Я слушал, и не верил собственным ушам. Витя Бранк был неотъемлемой частью моей жизни столько лет, вместе было съедено столько соли и выпито столько водки, что я давно считал его другом. А сейчас… Нет, этого просто не могло быть.

— Нет, не понял, — ответил я. — Леш, объясни мне, кто такой этот майор, если целый полковник Бранк перед ним на цырлы встал? И почему мой друг Виктор Бранк сейчас разговаривает со мной в таком тоне, как будто бы я в этом виноват? Вить, что происходит?

На том конце провода послышалось какое-то горловое клокотание, в котором угадывались невнятные матюки, — я прямо-таки увидел Витю, мотающего своей коротко стриженой, посаженой на мощную борцовскую шею головой, пытающегося себе самому объяснить то, что объяснению не поддается.

— Попал ты, Сеня, попал, понимаешь?! — наконец, зашипел в трубку он. — Этот майор — это бульдозер, танк, асфальтовый каток, как хочешь назови, и ты под него попал! И я с тобой. Можно бодаться с асфальтовым катком? Можно, но перспективы этого мероприятия, как ты понимаешь, сомнительны. Если ты обнаружил, что на тебя прет каток, лучше отойти в сторону. Вот я тебе и советую, отойди в сторону. Встреться, выслушай, сделай, и будет тебе счастье. По крайней мере, несчастья не будет, непоправимого несчастья, и не только для тебя.

— А ты-то тут каким боком? — раздраженно спросил я.

— А таким, — буркнул Бранк. — Потому что я обозначился, впрягся, стал справки наводить, кто да что. Вот они меня и вычислили, ночью мне сегодня такой звоночек был, заслушаешься. И было сказано, что если ты, как мой подопечный, будешь делать глупости, последствия этих глупостей буду расхлебывать и я тоже. И четко растабличили, как я буду их расхлебывать. У них, как по закону джихада, если враг не сдается, нужно уничтожить не только его, а и всю его семью, всех родственников и друзей до третьего колена, чтобы никому неповадно было брать пример в неподчинении.

— Витя, какие враги, какой джихад?! — воскликнул я. — Я не понял, мы где, в России, или в Афганистане, в Ливии, в Ираке?

— Да какая разница?! — вспылил Бранк. — Закон сильного везде одинаков.

— Закон сильного? — не унимался я. — Нет, вокруг что, джунгли? Разве ты — не полковник структур, призванных защищать закон и порядок? Вы же так и называетесь — правоохранительные органы, право должны охранять, не лево! А ты мне преподаешь урок пещерности, когда право у того, у кого дубина больше!

— Не пудри мне мозги, Сеня! — заорал Бранк. — Ты не хуже меня знаешь, в какой стране живешь, и какое у нас право! Ты пятнадцать лет за моей спиной, как за стенкой кремлевской, жил, но не с завязанными же глазами? Или ты что, не знаешь, за что у нас народ сажают? Да чуть ли не как при Иосифе, за три колоска с колхозного поля! С банкой кофе в магазине тетку словили — два года! Коммерсант с налогами прогорел, кредит не отдал — мошенничество, пять лет! Или ты не читал, как Ходорковскому что первый, а особо — второй срок паяли? И третий ведь еще нарисуют! Тюрьмы, зоны переполнены, как в тридцать седьмом! Но ведь это не потому, что мы, менты да прокуроры — звери! Cверху с самого установка такая. Государственная политика, система! Система на тебя наехала, понимаешь? Столько лет проносило, а тут не свезло! Ты с системой бодаться будешь? Уверяю тебя — не стоит, если не хочешь, чтобы тебя раздавили, как козявку!

Бранк замолчал, молчал и я, переваривая сказанное.

— В общем, так, — уже тихо и спокойно сказал он. — Мой тебе совет, не ерепенься, сделай все, как скажут, а то не только себя подведешь под монастырь. Мы с тобой друг другу с этой минутой никто и знать друг друга не знаем. Телефон мой из книжки сотри, фамилию забудь, дороги наши разошлись. Я не сам, мне так приказали, но это ничего не меняет. Я бодаться с катком не собираюсь, мне жить охота. Все, будь здоров.

Гудки ударили мне в перепонки погостным колокольным звоном. Жутко захотелось выпить. Я прошел на кухню, достал из холодильника бутылку водки, налил полстакана, потом подумал, что пить сейчас не время, и принялся переливать все обратно в бутылку. Но рука дрогнула, водка пролилась, мокрая бутылка выскользнула из руки, упала на пол и разбилась. Помянув нашу великорусскую мать, я с сожалением вылил остатки водки из стакана в раковину, вытер об себя руки, взял не успевший еще остыть от предыдущего разговора телефон и набрал номер майора Ещука.

— А-а, Арсений Андреевич! — воскликнул майор таким радостным голосом, как будто услышал в трубке голос любимой тещи. — Ну, вот видите, а то повестка, по месту жительства, все такое. Разъяснили вам, я вижу, кое-что?

— Разъяснили, — буркнул я. — Готов встречаться.

— Ну, вот и славненько! — разлился маслом майор. — Подъезжайте, жду вас.

— Куда подъезжать? — спросил я. — Вы где сидите?

— Сидят, знаете ли, осуˊжденные на зоне, а мы располагаемся, — гаденько осклабился Ещук. — Новорязанская улица, дом 8 с литерой «а», строение 3. Когда вас ждать?

— Часа за два доберусь, наверное, — нахмурился я, глядя на часы. — К часу где-то, может быть, к половине второго.

— Хорошо, с тринадцати до четырнадцати, — подытожил майор. — До встречи.

*****

Главное управление экономической безопасности и противодействия коррупции МВД Российской Федерации расположилось в большом семиэтажном кирпичном здании, расположенном рядом с пересечением Басманного и Рязанского переулков, притаившихся совсем недалеко от Казанского вокзала. Всего в трехстах метрах кипела Каланчовская площадь с ее тремя из шести главных московских железнодорожных станций и высоткой гостиницы Ленинград. Каланчовка всегда почему-то навевала мне аналогию с… сердцем. Потоки приезжающих на Казанский, Ленинградский, Ярославский вокзалы — это кровь, и сердце-Каланчовка с силой прокачивает эти потоки через себя, проталкивает под огромным давлением дальше, в кровеносную систему метрополитена, разносящего эту кровь по гигантскому телу Москвы. А чуть дальше, напоминая гигантский швейцарский коллайдер, вращался, казалось, никогда не затихающий протонно-автомобильный поток Садового кольца. Но в переулках, столь близких ко всему этому непрерывному мировращению, было тихо, и шум листвы вездесущих московских тополей и лип заглушался разве что возмущенным чириканием стайки воробьев, которых три или четыре упитанных сиреневых голубя только что беспардонно отогнали от невесть откуда взявшемся на тщательно убираемом в последние годы московском асфальте объедка чебурека. Я с трудом припарковался, потому что переулок на всем видимом протяжении был заставлен недешевыми авто, — ясно, что экономическая безопасность в нашей стране ценится высоко, а противодействие коррупции оплачивается в высшей степени неплохо. На скромной табличке рядом с входом хоть и красовалась аббревиатура «МВД РФ», осененная крыльями распластавшегося над нею постсоветского орла, дальше было написано что-то маловнятное, так что у любого, кто не был абсолютно уверен, что попал точно по адресу, могли возникнуть в этом обоснованный сомнения. Я толкнул нагретую солнцем алюминиевую дверь и вошел в вестибюль, в стиле 70-х годов прошлого столетия отделанный скучным серым в прожилках мрамором.

У отгораживающих зону ожидания турникетов скучали двое полиционеров в форме, а за неплотно занавешенным изнутри стеклянным окошечком с вывеской «Пост № 1» мелькал кто-то в штатском. Просевшая за долгие годы эксплуатации дверь в заведение слегка заедала, поэтому и при открытии, и при затворении последней мне пришлось приложить некоторые усилия. Полицейские на лязг и грохот, произведенные нашим с дверью дуэтом, не обратили ни малейшего внимания, зато мелькание в постовом окошечке прекратилось, сгустившись внимательным взглядом пары глаз, устремленных на меня. Было ясно, что люди в погонах здесь, скорее, для проформы, а рулят всем цепкие глаза в окошечке. Я не без осторожности подошел к Посту № 1, при этом окошечко, как водится, оказалось на уровне моей груди. Из окошечка пахло электрическим чайником и неделю не менявшейся рубашкой. Нагибаться сразу расхотелось, и парольную фразу: «К майору Ещуку, по вызову» я произнес, разглядывая через щелку в занавеске интерьер загадочного Поста. Щелка резко и возмущенно зашторилась. «Фамилия!» — ударил меня в грудь низкий баритон из окошечка. Я вздрогнул и честно назвался. Послышался шелест перелистываемых бумаг. «Паспорт!» — взревел баритон через минуту. Я протянул в окошечко свою «бордовую книжицу», и ее будто вырвали у меня из пальцев. В моем сознании представился образ обитателя Поста № 1 — большого, круглого, с глазами, питающегося общегражданскими паспортами и запивающего их электрическим чаем. Вышло очень смешно и немножечко страшно. Но в ту секунду, когда я начал не на шутку беспокоиться судьбой своего паспорта, и даже с ужасом подумал, не придется ли мне заглядывать в окошечко, мой аусвайс с вставленным между страничек измаранном шариковыми чернилами квитком пропуска высунулся из-под притолоки. Я выхватил его из пальцев глазастого еще быстрее, чем он — из моих.