Тиберий вел уединенный образ жизни, но при этом страшился одиночества. Он уже не справлялся с самим собою, не выносил своих мыслей. Душа, разбухнув от переживаний, неподъемным грузом давила его к земле.

Он вновь пытался занять себя строительством диковинных замков на скалах и комнат для темных удовольствий в подземельях как естественного происхождения, так и вырытых специально по его приказу. Но все эти сооружения представляли для него интерес, только пока не были закончены. С завершением работ творчество прекращалось, а мертвая роскошь Тиберия не трогала. Именно поэтому на Капреях было возведено целых двенадцать вилл, тогда как в период активной жизни Тиберия в Риме его частные владения не отличались ни размерами, ни богатством.

Будучи любителем хорошего застолья, Тиберий много лет ограничивал себя из-за нехватки времени и во избежание дурной молвы, которой все равно не миновал. Здесь ему обеспечивалась, как он думал, безопасность от сплетен, а пустые часы тянулись нескончаемой вереницей, будто легионы на походе. Но удариться в загул все-таки не удавалось. Римские обеденные трапезы были хороши не столько вином и изысканными блюдами, сколько доброй компанией. А Калигула с Макроном не годились на роль тонких собеседников для принцепса. Вообще-то, Гай Цезарь был очень образованным и остроумным человеком, но Тиберий слишком хорошо рассмотрел его в ту ночь под стенами Рима, когда он вошел к нему в спальню с кинжалом. С тех пор в каждой фразе удалого молодого человека Тиберий так или иначе угадывал его паскудный нрав. Кроме того, хорошо отдыхает тот, кто хорошо поработал, а принцепсу теперь, увы, нечем было похвастаться. Он как раз пирами пытался заменить дела. Подмена деятельности досугом противоречит основе человеческой природы, ориентированной на созидание, и пагубно отражается на его моральном самочувствии. Римские нобили закатывали богатые обеды потому, что таким образом они могли заявить о себе. Роскошь развлечений являлась своего рода языком общения в деформированном обществе. Но принцепсу на Капреях не с кем было состязаться в богатстве, и его пиры, будучи лишенными всякого общественного значения, выродились в обжорство и пьянство.

Бросаясь от одних удовольствий к другим, Тиберий большую часть энергии отдавал темпераментному богу Эросу. С ним как бы произошла сублимация наоборот, духовный и интеллектуальный потенциал он трансформировал в половое влечение. Это стало первым извращением самореализации, определившим все последующие. Развратом он мстил своей старости за добродетель юности, и мстил жестоко.

Всемогущий правитель теперь повелевал легионами проституток, великий полководец сражался с женскими телами и без счета разил италиек, испанок, гречанок, парфянок, британок, германок, сириянок и египтянок, а потом получал наградной венок за победу от Тита Цезония. Как и в походах в Германию и Паннонию, император уделял большое внимание инженерному обеспечению кампании. Для достижения скорейшего успеха поле боя оснащалось различными механизмами и приспособлениями. Часть из них относилась к разряду психического оружия и имела целью способствовать подъему боевого духа атакующих. Система хорошо отполированных зеркал множила женскую красоту, а специальные тренажеры позволяли красавицам принимать головокружительные позы, способные оживить мертвеца и взбодрить евнуха. Другую группу технических средств составляли всевозможные кресла-качалки, пружинные ложа, карусели и качели. Все это помогало неюному охотнику до женских прелестей экономить физические силы. Мудрый сенатор Тит Цезоний максимально учел особенности физического состояния принцепса. Не полагаясь только на механизмы, он обучил свое веселое войско брать основные труды битвы на себя. Получалось, что престарелый воитель мог вольготно возлежать на ложе с устремленным вверх взором, а при этом одна красавица изображала ловкого нумидийского наездника, используя для своего галопа свисающие с потолка канаты, другая летала над ним в живописных позах, помогая ему сосредоточиться на цели, а две другие нежно целовали и поглаживали дряблое тело. И все это одухотворялось чарующими звуками эротической мелодии, изливающимися из-за стены, где прятался оркестр. Естественно, в такой благоприятной обстановке император был обязан всякий раз одерживать безого-ворочные победы.

Однако внутренний враг Тиберия под названием "тоска" быстро приноровился к такой тактике и снова взял его в изнурительную осаду.

— Секс без любви, как еда без соли, — жаловался он Цезонию.

— Ну, если у нас нет соли, добавим перчику, — говорил неунывающий стратег, — попробуй с двумя, с тремя.

— А сколько их было в последний раз?

— Я имею в виду боевые единицы, а не просто статисток.

— На три боевые единицы у меня не хватит стрел.

— И не надо. Зато девицы будут соперничать друг с дружкой и состязаться за твой приз. Представь, красотки отчаянно ведут междоусобную войну, а победа достается тебе!

Тиберий внял совету опытного наставника, и отвоевал у жизни еще несколько дней. Потом все это стало ему противнее прежнего.

— А теперь ты посоревнуйся за женщину с конкурентом, — предложил Цезоний. — Это будто бы неприятно, но зато здорово обостряет чувства.

Видя сомнение принцепса, он повел его в один из гротов и продемонстрировал зрелище, в котором двое, а потом и трое мускулистых рабов из числа проштрафившихся гладиаторов вели эротическое состязание. Ареной им служила миниатюрная девушка с кротким миловидным лицом.

— Они ее сейчас сломают или растерзают! — невольно вскрикнул Тиберий.

— Как ты все еще наивен, Цезарь! — усмехнулся Цезоний. — Такие малышки самые стойкие. Они из той породы эстеток, которые брезгливо двумя пальчиками держат за обедом заячью лопатку, зато мужчину жадно хватают двумя руками!

— Смотри, она так и сделала! — невольно воскликнул Тиберий.

— Но при этом остальные не растерялись. Таким молодцам опасно подставлять тыл! Поучаствуй, Цезарь! Хочешь, и я помогу?

— Нет, это отвратительно, — заявил Тиберий и, сплюнув, пошел прочь.

Однако, спустя какое-то время, жестокая истязательница — тоска, служанка бессмысленной жизни, вынудила его опуститься на следующую ступень позора, и он разделил женщину с другими мужчинами. Унизительность этой ситуации ужесточила половое влечение, придав ему звериную агрессивность. Несколько дней Тиберий не вспоминал о Сеяне, Агриппине, Друзе, Калигуле, сенаторах и даже о себе — то есть обо всех мерзавцах, отравлявших ему жизнь. Но потом последовала расплата в форме депрессии. Он испытывал нестерпимую брезгливость к самому себе. Ему хотелось содрать свою кожу, заменить сердце, вывернуть наизнанку душу и острым ножом выскоблить из нее все пережитые чувства.

Отвращение Тиберия к себе и к миру росло не по дням, а по часам, и, чтобы забыться, он снова напивался или ударялся в разврат. Но отношение к женщине было опошлено предыдущими оргиями, поэтому в поисках новизны он следовал наставлениям Цезония и опускался все глубже в преисподнюю порока.

— А хочешь мальчика? — однажды поинтересовался распорядитель наслаждений. — Или прекрасного чистого юношу с рельефными формами?

— Неужели я настолько утоп в грязи, что ты считаешь возможным делать мне такие предложения? — испугался Тиберий.

— А что в этом особенного в наш просвещенный век? — искренне удивился Цезоний. — Мы свободные люди, избавленные предрассудков. Наша чернь в отличие от греков в массе своей не ведает о наслаждениях такого рода, но среди аристократов ты вряд ли найдешь многих, кто не испробовал бы этого хотя бы однажды. Действительно, если ты богатый, могущественный человек, тебе все доступно, то глупо ограничивать себя. Надо брать от жизни все.

— Помнится, Луций Пизон у Цестия высказался на эту тему весьма язвительно, — заметил Тиберий.

— Ну, так что же? И сам Пизон, между прочим, умер на днях. Но надо сказать, этот восьмидесятилетний морализатор портил служанок чуть ли не до последнего вздоха.