– В чем дело? – воскликнул Бражников.

На него все обернулись, ничего не понимая толком. Никто из операторов не знал, какой именно цели хотел добиться полковник, куда хотел отклонить обломок. Поэтому лишь по его виду все поняли, что произошла какая-то ошибка.

– Данные объекта четыре-два на расчет! – приказал Бражников, взяв себя в руки. – Полученные данные мне!

Серверы работали на пределе, вентиляторы прокачивали через систему кубометры охлажденного воздуха. В аппаратном зале было жарко, как в мартеновском цеху.

Когда данные о движении обломка поступили на монитор, Бражников сверил полученную орбиту с картой небесных объектов от смены наблюдателей. У него сердце замерло. Обломок, непонятно почему получивший значительно больший, чем надо, импульс, грозил столкновением с действующим американским спутником. Через сколько витков, и точно ли, это еще вопрос, требующий дополнительных вычислений, но уже ясно, что орбиты двух объектов пересекутся, и наступит это в течение ближайших суток.

Но что стало причиной? Поскольку обломок значительно потерял в массе, можно было предположить ошибку мощности и длительности лазерного импульса. Бражников хотел было рявкнуть на оператора, который ввел неверные данные, но закашлялся так, что заляпал монитор розоватой пеной с неприятным привкусом.

– Есть у кого-нибудь платок? – Полковник взглядом обвел наблюдателей.

Все пожали плечами.

– Что не так с импульсом? – морщась от головной боли, спросил Бражников.

– Все в порядке! Погрешность ответной реакции в пределах шести процентов!

– А чего он скакнул, как пьяная лошадь?

– Ну, так импульс вы какой передали? Конечно скакнет! На порядок больше обычного!

– Черт… – Бражников потер глаза и вгляделся в цифры на мониторе. В голове сильно шумело, и цифры на экране расплывались.

Стало ясно, что это он ошибся, а не оператор. Получив вычисленные по его алгоритму данные импульса, он неправильно установил положение десятичной точки, когда передавал их оператору. А тот, конечно, ввел, как услышал.

«Естественно… – Полковник понимал, что винить некого. – Оператор не телепат. Он не мог знать, что именно я хочу сделать, какой импульс придать объекту. Не мог он и понять ошибочность данных, для этого нужно знать алгоритм расчетов и быть мной».

Оставалось лишь сосредоточиться и принять верное решение. Но это было чудовищно трудно. Руки и ноги словно налились свинцом, глаза резало, дыхание давалось с трудом, то и дело переходя в тяжелый мокрый кашель. Пришлось сходить за туалетной бумагой, чтобы вытереть монитор. Но это мало помогло, цифры двоились в глазах, как с перепоя.

Собраться с мыслями не получалось. Стоило начать прорабатывать какой-то вариант выхода из создавшейся ситуации, мозг начинал генерировать бредовые ассоциации, логика в них вязла, путалась, не давая довести идею до конца. Очевидно было, что нужен либо импульс, сравнимый по мощности с роковым, либо другой обломок, который способен уничтожить опасный объект. Но и для того, и для другого необходим был расчет. Точный расчет.

– Вас вызывает штаб! – донесся голос оператора.

– Что? – полковник все хуже воспринимал реальность.

Он взял трубку, дрожащей рукой прижал к уху.

– Слушаю, Бражников. Я не знаю. Видимо, заболел. Чувствую себя ужасно. Кто сообщил? Черт… Дайте мне полчаса, я выведу этот чертов обломок на безопасную орбиту. Что?! Нет, погодите. Что значит, заблокировали управление лазером? Какого беса? Как я исправлю ситуацию, если вы меня лишили главного исполнительного устройства?

Он закашлялся, заляпав рубашку пеной.

– Верните мне лазер! – потребовал в аппарат.

Видимо, ответ его разозлил. Бросив трубку, полковник откинулся на спинку кресла. Перед глазами плыли красные круги.

«Надо же, какая гадость… – подумал Бражников. – Евпаторийский центр им сообщил об опасной траектории обломка. Перестраховщики хреновы. Ну, сами теперь и рассчитывайте импульс. Вся методология у меня. И хрен с ней кто-то разберется».

Он снова закашлялся. На зеленой форменной рубашке остались капли розовой пены. Но определить цвет на экране бытового телевизора было очень сложно, поэтому Пичугин, закончивший смотреть запись, лишь недоуменно хмыкнул.

– Что с ним? – осторожно спросил он у Ковалева.

– С этим сейчас разбираются. Дистанционно.

Пичугин удивленно поднял брови.

– Да, дорогой мой, бункер вскрывать не стали. Одна из версий – применение неизвестного бактериологического оружия. Никто, как ты понимаешь, не будет рисковать целым гарнизоном. Так что их заперли там, до выяснения обстоятельств. Но меня волнует другой вопрос. Не что с Бражниковым, а почему, и почему вдруг именно сейчас?

Пичугин напрягся. Тон куратора ему не понравился. Сквозила в нем угроза, хотя и не явная. Ковалев смерил агента взглядом и сказал напрямик:

– Я не верю в случайности. Бражников или отравился, или заболел. И то и другое время от времени случается с обычными людьми.

– Время от времени? – Пичугин нашел в себе силы усмехнуться. – Миллионы людей от этого умирают.

– Обычных людей. – Ковалев кивнул. – Но Бражников ведь к ним не относится. А уж то, что происшествие случилось в бункере, во время выполнения серии экспериментов, исключает, на мой взгляд, элемент случайности полностью. Понимаешь, у меня такая работа. Если где-то запахло серой, я просто обязан не обдумывать версии, а тут же принять самую страшную, то есть появление самого дьявола. И действовать исходя из этого. В данном случае я обязан принять версию террористического акта. Ты понимаешь, что это значит для тебя лично?

– Понимаю, – со вздохом ответил Пичугин. – Получается, что кому-то стало известно об изысканиях Бражникова, а я это проглядел.

– Именно так. Соображаешь. Хреновое дело, да?

– Хреновое, если это диверсия.

– А у тебя, значит, сомнения? – Ковалев вздернул брови.

– У вас ведь тоже сомнения, – спокойно ответил Пичугин. – Если бы у вас не было сомнений, вы бы сейчас уже озвучивали отчет в штабе, а не беседовали со мной. Максим Константинович, меня, чтобы мотивировать, совсем не обязательно брать за яйца, как вы привыкли. Я и так в достаточной мере мотивирован на сотрудничество с вами. Никогда и никому не давал повода считать себя скотиной неблагодарной.

– Ладно, остынь! – Ковалев усмехнулся, чтобы снять возникшее напряжение. – Привычка чекиста, ты же понимаешь. Видишь яйца, возьми в руку, а если взял, то сожми их, да покрепче. Тем более что один-то случай был. А такое пятно, сам понимаешь, смыть о-очень сложно.

– Я понимаю. Потому и говорю, что со мной это излишне. Если вам нужна моя помощь, я с удовольствием впрягусь без всех этих мотивирующих приемчиков, которые я, как и вы, проходил. А случай, который вы вспомнили, – это рок, невезуха, куча дерьма, в которую любой может вляпаться. И я за него уже расплатился с лихвой. И карьерой заплатил, и здоровьем. Хотя по выслуге мог бы уже до полковника дослужиться, а сейчас так и застыл на капитане запаса. Этого мало?

– Хорошо, хорошо. Я действительно хочу быть уверен. Ибо, если я заявлюсь в штаб с отчетом о вероятном применении бактериологического или химического оружия на сверхсекретном объекте, а потом это окажется ошибкой, меня самого возьмут за упомянутый тобой мотивирующий орган. Видишь, дорогой мой, я играю с открытыми картами. Так что хватит дуться. Не мальчики оба. И, поверь, даже если ты где-то что-то промухал, я не буду тебя за это прессовать. Но все обстоятельства выяснить надо. Чем скорее, тем лучше. Это ведь палка о двух концах. Перестрахуешься, поднимешь всех на уши без причины, дадут на орехи, сколько не унесешь. Но и если не отреагируешь вовремя на опасную ситуацию, получишь еще крепче. И еще, если я припомнил тебе старый грех, то и там, – генерал поднял палец, – припомнят.

– Но что конкретно вы от меня хотите? Я же не могу попасть в бункер и выяснить детали у Бражникова. Это вы бы и без меня сделали, если бы было возможно.