До того момента, пока не зазвонил телефон.

Вырванные из наших грёз, мы оба взглянули на мобильный Джордана на кухонной стойке. На часах было почти два ночи, Джордан быстро встал, потому что звонки в это время, как правило, сулили плохие новости: автомобильные аварии, неожиданный поворот в худшую сторону, пациенты хосписа в ожидании своего последнего вздоха. Новости того типа, когда люди нуждались в священнике рядом.

Я наблюдал за тем, как он поднял трубку, и молча молился, чтобы никто серьёзно не пострадал — молился исключительно по привычке, проговаривая выученные наизусть слова — а затем заметил, как его взгляд метнулся ко мне.

— Да, он со мной, — тихо проговорил Джордан, а моё сердце забилось в неустойчивом ритме стаккато, потому что это не могла быть Поппи, не могла, но что, если это была она?

О Боже, я бы всё отдал, будь это так.

— Конечно, подождите минуту, — произнёс Джордан и передал телефон мне. — Это епископ, — прошептал он.

В тот же момент моё сердце перестало биться, резко ухнув в живот. Епископ в два часа ночи?

— Алло? — сказал я.

— Тайлер.

И этого одного слова было достаточно, чтобы я понял, что произошло нечто серьёзное, тревожное и неправильное, потому что я никогда не слышал своего наставника настолько расстроенным. Могло ли это быть лишь из-за моего ухода?

— По поводу моего голосового сообщения, — начал я, — мне очень жаль, что я не смог дождаться, чтобы поговорить с вами должным образом. И теперь, когда у меня появилось время подумать, я не уверен, что хочу оставить духовенство. Понимаю, мне придётся искупить немало грехов и многое объяснить, но сегодня для меня всё изменилось, и…

Голос епископа звучал напряжённо, когда он прервал меня:

— К сожалению, но, увы, некоторые другие подробности стали известны… публично, я боюсь.

Дерьмо.

— Какие подробности?

— Я весь день пытался дозвониться тебе и даже связался с твоими родителями и с некоторыми из твоих прихожан, но никто не знал, где ты. И только вечером я подумал, что ты мог бы отправиться к своему духовнику.

Казалось, словно он тянул время, словно не решался мне сказать о чём бы то ни было, но я должен был знать.

— Епископ, пожалуйста.

Он вздохнул:

— Некие фото были опубликованы. В социальных сетях. Ты и женщина, твоя прихожанка, полагаю, Поппи Дэнфорс.

Фотографии. Те, которыми Стерлинг меня шантажировал.

Я понимал, что у меня серьёзные проблемы и Стерлинг сдержал своё слово и уничтожил мою жизнь, но в данную минуту главным стало прозвучавшее из чужих уст имя Поппи, как будто оно, произнесённое вслух, было заклинанием, и именно оно меня наконец-то разорвало на куски, пробило в моей груди дыру, словно пуля, прошедшая через банку с содовой.

Слёзы начали катиться по моему лицу, горячие и быстрые, но мне удалось сохранить свой голос ровным:

— Хорошо.

— Хорошо, значит, ты уже знал о тех снимках?

— Да, — пробормотал я.

— Чёрт возьми, Тайлер, — выругался епископ. — Просто… Чёрт возьми.

— Знаю.

Теперь я открыто заплакал, и затем что-то толкнулось в мою руку. Стакан виски, янтарного цвета и с одним округлым кусочком льда в центре. Джордан нависал надо мной и кивал головой на стакан.

Дела были действительно плохи, раз Джордан Брэйди вручал мне выпивку. Я даже не догадывался, что у него была припрятана хоть одна бутылка крепкого спиртного напитка.

— Тайлер… — обратился епископ, — я не хочу отстранять тебя от службы.

Смысл его слов был ясен. Он хотел, чтобы я ушёл сам. «Таким образом в прессе будет меньше грязи», — подумал я. Раскаивающийся пастор, по своей воле отрёкшийся от сана, выглядит куда лучше, чем пастор с сексуальными извращениями, которого вынуждены были уволить.

— Для меня есть только два выхода? Уйти самому или быть изгнанным?

— Полагаю, что… если отношения закончились…

— Так и есть.

— …должно быть наказание и, конечно, переезд…

Я ожидал этого, но подтверждение опустошило меня. Я должен был переехать. Новый приход, новые лица — всё новое, тогда как старый приход погрязнет в тумане слухов о моих грехах. Независимо от причин, независимо от того, пройдёт ли всё остальное идеально, я всё равно потерял это. Мой приход. Моих прихожан.

Моя вина.

— …и даже тогда я не знаю, что скажет кардинал, Тайлер, — епископ казался уставшим, но было что-то ещё — нежность. Она слышалась глубоко в его голосе. Он любил меня, и это заставляло меня почувствовать более глубокий стыд и сожаление во время разговора с ним. — Если ты действительно хочешь остаться в духовенстве, значит, мы проясним наши дальнейшие действия.

Я не чувствовал облегчения, возможно, потому, что до сих пор был настолько не уверен в своём желании, но произнёс:

— Спасибо вам.

Так или иначе, я знал, какой огромный пиздец устроил для епархии, и даже мысли о том, чтобы остаться в духовенстве, могли усугубить его.

— Поговорим завтра вечером, — сказал епископ. — До тех пор не общайся с прессой и даже не выходи в интернет. Нет смысла всё усложнять, пока мы не узнаем наверняка, как действовать дальше.

Мы попрощались и отключились, затем я осушил свой стакан с виски и провалился в глубокий сон без сновидений на жёстком и неудобном диване Джордана.

ГЛАВА 23.

Ранним утром следующего дня я отправился на мессу Джордана, которая была значительно лучше моих собственных. Как только проснулся, я позвонил Милли, дабы объяснить ей, где нахожусь и как со мной связаться. Милли, бродившая по реддиту и тамблеру (прим.: служба микроблогов, включающая в себя множество картинок, статей, видео и gif-изображений по разным тематикам и позволяющая пользователям публиковать посты в их тамблелог) даже больше меня, уже знала о фото, но не сказала «я же тебе говорила» и не была переполнена ненавистью, поэтому я надеялся, что она простит меня в своём собственном причудливом стиле. Также она вызвалась повесить табличку на дверь, гласившую, что рабочие часы и будние мессы временно приостановлены; и теперь, позаботившись о своих церковных делах, я мог сосредоточиться на настоящем.

И всё равно я не удержался.

— Ты видела Поппи? — спросил я, прежде чем мы попрощались, и буквально возненавидел себя за это.

Милли, казалось, всё поняла.

— Нет. На самом деле, её машину не видно на подъездной дорожке с прошлой ночи.

— Хорошо, — произнёс я тягостно и устало, не понимая, какое чувство испытываю после этой новости. Но я знал наверняка: оно не улучшило ощущение того, что на месте, где должно быть моё сердце, гигантский кратер.

— Отец, пожалуйста, береги себя. Несмотря ни на что, прихожане тебя любят, — сказала она, и мне так хотелось, чтобы эти слова оказались правдой, но как они могли любить меня после того, как я всё разрушил?

***

После мессы я остался в храме. Церковь Джордана была старинной — ей более ста лет — и состояла практически полностью из камня и витражей. Ни вытоптанного красного ковра, ни искусственной деревянной облицовки. Она казалась настоящим храмом, древним и гулким, местом, где незримой дымкой, искрящейся среди балок, парит Святой Дух.

Поппи бы здесь понравилось.

Я был неуверенным и опустошённым после пролитых прошлой ночью слёз, словно моя душа вытекла из меня вместе с солёными каплями. Я должен был встать на колени, понимал, что обязан стоять на коленях, закрыв глаза и склонив голову, но вместо этого я лежал на одной из скамеек. Она была сделана из жёсткой древесины, твёрдой и холодной, но у меня не было сил держаться на ногах ни секундой больше, поэтому я остался на ней и смотрел невидящим взглядом на спинку скамьи передо мной, где хранились служебники, карточки посещаемости и маленькие затупившиеся карандаши.

«Господи, скажи, что же мне делать».

Полагаю, часть меня надеялась, что я проснусь и всё это окажется кошмаром, каким-то наваждением, посланным, чтобы испытать мою веру, но нет, этого не случилось. Я действительно вчера застал Поппи и Стерлинга. Я на самом деле влюбился, просто чтобы оказаться по уши в дерьме (благодаря той самой женщине, на которой хотел жениться).