, как пьяницу в винный погреб.

— Я не стану ни к кому прикасаться, буду только смотреть. Устрой же мне зрелище, парад красоты и безобразия, — приказал он.

Распорядитель наслаждений понял императора и организовал нечто вроде конкурса во славу Эроса. Представление началось с танца длинноногих красавиц, которые постепенно освобождались от одежды и стыда. А среди них были новенькие, действительно стыдливые особы. В этом состояла одна из находок Цезония: он сочетал опыт и юность и в самые разнузданные оргии наряду с матерыми проститутками ввергал наивных девушек, краснеющих всякий раз, когда мужской взгляд касался их колен. Причем нередко эти девушки к концу действа затмевали бесстыдством профессионалок. Окружающая обстановка освобождала их от оков моральных запретов, наложенных воспитанием, и природная сексуальность вырывалась наружу, как голодный зверь, а вдохновение заменяло технику.

Потом к танцующим красавицам присоединились неуклюже подпрыгивающие мужчины самого отвратительного вида, изображаю-щие сатиров и силенов. Какое-то время все это еще можно было назвать танцем, в котором сатиры и силены активно помогали девицам освободиться от остатков скромности, поднимая и изгибая их замысловатым образом. А дальше началась охота уродства за красотою. Мифологические воплощения похотливого безобразия ловили женщин, бросали их на землю или распинали на неровных камнях стен и жадно терзали добычу. Красавицы визжали и сопротивлялись. Все это пробуждало в зрителях инстинкт защитников слабого пола и заставляло их страдать за женщин. Однако постепенно охотники и жертвы менялись местами, и становилось понятным, что роль хищников здесь исполняют милые красавицы. Каждая из них должна была привлечь как можно больше партнеров, отбить их у соперниц и удовлетворить самыми разнообразными способами. За тот или иной элемент эротического действа Цезоний начислял очки. Желая угодить извращенному вкусу судьи, женщины не щадили себя. Выражаясь языком римских авторов, ни одной своей части они не оставляли не опозоренной. Первоначально накопленный в мужчинах, созерцающих зрелище, потенциал сопереживания униженным слабым созданиям, позднее преобразовался в жгучее желание восторжествовать над соперниками и овладеть приглянувшейся красоткой. Теперь они уже мысленно отождествляли себя с мифологическими чудовищами на арене.

В конце концов силены и сатиры сошлись во вкусах и почти все сгрудились над распростертым телом абсолютной чемпионки. Зрители одобрили их выбор, и многие бросились на арену, чтобы собственным оружием добить раненую добычу, в которую превратилась победительница. Тиберий колебался, хотя глаза его горели, а ягодицы тряслись. Цезоний слегка подтолкнул его, и вместе они обрушились на счастливую жрицу Эроса.

После этого принцепс долго парился в своих личных термах, но все было напрасно. Душу в бане не отпаришь. "Как долго мне еще падать в бездну порока? — вопрошал он беспощадную судьбу. — Спасенье в том, чтобы не оглядываться назад и не смотреть вперед, жить одним днем. А еще лучше было бы обезуметь, заодно лишиться глаз, слуха и всех про-чих чувств. Вот тогда я стал бы таким же, как все, и был бы счастлив!"

В тот раз Тиберия избавили от сумасшествия государственные проблемы.

Народ в столице возмутился дороговизной продуктов питания. Несколько дней простой люд шумел в театре, обсуждая ситуацию, выдвигая требования к властям и проклиная принцепса. Назревал мятеж, а сенаторы в растерянности прятались в своих дворцах и со страху предавались обжорству.

Когда Тиберию сообщили о сложившейся обстановке, он немедленно вызвал чиновников своего аппарата и с их помощью составил справку для сената о состоянии дел с продовольствием. В ней он показал, из каких провинций и сколько доставляется в Рим продуктов, а также отметил значительный прирост в продовольственном снабжении столицы в сравнении с периодом правления Августа, которого продолжали назидательно ставить ему в пример. В делах у Тиберия по-прежнему был образцовый порядок.

Эту справку принцепс приложил к письму, в котором сурово порицал трусливую бездеятельность магистратов и сената и указывал, каким путем надлежит унять волнения в народе.

В соответствии с инструкцией принцепса сенат издал указ, магистраты провели его в жизнь, и конфликт был улажен. При этом никто не пострадал. Со страшного острова не последовало никаких распоряжений относительно наказаний и репрессий.

Однако напрасно Тиберий ожидал благодарности за свою лояльность. Рим объяснил его поведение не снисходительностью, а надменностью. "Тиран не удостоил нас своего гнева, — роптали граждане, — он гнушается даже наказывать нас". Получилось так же, как со столичной красавицей, обидевшейся на принцепса за отсутствие жестокости.

Далее последовал финансовый кризис. Дело началось с попытки призвать к ответу зарвавшихся ростовщиков. В Риме с древнейших времен боролись с торговлей деньгами. Когда деньги и торговля — два монстра, порабощающие разделенное на классы общество — сходятся вместе и заключают союз против человека, экономика задыхается, честные люди гибнут, нравы разлагаются. Римляне приняли множество законов об ограничении ссудного процента, и еще больше — о пресечении попыток их обойти. В какие-то периоды ростовщичество вовсе запрещалось. Но если есть в обществе деньги, то они обязательно найдут способ реализовать присущие им свойства. Ростовщичество возрождалось вновь и всячески издевалось над римским правом.

На этот раз любителям легкой наживы противостоял серьезный враг. Армия доносчиков, разгромив войско Сеяна, искала новую добычу, и так вышло, что одно зло обрушилось на другое. Слишком оскудел Рим добром, потому злу пришлось воевать с самим собою. Поток исков против ростовщиков захлестнул претора, и он воззвал о помощи к сенату. Сенаторы, они же ростовщики, ничего не смогли придумать и обратились к страшному тирану с мольбою о прощении. Свирепый принцепс снова обманул сограждан и не стал свирепствовать, очевидно, с коварной целью. Он предоставил обвиняемым полтора года на то, чтобы привести свои денежные дела в соответствие с законом.

Зазвенели монеты. Но золото само привыкло повелевать людьми, оно не терпит вмешательства в свои дела. Спрос на деньги резко возрос, и наличных денег не стало хватать, тем более что в Италии из-за преобладания импорта дефицит монеты являлся хронической болезнью. Экономическая жизнь государства застопорилась. Тогда сенат обязал получающих долги две трети суммы вкладывать в покупку земли в Италии, а должников — немедленно выплатить эти две трети. Возникли суета, споры, волнения. Должникам пришлось расплачиваться землею. Из-за этого цены на италийские угодья резко упали, и эффект от всех этих мер оказался противоположным желаемому. В критической ситуации в дело вмешался принцепс. Из своей, императорской казны он извлек сто миллионов сестерциев и отдал их нуждающимся в беспроцентную ссуду на три года. После этого экономика пришла в норму.

Позднее Тиберий потратил еще сто миллионов на ликвидацию последствий пожара на Авентинском холме. Все это убедило его в возросшем значении императорской казны. Республиканские органы управления дряхлели на глазах, сенаторы не умели эффективно использовать государственные деньги. С тех пор принцепс стал всеми мерами наращивать императорский фонд, за что подвергся нещадным поношениям со стороны сограждан. Его обвиняли в лихоимстве, вымогательствах, казнях богачей с целью захвата их наследств, присвоении государственных средств.