Я любил Ди Канио. Вот это игрок! Как много страсти, как наполнен талантами! Но, говоря «Ди Канио и “Шеффилд Уэнсдей”», чуть ли не все вспоминают лишь один инцидент: когда он, толкнув рефери Пола Алкока, был в игре против «Арсенала» в сентябре 1998 года удален с поля. Две вещи заставляют меня улыбнуться. Во-первых, театральность сцены падения рефери – ему понадобилось полминуты, чтобы приземлиться. Во-вторых, комедийный момент: когда Найджел Уинтерберн подошел к игроку, которому показали красную карточку, то тут же и наложил себе в штаны, когда Ди Канио жестом показал, что и ему может достаться нечто особенное.

Я только начал учиться в средней школе Вайсвуда[9], когда Ди Канио отстранили на 11 игр. Я не мог найти себе места из-за того, что был сильно расстроен.

В первый день учебы в средней школе я сидел перед тьютором[10] нашего класса. Так вот, не успел я вынуть свою ручку, как учитель сказал: «Джейми Варди, к директору». Выяснилось, что кто-то кидал камни в окна моей старой начальной школы в Малин-Бридже, и почему-то главным подозреваемым был я.

Я объяснил мистеру Барру – завучу, что это вовсе никак со мной не связано, и это было правдой. И я знал, что это станет черным пятном на моей репутации.

Говоря откровенно, с этого момента учеба в средней школе стала для меня не важна. Я интересовался только футболом, потому что решил, что хочу стать профессиональным футболистом и играть в родном клубе.

Каждое утро я шел в школу с мыслью остановиться в кафе «Бетта» на Дюкес-лейн. Там я тратил двадцать пенсов на сэндвич, который был очень вредным. А впереди был еще один день скуки.

Среди такой скуки в школе я ободрялся лишь тогда, когда наступала перемена. Я бежал на площадку. А уж прямо-таки счастьем было присоединиться к футбольным играм старших ребят во время уроков физкультуры.

Вообще-то я любил принимать участие в любом виде спорта. Особенно хорош я был на поле и треке. Когда в школе проходили соревнования по бегу на 1,5 километра или на 100–200 метров, я был быстрым и выносливым. Хорошие результаты показывал и в прыжках в высоту, несмотря на свой маленький рост. Я всегда представлял школу на соревнованиях по этой дисциплине.

В возрасте 11–14 лет нам запрещали метание копья, так как считалось, что это было слишком опасно, поэтому мы бросали мяч для крикета вместо копья. Принцип был такой же – разбегаешься и бросаешь, как можно дальше. Один учитель следил, чтобы ты не сделал заступ, а второй смотрел, куда приземлится мяч, чтобы отметить результат.

На первом таком занятии я подумал, что кину мяч гораздо дальше, чем предполагал преподаватель. Сказал учителю у бровки:

– Попросите другого отойти подальше.

– Нет, все в порядке, – ответил он мне.

– Да нет же, я кину дальше, чем он стоит, – сказал я.

– Уверен, что нет, – ответил мне учитель.

Я разбежался и со всей силы запустил мяч. Никогда не забуду этот взгляд учителя, который стоял на поле, наблюдая, как мяч пролетает над ним. Потом он неистово рванул, надеясь зафиксировать, где же приземлится снаряд.

Этот рекорд продержался долго, я швырнул мяч на 77 метров. Возможно, он до сих пор не побит.

Школа для меня больше ничего не значила, она отошла на второй план еще пару лет назад – за занятиями в спортивном комплексе. Мои способности к бегу были обусловлены природой. Мы ходили на курсы военной подготовки, где стояли в бараках и внимали, что такое военная служба. Нас будили ранним утром по боевой тревоге, тренировали в стрельбе из лука и проводили занятия челночного бега. Ребята вокруг потихоньку выдыхались, а я все бежал. Но на меня так же кричали.

Однажды проходили тест в спортзале, в котором было душно, как в духовке. Мы проходили подъемы в высоту. Когда я добежал до 12-го этажа, у меня еще были силы, но мне было очень жарко, поэтому я снял верхнюю одежду с торса и понес ее, прижав к груди. «Надень на себя форму!» – заорал сержант.

Мне было запрещено останавливаться, поэтому я попытался надеть одежду на ходу. Каждый знает, что не получается делать хорошо два дела одновременно. Вся форма перепуталась и превратилась в клубок. Я пытался распутать его, но не мог, так как нужно было смотреть вперед, на дорогу. «Забудь», – огрызнулся сержант. Я продолжил бежать без формы и поднялся еще на 1,5 этажа.

Я хотел развиваться физически, даже походил на несколько занятий по боксу – не потому, что хотел драться, а просто чтобы попробовать какой-нибудь новый вид спорта. Фрау Дрю желала, чтобы я проявлял такую же прыть в изучении немецкого языка. Но, к сожалению, это было не так. Я ничего не знал, кроме «Ich heiße Jamie Vardy»[11]. Наверное, потому, что я редко приходил на занятия. Она часто выгоняла меня из класса, так как я обычно болтал, вместо того чтобы слушать. Так я и сидел один в коридоре со своей тетрадкой по немецкому.

Сейчас думаю, что я доставлял много хлопот учителям школы, особенно в последние пару лет. У меня просто не было мотивации заставлять себя заниматься в классе, потому что мысленно я был с «Уэнсдей» и не мог представить свое будущее вне футбола.

Я получал обратную связь от клуба. Ты должен был прогрессировать, если хотел остаться в клубе. Некоторые парни вылетали, но я всегда был одним из тех, у кого были хорошие результаты.

Бен, сын Говарда Уилкинсона – бывшего тренера «Уэнсдей» и «Лидс Юнайтед», был в одной возрастной группе со мной. Также был Дэнни Кэр[12], который играл на той же позиции, что и я, – на фланге или на острие атак, – и был столь же невысок для своего возраста, как и я.

Все развиваются по-разному, но я просто не рос. Некоторые ребята были гигантами по сравнению со мной. В команде «Дерби Каунти», в группе 15-летних, был Том Хаддлстоун. Всего на две недели старше меня, но выглядел он как сформировавшийся мужчина. Формально Том был запасным в группе 15-летних, но играл на ведущих ролях с шестнадцатилетками. Это было непостижимо для меня.

В январе 2002 года, когда мне исполнилось 15, дела у «Уэнсдей» стали совсем плохи. Славная эра начала 90-х, когда забивал Дэвид Херст и клуб боролся за «серебро» под руководством Рона Аткинсона, прошла давным-давно.

«Уэнсдей» вылетел из Премьер-лиги в 2000 году, уволив тренера клуба Дэнни Уилсона. Следующий, Пол Джуэлл, пробыл на этом посту лишь восемь месяцев и был заменен Питером Шривесом, который, в свою очередь, был заменен спустя такой же промежуток времени. В довершение всех бед клуб был в огромных долгах. Джимми Шоулдер, тренер команды Уэльса, младше 21 года, принял этот пост и привел с собой часть бывшей команды. Но это меня не беспокоило. Я продолжал делать то, чем занимался день ото дня, – доказывать, что я хорош в игре.

В школе мне предлагали другие пути развития. Велась расширенная программа для обеспечения университетским образованием детей, семьи которых не могли себе этого позволить. Я был одним из выбранных на эту программу и целую неделю ходил в университет Шеффилда с некоторыми другими учениками из Вайсвуда. Мы жили в общежитии, занимались разными делами, а по вечерам ходили на дискотеку. Но я все это не очень-то любил, за это время мой взгляд на будущее не поменялся, меня интересовала только карьера футболиста «Шеффилд Уэнсдей».

Я чувствовал, что у меня есть все подходящие качества. Я играл правой ногой, но так же хорошо играл и левой, потому что в детстве тренировал обе. У меня было видение поля, что помогало забивать голы. Были у меня и хорошая скорость, и упорство. Такими я видел свои качества. Понимал, конечно, что ростом пока не вышел, ну так что, разве это – помеха?

Но в «Уэнсдей» пришли к другому заключению. Я старался стереть из памяти этот день спустя недели, месяцы и годы. Мне сказали, что я мелковат для хорошего игрока. Не знаю, кто принимал это решение – Джимми Шоулдер, или Джим Хинч, или кто-то еще, – для меня было не важно. Я был совершенно опустошен, когда вышел из комплекса «Уэнсдей». Всю свою жизнь я сопереживал клубу, а сейчас мне заявляют, что я им больше не нужен. Они не понимали, что для меня значило – носить эту форму.