Не поднимая на нее глаз, я простонал:

— Нув, я тебя безумно люблю. Но… буквально перед твоим приездом я послал на Землю радиограмму из трех слогов: «У-воль-те». Значит, мне придется уехать обратным рейсом на «Ковчеге», и навряд ли я теперь найду даже преподавательскую работу, потому что Земля-Центр держит на меня зуб, и…

— Но, Фил! — сказала она и шагнула ко мне.

В дверь постучали — конечно, Риген. Раз в жизни я обрадовался тому, что нам помешали. Я пригласил Ригена войти, и он открыл дверь.

— Вы уже рассказали Нув, шеф? — спросил он.

Я хмуро кивнул.

Риген ухмыльнулся.

— Хорошо, — сказал он. — Меня этот секрет просто распирал. Славно будет повидать Ува.

— Чего? — переспросил я. — Какого Ува?

С лица Ригена сползла ухмылка.

— Фил, склероз у вас, что ли? Разве вы не помните, как четыре дня назад перед самым приездом Нув, отвечали на запрос Земли-Центра?

Я уставился на него разинув рот. Мало того что я не отвечал на ту радиограмму — я ее и не прочел. Кто из нас спятил, я или Риген? Помнится, я ее сунул в ящик стола. Теперь я рывком открыл ящик и выхватил оттуда радиограмму. Руки у меня тряслись, пока я читал. «Согласны учредить должность второго заместителя. Кто, по вашему мнению, будет подходящей кандидатурой?»

Я поднял глаза на Ригена и спросил:

— Ты хочешь сказать, что я послал ответ?

Вид у него был такой же подавленный, как у меня — настроение.

— Вы же сами велели, — ответил он.

— И какую же я предложил кандидатуру?

— Ув Олльте. — Он смотрел на меня во все глаза. — Шеф, вам нехорошо?

Мне было так хорошо, что меня словно обдало жаром. Я рванулся к Нувелине и сказал: «Нув, выходи за меня замуж». И обнял ее как раз вовремя, перед самым началом среднестояния: я не успел заметить, в кого превратится она, и наоборот. Но через ее плечо я увидел то, что, надо полагать, было Ригеном.

— Пошла отсюда, обезьяна, — цыкнул я и при этом нисколько не утрировал: именно в это он и превратился. В ярко-желтую обезьяну.

Пол ходил ходуном у меня под ногами, но были и другие ощущения; словом, я не понимал, что это значит, пока обезьяна не повернулась с воплем:

— Шеф, птицы пролетают под нами! Скорее выходите, не то…

Больше он ничего не успел сказать: дом рухнул, жестяная крыша трахнула меня по голове, и я упал без памяти. Планетат — безумная планета. Но теперь она мне нравится.

Радио на космическом корабле никогда не бывает в порядке, и радиостанция на борту «Элгонквина» не составляла исключения. Джим Рэделл разговаривал с находящейся на Земле Объединенной Электрической Компанией, когда связь вдруг прекратилась и в маленькую кабину пилота ворвались чужие голоса.

— Не нужны мне крючья! — гремело радио. — Мне нужны конфеты.

— Это станция Марса? — спрашивал кто-то.

— Нет, это Луна. Убирайтесь к дьяволу с моей волны!

— А что же мне делать с тремя сотнями крюков?

— Проденьте их себе в нос! Алло, Луна!

Какое-то время Рэделл слушал обрывки чужих разговоров. Радио успокаивало его, давало ему ощущение, что космос так и кишит людьми. Ему приходилось напоминать себе, что все эти звуки производят не более полусотни людей, какие-то пылинки, затерявшиеся в пространствах поблизости от Земли.

Радио громыхало несколько мгновений, затем начался непрерывный гул. Рэделл выключил приемник и пристегнулся ремнями к креслу. «Элгонквин» пошел на снижение, скользя сквозь облака к поверхности Венеры. Теперь, пока корабль не закончит спуск, он мог почитать или вздремнуть.

У Рэделла были две задачи. Одна была разыскать корабль-автомат, который Объединенная Электрическая послала сюда лет пять назад. На нем установили записывающую аппаратуру. Рэделл должен был ее снять и доставить на Землю.

«Элгонквин» шел по спирали к холодной, овеянной ураганами поверхности Венеры, автоматически настраиваясь на локаторную установку корабля-автомата. Корма корабля раскалилась докрасна, когда «Элгонквин», теряя скорость, пробивался через плотную атмосферу. Вихри снега окутали корабль, когда он, работая хвостовыми дюзами, переворачивался для посадки. И, наконец, он мягко опустился на поверхность планеты.

— Здорово сел, малыш, — похвалил Рэделл корабль. Он отстегнулся и подключил радио к своему космическому костюму. Приборы показывали, что корабль-автомат находился в двух с половиной милях, так что запасаться провизией не стоило. Он просто прогуляется, заберет приборы и тут же вернется обратно.

— Наверно, еще успею послушать спортивную передачу, — сказал Рэделл вслух. Он последний раз проверил космический костюм и отвернул первую крышку люка.

Испытание космического костюма и было второй и главной задачей Рэделла.

Человек пробивался в космос. Конечно, в масштабах вселенной это были первые шаги. И все же вчерашние пещерные жители и созерцатели звезд покидали Землю. Вчера человек был наг, до жалости слаб, безнадежно уязвим. Сегодня, закованный в сталь, на добела раскаленных ракетах, он достиг Луны, Марса, Венеры.

Космические костюмы были звеном в технологической цепи, которая протягивалась от планеты к планете. Первые образцы костюма, который был на Рэделле, прошли всевозможные испытания в условиях лаборатории. И выдержали их достойно. Теперь оставалось последнее — испытание в естественной обстановке.

— Будь на месте, малыш, — сказал Рэделл кораблю. Он пролез через последний люк и спустился по трапу «Элгонквина», облаченный в самый лучший и самый дорогой космический костюм, который когда-либо изобретал человек.

Рэделл пошел путем, которым его вел радиокомпас, шагать было легко по неглубокому снегу. Вокруг почти ничего нельзя было разглядеть: все тонуло в серых венерианских сумерках.

Кое-где сквозь снег пробивались тонкие упругие ветки каких-то растений. Больше он не заметил никакой жизни.

Рэделл включил радио — думал услышать, как сыграла главная бейсбольная команда, но поймал лишь конец сводки погоды на Марсе.

Пошел снег. Было холодно, во всяком случае, так показывал прибор на запястье — в костюм холодный воздух проникнуть не мог. Хотя в атмосфере Венеры кислорода было достаточно, Рэделл не должен был дышать воздухом планеты. Пластиковый шлем укрыл его в крошечном, созданном человеком собственном мире. Поэтому он и не чувствовал холодного резкого ветра, упорно бившего в лицо.

Он шел и шел вперед, снег становился все глубже. Рэделл оглянулся. Его корабль уже почти исчез в серых сумерках, идти было очень трудно.

— Если здесь будет колония, — сказал он себе, — ни за что не поселюсь — Он усилил подачу кислорода и полез через сугробы.

Потом включил радио и поймал какую-то музыку, но слышно было так плохо, что нельзя было разобрать, музыка ли это вообще. Он с трудом брел в снегу часа два, мурлыкая песенку, которую, как ему казалось, он слушал, — мысли у него были о чем угодно, только не о Венере, — и прошел так больше мили.

Вдруг он по колено провалился в рыхлый снег.

Он встал, отряхнулся и заметил, что вокруг бушует настоящая вьюга, а он ничего и не почувствовал в своем костюме. Он не видел причин для беспокойства. В чудодейственном костюме ему ничто не грозило. Вой ветра доходил до него слабыми отголосками. Ледяная крупа в бессильной злобе билась в пластиковый шлем, стучала, как дождь по железной крыше.

Он брел, проламывая наст на поверхности глубокого снега.

За следующий час снег стал еще глубже, и Рэделл заметил, что скорость ветра необычайно возросла. Вокруг него росли сугробы и тут же покрывались тонкой коркой льда.

Ему и в голову не пришло повернуть назад.

— Черта с два, — сказал Рэделл, — костюм ничего не пропустит.

Потом он провалился в снег по пояс. Усмехнувшись, он выбрался, но со следующим шагом снова проломил тонкий наст.

Он попытался идти напролом, но снега стали перед ним непреодолимой преградой. Через десять минут он выдохся, и ему пришлось усилить подачу кислорода. И все-таки Рэделл не испытывал страха. Он твердо знал, что на Венере ничего опасного нет: ни ядовитых растений, ни животных, ни людей. Ему нужно было лишь прогуляться по снегу в самом усовершенствованном и дорогом космическом костюме, когда-либо созданном людьми.