Я упорно карабкался вверх по социальной лестнице, выслуживаясь перед высшим руководством и работая над собой. В мое время было важно озвучивать новые мысли, проявлять индивидуальность, но не выбиваться из толпы. Я органично вписывался в высшее общество, создавал свой имидж и принимал все неписаные правила, законы и нормы социума, отбрасывая все старое, словно порванные перчатки. Сначала я был очень удовлетворен своими успехами, новыми знакомствами, друзьями, женщинами. Но со временем это перестало приносить мне радость, и я стал чувствовать пустоту внутри.

Я практически перестал общаться с отцом. Он все так же был поглощен работой и его мало интересовало происходящее в реальном мире. Я изредка звонил ему, но мы даже не знали, о чем говорить. Иногда просто молчали в трубку. Также я часто вспоминал свою мать. Я смутно помнил ее тонкий силуэт, склонившийся над моей кроватью. Вспоминая, как она гладила меня по руке, я будто вновь чувствовал нежность тепла ее материнских рук. Но как бы я ни силился, моя память не могла воспроизвести ничего, кроме ее голоса, все так же продолжавшего напевать колыбельную. Она ускользала от моей памяти, скрываясь от меня в сером размытом тумане сознания. Мне казалось, что она разочаровалась бы во мне.

Но жизнь текла быстрой рекой, и в ней не было времени для мыслей и сомнений. Я спешил уловить каждый момент и прожить каждую секунду, пытаясь заполнить ее смыслом и делом, выжать из ее все краски и соки, но безуспешно копошась и путаясь в собственной жизни. Пытаясь понять, что же действительно важно, что принесет счастье, я бесцельно терял драгоценные мгновения жизни и шансы совершить поступок. Разменивал ее на существование и следование. От меня требовали действий, и я выполнял все требования, становясь полноценным полезным членом общества, живо вливающимся в общий поток существования. Со временем я смог купить себе новую быструю машину, блестящую и привлекающую внимание ревом двигателя и современными формами. Она была вызывающего ярко-красного цвета, демонстрирующего агрессию, силу и авторитет. Ее знаком был трезубец. Не секрет, что машину мне оплатила компания за мою собачью преданность и покорность. А когда мне начинало оказаться, что вот я уже на самой вершине успеха, мне представляли что-то новое, показывали новую вершину, цель всей моей жизни. И я вновь стремился к ней и вновь достигал ее, но не ощущал удовлетворения и бежал дальше, за новыми целями, которые передо мной ставили компания и общество. Парадокс в том, что в глубине души я понимал, что счастье не в этом, но безоговорочно следовал всем указаниям по достижению этих крайне необходимых благ.

Шел второй месяц весны. Однажды утром, проспав, так как не услышал сигнал будильника, я в спешке собрался на роботу, набросив первое, что попалось под руку. На удивление это был мой любимый «счастливый» серый костюм с белой рубашкой. На дороге была огромная пробка, все сигналили, кричали, некоторые ели в салонах дорогих машин, злились, что опаздывают на роботы, иные пытались с помощью планшетов выполнять свои трудовые обязанности, сидя в автобусах. Мне пришлось идти пешком, оставив машину на паркинге. Не успевая позавтракать, я заглянул в кофейню взять с собою какой-нибудь горячий напиток. Кофейня была практически пуста – лишь один человек стоял у прилавка и ждал своего кофе. Я стал в очередь за ним. Но, как назло, будто увидев, что я спешу, два продавца, готовившие кофе, крайне медленно шевелились. Их вид был крайне раздражающим: оба высокие и худощавые, в очках, непричесанные, оба одеты в одинаковую униформу – зеленые фартуки, красные тенниски и козырьки на головах, придерживающие волосы, чтобы они не сыпались с их неухоженных голов в напитки. Парень, что стоял передо мною, и я вяло рассматривали внутреннюю обстановку, дожидаясь, когда же, наконец, настанет тот час, когда кофе будет готов. Время будто бы кто-то растягивал, нажав на паузу. Я читал имена на табличках у продавцов. Берри и Льюис… Не мог бы подобрать для них иных имен… Я гневно рисовал в сознании карикатуры с них и издевался над ними, представляя, как на них выливается горячий кофе или падают все чашки. Я сверлил их взглядом.

«И как только таких принимают на роботу!» – пронеслось у меня в голове.

Кофе был готов, но, очевидно, молодой человек в дешевом деловом костюме не особо спешил на свое место работы и решил заказать себе еще и чего-нибудь перекусить. Моему гневу не было предела. Я готов был убить их на месте. Наконец, дождавшись, когда молодой человек заберет свой заказ и уйдет, я подошел поближе к продавцу. Он внимательно уставился на меня. Едва я собрался произнести одно-единственное слово, как возле меня всунулась девушка. Она мило улыбнулась мне и продавцу, поздоровалась с ним, назвав его по имени. Он сразу же расцвел от радости. Очевидно, она была не в первый раз здесь. Затем она обернулась ко мне. Я хотел выругать ее за беспардонное поведение, но она опередила меня и заговорили первая. Услышав ее голос, я не мог более злиться на нее.

– Прошу прощения, – сказала она, – я понимаю, что вы спешите на работу. Но прошу вас, попустите меня вперед. Мне необходимо успеть в поликлинику к пациенту! Пожалуйста!

Она смотрела на меня ярко-синими глазами. Я будто окаменел от ее взгляда. А ее голос звучал точь-в-точь, как голос моей матери. Я не смог ей ничего ответить, лишь глупо смотрел на нее. Кивнув, я попытался привести себя в чувства. По коже пробегал холодок и внутри возникали жуткие ощущения, что будто роились внутри моего тела. Я чувствовал себя полным идиотом, глупо таращившимся на эту девушку.

Она быстро забрала кофе и скрылась в потоке вялых и озабоченных людей на улице, спешивших на работу. Я не успел даже запомнить, как она выглядела, во что была одета. Лишь ее звонкий ласковый голосок и яркий небесный взгляд.

Дождавшись свой кофе, я погреб на работу. Все мои мысли вновь заполонила тревога, но лишь я переступил порог здания, как она пропала. К счастью, я опоздал лишь на двадцать минут. Поздоровавшись с охранниками, отсканировал свой пропуск. Компьютер тихо пиликнул – и сообщение о моем опоздании сразу же оказалось у менеджера на компьютере. Я представлял, как он, этот тощий и высушенный годами роботы червь в очках и с лысиной, придя через полчаса на роботу, будет мямлить что-то о недисциплинированности и безответственности «таких работников», как я. Затем последуют выговор и предупреждение. Я ни разу не опаздывал доныне, но правила были едины для всех, и стоило ждать наказания. Но для «подающего надежды сотрудника» и любимца начальства наказание не должно было стать ужасным.

– Как ваши дела, господин Селиван? – спросил один из охранников, обратив внимание на мое опоздание.

– Хорошо, спасибо, Рон! – ответил я, как ни в чем не бывало.

– Хорошего вам дня, господин Селиван! – пожелал охранник. В его голосе были нотки интереса, сопереживания и учтивости.

– Спасибо.

Терять было нечего, и я, уже никуда не спеша, направился к лифтам, прошел по отшлифованному мраморному полу, начищенному до зеркального блеска, мимо роскошной винтажной мебели, пестрых картин и вычурных ваз с букетами цветов, что стояли в центре зала и у каждой из колонн, державших своды здания. Столько столетий прошло, а человечество так и не смогло придумать ничего иного, что так откровенно подчеркивало бы презрительное величие и богатство хозяев этого здания, как эти предметы интерьера, откровенные подделки под эпоху Возрождения. У лифта в волнении ждали люди, нарекая на механизмы лифтов, которые так медленно двигаются и виновны в их опозданиях. Двери открылись, и люди, одетые в деловые костюмы от Кельвина Кляйна, Ральфа Лорена и прочих модельеров, отарой втиснулись в кабину лифта. Они поспешно нажали кнопки, возмущенно вздыхая при этом, будто машине не все равно. Двери закрылись, и лифт быстро двинулся наверх. Забавно было видеть, как они глядят на циферблат, ожидая звоночка, который ознаменует их прибытие на необходимый этаж, и они уже вскоре смогут занять свое рабочее место. Лифт дважды останавливался, и наконец я остался один в кабинке. Впервые за долгое время работы я обратил внимание на оформление лифта. Извечная спешка, толпа, шум никогда не пробуждали во мне интереса к окружающему. Занятый своими раздумьями, я поднимался на предпоследний этаж огромного небоскреба. Но в этот раз все было иначе, и я пришел в изумление. Стены кабины лифта были полностью покрыты панелями из карельской березы – редкой и дорогой в наше время древесины. Двери были позолоченными, а пол выложен кубиками мрамора. Не хватало лишь карлика-швейцара во фраке, который бы учтиво здоровался со всеми входящими и нажимал за них кнопки.