Большинство лапутян, особенно те, кто занимается астрономией, верят в астрологию, хотя и стыдятся открыто признаваться в этом. Но меня более всего поразила, и я никак не мог объяснить ее, замеченная мной у них сильная наклонность говорить на политические темы, делиться и постоянно обсуждать государственные дела, внося в эти обсуждения необыкновенную страстность. Впрочем, ту же наклонность я заметил и у большинства европейских математиков, хотя никогда не мог найти ничего общего между математикой и политикой; разве только основываясь на том, что маленький круг имеет столько же градусов, как и самый большой, они предполагают, что и управление миром требует не большего искусства, чем какое необходимо для управления и поворачивания глобусом. Но я думаю, что эта наклонность обусловлена скорее весьма распространенной человеческой слабостью, побуждающей нас больше всего интересоваться и заниматься вещами, которые имеют к нам наименьшее касательство и к пониманию которых мы меньше всего подготовлены нашими знаниями и природными способностями.
Лапутяне находятся в вечной тревоге и ни одной минуты не наслаждаются душевным спокойствием, причем их треволнения происходят от причин, которые не производят почти никакого действия на остальных смертных. И в самом деле, страх у них вызывается различными изменениями, которые, по их мнению, происходят в небесных телах. Так, например, они боятся, что земля, вследствие постоянного приближения к солнцу, со временем будет поглощена и уничтожена последним; что поверхность солнца постепенно покроется его собственными извержениями и не будет больше давать ни света, ни тепла; что земля едва ускользнула от удара хвоста последней кометы, который, несомненно, превратил бы ее в пепел, и что будущая комета, появление которой, по их вычислениям, ожидается через тридцать один год, по всей вероятности, уничтожит землю, ибо если эта комета в своем перигелии приблизится на определенное расстояние к солнцу (чего заставляют опасаться вычисления), то она получит от него теплоты в десять тысяч раз больше, чем ее содержится в раскаленном докрасна железе, и, удаляясь от солнца, унесет за собой огненный хвост длиною в миллион четырнадцать миль; и если земля пройдет сквозь него на расстоянии ста тысяч миль от ядра или главного тела кометы, то во время этого прохождения она должна будет воспламениться и обратиться в пепел. Лапутяне боятся далее, что солнце, изливая ежедневно свои лучи без всякого возмещения этой потери, в конце концов целиком сгорит и уничтожится, что необходимо повлечет за собой разрушение земли и всех планет, получающих от него свой свет".
13. Рассказывает Фревиль
Поздним вечером я подкарауливал своего нового знакомого в баре. Едва ли мне удалось качественно разыграть нечаянную встречу, когда он, наконец, появился; однако состояние его было уже таково, что больших актерских усилий с моей стороны и не потребовалось.
Я обрадовался тому, что он, по крайней мере, узнал меня. Это уже было достижением.
Итак, я напомнил ему о себе. Мы сели и сделали заказ при этом австриец посмотрел очень сурово (его племянник компрометировал его же заведение). Я постарался втолковать новому знакомому, что он мне давал некое недвусмысленное обещание.
- А, да! - вспомнил он.
И умолк.
Я должен был подталкивать его, чтобы он хоть как-нибудь продвигался вперед!
- Помню, помню... - произнес он наконец. - Кто у вас там заведует лабораторией?
- Фревиль, - тихо, краснея, сказал я.
- Кто, кто?
Я прокашлялся и повторил громче.
Он как-то странно посмотрел на меня:
- Да ну?
Я не знал, что сказать.
- Нет... - проговорил он.
Я молчал. Я уж и сам стал сомневаться.
Однако приятель мой неожиданно сказал:
- Ну, друг, ты на меня не обижайся. Это я так... Ладно.
Я вздохнул с облегчением и на секунду прикрыл глаза.
- Там у вас задачка какая-то была. Весьма хитрая задачка. Не помнишь, как формулируется?..
Я подумал - решился - и выложил на стойку листки Армана, тот черновик статьи, который он принес мне утром.
- Вот-вот, это именно... Следствие из теоремы. Ничего не скажешь, шеф у вас умница, ты мог бы из уважения к нему запомнить его фамилию...
Я, разумеется, молчал. А он водил пальцем по строчкам, пока не воскликнул:
- О! Вот здесь. Ну-ка, если поменять тут? Очень просто и мило, как детский мат, знаешь? Ты, вообще-то, играешь в шахматы?
Я помотал головой. Опять назревал конфликт.
- А в карты?
Пришлось сознаться, что и о картах я понятия не имею.
- Ну что ты за чучело...
Лучшей оценки я, конечно, не заслуживал.
- А к женщинам как относишься?
Я вспомнил о Клер и тихо выговорил:
- Хорошо...
- Что - хорошо?
- Хорошо отношусь, - поправился я.
- Скучно с тобой, - заключил он. - Вот шеф-то твой, наверное, понимает толк в жизни...
И подмигнул мне. Затем он вернулся к листкам Армана.
- Нет, это, пожалуй, наивно будет. Не пойдет... Слишком на виду.
Мне казалось, он задремал. Я уже хотел вытянуть потихоньку листочки из-под его ладони и улизнуть из бара. Но тут он подал голос:
- А если в этом месте? Можно ведь и так... Предположим, я решил кое-чем пренебречь... Так будет незаметно.
Минут десять он поработал пером и затем полюбовался своим творением.
- Порядок!
Так они и делали. Да, именно это я и видел на тех листах, в которые было обернуто сало!..
- Ну, я тебе больше не нужен! Это вот и покажи своему конкуренту. Только перепиши сначала, разумеется.
Он смял листки и втолкнул их в мой карман.
- Эффект я гарантирую!
На прощанье он ласково погладил меня по плечу и спросил:
- Ты, конечно, думаешь про меня - вот пьяница, а?
Я счел вопрос риторическим. Я решил, что честный, но вежливый человек должен промолчать.
- Ну, скажи по совести!
Мне пришлось кивнуть.
- А ведь ваш парень, Арман, не смог решить эту задачку. Как ни пыжился... И знаешь, кто ее решил? Ну-ка угадай..
- Берто?
- Этому и опомниться не дали. До его приезда все было готово.
- Клер?
- А, ты все-таки заметил, что женщины существуют на свете! Нет, друг мой. Эту задачку решил я. По просьбе Армана. Пусть шеф ваш скажет мне спасибо за то, что я доказал следствие из его теоремы.
