Уж так повелось: в феврале заместители редакторов всех существующих у нас журналов звонят женщинам-литераторам: поэтессам, прозаикам и даже сатирикам.

– Вы не забыли про март месяц? Про Женский день? Редакция просит вас выступить на страницах нашего журнала с теплым, радостным произведением о счастливой, свободной, раскрепощенной женщине, об ее светлом пути, об…

Почему-то обращаются именно и только к женщинам. Будто мужчины так-таки ничего и не могут сказать теплого и радостного о женщинах?

Поэтесса отвечает нежным, напевным голосом:

– Я заканчиваю цикл стихов о взаимной, сияющей, как солнце, любви, о такой любви, какая и не снилась нашим прабабкам… «И! Полно Таня! В эти лета мы не слыхали про любовь». Помните няню Тани Лариной?

– Помним, еще бы! Но почему вы считаете своей прабабкой только няню, а не Таню? Таня тоже наша прабабка, а у нее была любовь, да еще какая! Ну, в общем, желаем вам успеха, ждем стихов к такому-то числу.

Женщина-прозаик отвечает строго и вдумчиво:

– У меня задумана небольшая повесть. Бабушка-колхозница рассказывает внучке-колхознице о своем угнетенном и бесправном прошлом. Внучка спешит на вечер, надевает крепдешиновое платье, лаковые туфли и не верит бабушке: «Неужели это было?»

– Это было, – вздыхает редактор, подразумевая не угнетенное прошлое колхозной бабки, а тему предложенной повести.

Писательница, недопоняв редакторского вздоха, подтверждает:

– Да, это было, но этого больше нет и не будет! И именно это я хочу отобразить.

Женщина сатирик и юморист (явная и непоправимая аномалия) грустно и неуверенно отвечает в трубку:

– Я подумаю.

И вот я думаю. Написать о том, как героиня рассказа выступала на торжественном собрании под музыку и среди цветов, а тем временем ее муж стряпал обед и из простого, нехитрого дела сделал нечто несъедобное и неудобоваримое?… Было. Во многих вариантах, написанное многими авторами… О том, как он и она любили друг друга, а потом оказалось, что она – вновь назначенный директор завода, а он – нерадивый на этом же заводе работник? Было десять раз… О том, как она, возлюбленная, добилась высоких производственных показателей, а он, любимый, пока еще не… Не хочется даже додумывать, сто раз было.

Самое верное – поговорить с героинями этого дня, или попросту – с женщинами, с девушками, с одной, с другой, с третьей. И непременно кто-нибудь из них подскажет что-нибудь новое, волнующее, интересное.

Но так уж мне повезло: ни одна, ни другая, ни пятая не рассказали ничего нового.

Первая с радостью поведала о том, что переехала со всем семейством в новую квартиру, где все – сплошной восторг: паркет не коробится, рамы пригнаны точь-в-точь, а ванна такая, из которой не хочется вылезать. Вторая показала свою фотографию в газете: над головой плакат – «Двести пятьдесят процентов выполнения плана», все кругом поздравляют. Третья рассказала о своей семье: пятеро ребятишек, один лучше другого, и муж – непьющий, некурящий, не бегающий проигрывать деньги на бегах. А пятая со слезами пожаловалась, что домашние ее эксплуатируют и совершенно не ценят…

В общем, ничего нового.

И только шестая рассказала мне такую маленькую историю, которая показалась мне занятной и поначалу даже смешной. История тоже не новая, наоборот, старая, как земля. Но если бы вы только слышали, как это было рассказано! Хоть бы наполовину мне удалось передать то чувство, которое было вложено в этот рассказ.

Вот он. Но сперва я должна предупредить, что я не стану называть имени этой женщины. Скажу только, что ее знают у нас в стране и за рубежом. И не так давно ее портрет печатался многотысячным тиражом. Некоторые находят ее красивой, другие говорят: «Ничего особенного». Молодой талантливый поэт посвятил ей стихи, где говорится, что лучше ее нет на свете. Молодой художник нарисовал ее красавицей. Зато старый и желчный карикатурист изобразил ее ведьмой с Лысой горы. Ее профессия в этом рассказе не играет никакой роли, поэтому я не буду уточнять, кто она: балерина, певица, молодой ученый или мастер спорта. Могу сказать только, что она выбрала свою профессию с детства и, поскольку у нас перед женщиной открыты все пути (рассказ-то ведь пишется к Женскому дню), она добилась очень значительных успехов. Но речь пойдет не об этом, а совсем о другом.

Я пожаловалась ей: вот, мол, какое трудное положение. Ищу тему к Восьмому марта о счастливой, раскрепощенной женщине, и за какую тему ни возьмусь, все уже описано.

Она грустно улыбнулась.

– Не по адресу. Я как раз… крепостная. В кабале.

– Как?

Вот уж, признаться, такого я не слышала за всю свою жизнь. И я обрадовалась, потому что поняла – это будет смешно. Ну, как же не смешно, когда в наше время, у нас в Москве, и такая женщина говорит: «Я – крепостная!»

– Нет, это совсем не смешно, – сказала она. – Наоборот. И я бы рада раскабалиться, раскрепоститься… Ничего не получается.

– Так расскажите же!

Я все-таки была уверена, что услышу забавную историю, и стала записывать слово в слово. Начала она так:

– Я люблю одного человека. Кто он? Не скажу. Для меня – любимый, а вы даже никогда не слыхали его имени. Может быть, еще услышите. У него масса планов, надежд, мечтаний. И ко всему прочему очень неважный характер. Как видите, я не ослеплена любовью. Он знает, что я его люблю, и обращается со мной… ну, как бы вам сказать? – как с овечьим источником. Не с классическим, как у Лопе де Вега, а с самым обыкновенным. Сперва пьет из источника, а потом топчет его копытами.

Я не выдержала:

– Но ведь так поступают только бараны!

Она испугалась.

– Ох, что вы! Значит, я сказала не то, что хотела. Никогда не пришло бы мне в голову назвать его бараном. Разве я могла бы полюбить барана! А вы даже представить себе не можете, как я его люблю! Нет такой вещи, которой я бы для него не сделала… А про источник я упомянула в том смысле, что я готова журчать для него день и ночь самыми нежными, самыми чистыми и прозрачными любовными словами. А когда он выслушает их все, когда утолит свою жажду и отдохнет, он не пожалеет источника и замутит его…

Я сказала:

– Понимаю! Набросает булыжников и кирпичей. А еще вернее – пройдется по вашей душе копытами! Я – женщина, и я целиком на вашей стороне.

Но она взмолилась:

– Не надо про него так! У меня ведь тоже характер не сахарный.

И тут я поняла, как она любит его.

У меня тоже плохой характер. Вот, представьте себе: очаровательная летняя ночь, напоенная жасмином. И сама луна в темном небе похожа на огромный восковой бутон жасмина. Я не мастер описывать природу, но вы знаете, и все знают такие восхитительные ночи, когда не хочется быть одной… Но он на пятнадцать минут опоздал на свидание… Я думала об этой встрече с утра, я весь день жила ею, а он пришел не спеша и даже не извинился. И тут я говорю, как можно равнодушней:

– А эта безвкусно одетая, белесая девица, она, кажется, влюблена в тебя? Она смотрела на тебя такими рыбьими глазами. Это было очень смешно.

Он отвечает суховато:

– Ну что ж, смеяться лучше, чем плакать. Я рад, что тебя это рассмешило.

Я чувствую, что вместо горячего сердца у меня где-то внутри что-то холодное, вроде тех устриц, что в мороженом виде продаются у нас в рыбных магазинах. Я не знаю, что у него внутри, но я вижу, что он ощетинился, как еж. И мы уже не чувствуем запаха жасмина, не слушаем соловья, не видим луны, и оба мы понимаем, что в эту ночь мы не будем целоваться, а будем говорить друг другу колючие и злые слова… Я люблю его до отчаяния и вместе с тем ненавижу его. Не знаю, как это совмещается. Одно мне понятно: он меня не любит! Ему сейчас в тысячу раз было бы приятнее идти по лунной дорожке с этой пресной, белесой, влюбленной в него девицей. Она бы хихикала при каждом его слове, а он чувствовал бы себя остроумным, неотразимым и красивым. Хотя он совсем не красив. Я же вам говорила, что я не ослеплена любовью…