Все восьмые готовили общешкольный вечер занимательной математики, и Эра была ведущей. Отпрашиваться, разумеется, было бесполезно.
Битых два часа Эра с деревянной улыбкой выходила на сцену, острила, шутила, объявляла номера, загадывала загадки, вручала не существующим пока победителям призы, а под занавес в качестве участницы математического квартета пела математические частушки.
Математичка то и дело останавливала ее, хлопая в ладоши:
- Больше жизни! Больше огня! Где твой апломб? Где улыбка?
Поняв, наконец, что большего апломба от Эры сегодня уже не добиться, математичка в последний раз прогнала сценарий вечера с начала до конца, уже не останавливая, и распустила всех по домам.
Выйдя из школы, Эра остановилась в досадливом раздумье. Скорей всего, сегодня она опять не успеет зайти к Валерию Павловичу. Значит, вечером ее снова ждут жалкие тети Сонины слова и ее потерянный взгляд. Все это было так странно, так не похоже на тетушку, а главное, так некстати. Отчего-то тетя предпочитала препоручить это Эре, вместо того чтобы набрать номер телефона и спокойно объясниться. "Мне-то не трудно, - подумала Эра, - но только позже, не теперь..." Она тряхнула головой и пошла к остановке трамвая.
Эре сразу бросились в глаза окна его квартиры - они были ярко освещены. Когда Эра позвонила, все приготовленные слова вдруг вылетели у нее из головы, а в горле пересохло.
Все произошло в считанные секунды. Дверь распахнулась, мелькнуло искаженное яростью лицо Мурашова, затем он хряснул дверью с такой силой, что, казалось, она лишь чудом не сорвалась с петель.
Эра оцепенело постояла у двери и побрела вниз. В противоположном конце двора был вкопан дощатый стол и две скамейки; Эра стала, опершись о спинку скамьи, и принялась смотреть на его окна. Против ожидания, за окном словно бы шла какая-то бурная жизнь: мелькали тени, гас и снова зажигался свет... Эра влезла на стол. Ни штор, ни занавесок на окнах не было.
В правом углу мелькнул что-то с ожесточением говоривший Мурашов; затем опасливо, бочком комнату пересек мужской силуэт; снова, жестикулируя, заметался по комнате Мурашов. Мужчина подошел к окну, раскуривая сигарету, и, открыв форточку, стал выпускать в нее дым. Эра разглядела лицо с выражением плаксивой злости, темные провалы глаз, вялый, безвольный рот. Казалось, он глядел прямо на нее - Эра даже пригнулась, однако, швырнув не погасшую сигарету в форточку, мужчина отошел от окна.
Эра давно уже потеряла счет времени. Сколько она вот так простояла час, два? А может, не более получаса?.. Кажется, она разобралась в том, что происходило за окнами второго этажа: Мурашов что-то доказывал, втолковывал отцу, наскакивал на него снова и снова, ощерясь, словно загнанный в угол звереныш, - тот огрызался в унылом ожесточении.
В какой-то миг на кухне зажегся свет, слабо послышался звон разбитого стекла. Затем яркий свет в комнате погас и окно засветилось голубоватым: заработал телевизор. У кухонного окна возник Мурашов. Он неподвижно стоял, прислонившись лбом к оконному стеклу. Затем он придвинулся к стеклу, заслоняясь рукой от света, и стал вглядываться в темноту. Эра спрыгнула с пошатнувшегося стола, схватила обе сумки и бросилась к деревьям.
Она думала: стоять нет никакого смысла, - и, однако же, не двигалась с места. Капюшон куртки почти сполз у нее с головы, косо лепил мокрый снег с дождем, и пряди волос жалкими сосульками свисали по обеим сторонам ее лица.
Но вот она вздрогнула и сделала шаг: из подъезда появился Мурашов и быстро зашагал прочь, горбясь и спрятав руки в карманах.
- Мурашов! - крикнула она тающей в темноте фигуре. - Игорь! Обожди!
Скользя, она бросилась следом. Мурашов остановился и стал ждать ее, все так же горбясь и не вынимая рук из карманов. Она тоже остановилась, не добежав несколько шагов, и почему-то не могла выдавить из себя ни звука. Молчал и он.
- Врезать тебе, что ли? - кашлянув, спросил Мурашов.
- Врежь. - Она шагнула к нему и вытянула шею.
- Руки пачкать жалко.
Он сплюнул ей под ноги и зашагал совсем в другую сторону. Она знала почему: ему просто некуда было идти.
Эра проследила за тающей в темноте фигурой Мурашова и подумала: вот и все... Однако это было еще не все. В руках у нее была сумка Мурашова, и ее нужно отдать.
Звонить не потребовалось: Эра толкнула полуоткрытую дверь и вошла. Телевизор, действительно, был включен. В кресле, разбросав длинные ноги, сидел тот самый мужчина. Кажется, он дремал.
Эра поставила сумку у двери и сказала:
- Извините. Я сумку Игоря принесла.
Мужчина вздрогнул и открыл глаза, вглядываясь в Эру.
- Ага... понимаю. Игорешкина подружка... кгм!.. Что-то говорил он такое, вспоминаю. Прошу к нашему шалашу.
Он вскочил, раскланиваясь с жалким фанфаронством. Он был до ужаса похож на Мурашова: те же темные глаза, прямой нос, та же усмешка одним уголком рта. Но только это был внезапно постаревший на много лет Мурашов, и это было страшно, как в кошмаре.
С улыбкой, которую вполне можно было бы назвать обаятельной, если б не резкие морщины на изможденном лице и потухший взгляд, отец Мурашова приятным, хотя и слегка сиповатым голосом предложил Эре сесть, пододвинув стул изящно отделанным жестом.
Эра смотрела на этого человека, которого необходимо было сию вот секунду заклеймить, пригвоздить, припечатать к позорному столбу, и опять не находила слов.
- До свидания, - только и нашлась она сказать, пятясь в прихожую.
- Как? Уже уходите? - воскликнул он, одарив Эру улыбкой.
С беспокойством радушного хозяина он бросился вслед за ней и включил в прихожей свет.
Прозрачный ручей вытекал из кухни и пересекал прихожую, разливаясь лужицей у стоптанных комнатных тапок; Эра заглянула в открытую кухонную дверь, и в носу у нее защипало от резкого запаха. Она увидела груду разбитого стекла у раковины и три бутылочных горлышка. Эра повесила сумку на ручку двери, взяла огрызок веника и принялась сметать стекло.
- Ну... право же... как-то неудобно... - Он заметно слинял, однако все еще пытался выглядеть галантным хозяином. - Порежетесь.
Эра выбросила осколки в мусорное ведро и взглянула отцу Мурашова прямо в глаза. Взгляд его ускользал, однако на сером, словно присыпанном пеплом лице неровными пятнами проступил румянец.
