Кирстен же искала журналы о знаменитостях, ведь однажды, когда ей было шестнадцать, она пролистнула страницы журнала, лежавшего на пыльном столике, и наткнулась на свое прошлое:

«Счастливое воссоединение: Артур Линдер встречает своего сына Тайлера в международном аэропорту Лос-Анджелеса.

Заросший Артур приветствует семилетнего Тайлера, который живет в Иерусалиме с матерью, моделью и актрисой Элизабет Колтон».

И фото: Артур, в мятой одежде и кепке, с трехдневной щетиной, держит на руках сына. Мальчик сияет, глядя на лицо отца, а сам Артур улыбается в камеру.

Через год случится вспышка грузинского гриппа.

«Я его знала! – пораженно выдохнула Кирстен. – Он подарил мне комиксы, я тебе их показывала!» Август кивнул и попросил посмотреть их еще раз.

Кирстен многого не могла вспомнить о мире до катастрофы – свой домашний адрес, лицо матери, телепрограммы, о которых без остановки болтал Август, – зато помнила Артура Линдера. И после первой находки она стала просматривать все попадающиеся на глаза журналы в поисках Артура. Собранная по крупицам информация хранилась в рюкзаке в специальной папке на застежке. Снимок, где задумчивый Артур один на пляже. Снимок, где он с первой женой, Мирандой, и, позже, уже со второй, Элизабет, тощей блондинкой, что никогда не улыбалась на фото. И еще с их сыном, который был примерно одного возраста с Кирстен. И с третьей женой, очень похожей на предыдущую.

«Да ты как археолог», – сказала Чарли, когда Кирстен похвасталась добычей. В детстве Чарли сама мечтала стать археологом. Она играла на виолончели и была близкой подругой Кирстен.

Ни один из экспонатов коллекции не походил на Артура Линдера, каким его помнила Кирстен, но что вообще сохранилось в ее памяти? Мимолетная доброта, седые волосы, человек, который однажды сунул ей в руки две книги комиксов – «У меня есть для тебя подарок»… А после этого самое ясное воспоминание из жизни до катастрофы – сцена, мужчина в костюме что-то говорит, а за ним на спине лежит Артур, над которым склонились врачи «Скорой помощи»; голоса и плач, группы людей, почему-то падающий снег, хотя они не на улице, лучи софитов.

Артур подарил две книги из серии не известной никому из «Симфонии» под названием «Доктор Одиннадцать». Том первый, выпуск первый – «Станция Одиннадцать». Том первый, выпуск второй – «Погоня». К двадцатому году Кирстен запомнила их наизусть.

Доктор Одиннадцать – физик и живет на космической станции, но она настолько усовершенствована, что напоминает маленькую планету. Там есть глубокие синие моря и скалистые острова, связанные мостами, оранжево-багровые небеса с двумя лунами над горизонтом. Контрафаготист, который до катастрофы работал в типографии, рассказал Кирстен, что напечатать эти две книги стоило больших денег, ведь там дорогая бумага и яркие иллюстрации, то есть это были даже не просто комиксы, как при серийном производстве, а чей-то амбициозный проект. Но чей? В книгах нет биографической информации, а вместо имени автора стоят лишь инициалы – «М. К.». На форзаце первого выпуска кто-то написал карандашом «Экземпляр 2 из 10». На форзаце второго – «Экземпляр 3 из 10». Может, в мире существует всего десять экземпляров каждой из книг?

Кирстен как могла берегла их, но сейчас страницы уже загнуты, обтрепаны по краям. Первая книга открывается картинкой. Доктор Одиннадцать стоит в сумерках на темном утесе, нависающем над морем цвета индиго. Между островами снуют маленькие лодочки, на горизонте вращаются ветряные установки. Доктор держит в руке фетровую шляпу. К его ногам жмется небольшое белое животное. Несколько старших участников «Симфонии» подтвердили, что это собака, однако Кирстен таких собак не видела. Животное зовут Лули. Оно похоже на смесь лисы и облака. Под картинкой – строка текста: «Я стоял, глядя на свой разрушенный дом, и пытался забыть счастье жить на Земле».

Во второй половине дня труппа прибыла в Сент-Дебору: заправка и несколько однотипных ресторанчиков вдоль дороги, мотель и торговый центр «Волмарт». Здесь пролегала юго-западная граница территории «Симфонии». Насколько все знали, за ней ничего больше не было.

Два года назад они оставили в этом городе шестого гитариста и Чарли, беременную от него. Их устроили в бывшем ресторанчике «Вендис», чтобы Чарли не пришлось рожать в дороге. Теперь на северной окраине города «Симфонию» вдруг встретил сторожевой пост – под радужным пляжным зонтом сидел пятнадцатилетний мальчишка.

– А я вас помню, – сказал он. – Можете разбить лагерь в «Волмарте».

«Симфония» намеренно медленно продвигалась по Сент-Деборе; первый трубач исполнял соло из концерта Вивальди, но музыка почему-то никого не привлекала. В Траверс-Сити за ними по улице шла целая толпа, которая разрослась до ста человек. Здесь же лишь четверо-пятеро человек выглянули из-за дверей или угла дома, хмурые, насупленные.

«Волмарт» располагался у южной окраины; над парковкой подрагивал раскаленный от жары воздух. Труппа остановила повозки у сломанных дверей, и артисты принялись привычно ухаживать за лошадьми и попутно спорить, какую пьесу сегодня исполнить или же вообще устроить музыкальный вечер. Ни Чарли, ни гитарист так и не появились.

– Может, они сейчас где-то работают, – предположил Август.

Кирстен казалось, что город слишком пуст. Вдалеке возникали миражи – призрачные омуты на дороге. Человек, толкающий тачку, будто шагал по воде. Между домами шла женщина с охапкой стираного белья. И больше никого.

– Я бы предложил «Лира», – сказал Саид, актер, – но не знаю, стоит ли погружать этот город в еще большую тоску.

– В кои-то веки я с тобой согласна, – отозвалась Кирстен.

Другие актеры продолжали спорить. «Король Лир», ведь они репетируют уже неделю – Август занервничал – или «Гамлет», потому что его не исполняли уже месяц?

– «Сон в летнюю ночь», – объявил Гил, разрешая тупиковую ситуацию. – Думаю, самое время для фей.

– Что, вся наша компания в сборе?

– Ты лучше выкликай каждого порознь соответственно списку.

Джексон играл Мотка уже с десяток лет и единственный сегодня справлялся без сценария. Даже Кирстен пришлось дважды взглянуть на текст – с тех пор как она исполняла роль Титании, прошли недели.

– Здесь как-то тихо, правда? – произнес Дитер, стоявший рядом с Кирстен.

– Даже страшновато. Помнишь, как мы в прошлый раз здесь были? За нами через весь город шли десять или пятнадцать детей, потом они смотрели репетицию.

– Твой выход, – подсказал Дитер.

– Я же ничего не путаю? – Кирстен вот-вот было пора на «сцену». – Они все вокруг нас толпились.

Дитер нахмурился, бросив взгляд на пустую дорогу.

– …но отойдем! – произнесла Александра в роли Пака. – Смотри: вот Оберон.

– А там – царица, – отозвалась Лин, фея. – Как некстати он!

– К добру ли эта встреча при луне, надменная Титания?

Саид держался с царственностью, в которую Кирстен когда-то влюбилась с первого взгляда. Даже здесь, на парковке, в этом пекле, с влажными пятнами на футболке и в драных на коленях джинсах, его все равно можно было с уверенностью назвать королем.

– Что это? Ревнивый Оберон? – уверенно шагнула вперед Кирстен.

Они с Саидом встречались два года, пока четыре месяца назад Кирстен не переспала со странствующим торговцем – наверное, от скуки. Сейчас они вместе играли в «Сне в летнюю ночь», и Кирстен не могла смотреть Саиду в глаза.

– Умчимся, феи! Мне вид его и ложе ненавистны.

Донеслись смешки. Саид ухмыльнулся.

– Господи, – расслышала Кирстен бормотание Дитера, – ну вот обязательно, что ли?..

– Стой, дерзкая, – произнес Саид, растягивая слова. – Иль я тебе не муж?

«Дорожная симфония» столкнулась с той же проблемой, от которой повсеместно страдали любые сборища людей еще до катастрофы и, без всяких сомнений, даже в доисторические времена. Взять, например, третьего виолончелиста: он уже несколько месяцев пытался взять Дитера измором, ведь тот имел неосторожность заметить, как рискованно играть на инструменте в опасной местности – при хорошей погоде звуки разносились на милю. Дитер в свою очередь затаил немалую обиду на вторую валторнистку, которая однажды что-то сказала о его игре. Обида не осталась незамеченной – валторнистка считала, что Дитер ведет себя мелочно. Однако в рейтинге тех, кто не нравился ей самой, Дитер находился куда ниже седьмого гитариста. В труппе на самом деле не было семи гитар, но у гитаристов возникла традиция не менять свои номера, когда их коллеги умирали или уходили из оркестра, так что сейчас в активе «Симфонии» числились четвертый, седьмой и восьмой. Местонахождение шестого оставалось под вопросом.