Противопоставление слова люди слову человекъ также повлияло на изменение их значений. Об этом речь впереди, сейчас же отметим, что в результате подобных сопряжений в конкретных текстах слово люди стало обозначать не простую множественность, но и совокупность отдельных лиц, «человеков». По этой причине уже в Древней Руси словом люди стали переводить и греческое démos ‘народ, население’ (возможно: ‘страна или край’), но также ‘простой народ’, ‘солдатская масса, солдаты’. В таком случае (как в «Пчеле») форма родительного принадлежности передается прилагательным, уточняющим социальную принадлежность того, о ком речь: «многажды безумья людьска въ власти пущаго поставляють» (Пчела, с. 96) – действительно, велико безумие демоса (tu dému), требующего усиления полномочий властителя, что впоследствии обернется против него самого. Ср. еще «людьскаго врага [tu dému] аки своего врага мьнҍти» (Пчела, с. 13) – врага подданных почитать своим врагом; и т. д. Это значение слова широко представлено в Древней Руси. Люди как свободные подданные, народ, подвластный, но «свой» – таково обычное содержание слова в древнерусских текстах.
Колебания историков непонятны. Одни полагают, что люди – крестьяне (Аксаков, 1861, с. 427), это слишком широкое понятие. Под людьми «наши памятники обычно понимают горожан» (в отличие от смердов в деревнях) (Тихомиров, 1975, с. 128 и 178), но и наоборот: люди – жители сел и весей, т. е. смерды или просто «народные массы» (Фроянов, 1980, с. 149). Какой бы многозначностью слово люди ни обладало в XI–XII вв.: ‘население вообще’, ‘простой народ’, ‘социальная верхушка’, ‘свободное население городов’ или даже ‘холопы и княжеские слуги’ (Фроянов, 1980, с. 123), – такие конкретные значения проявляются только в определенных контекстах, однако при этом во многом сохраняется синкретический смысл древнего термина родового быта.
Изменение смысла, его приспособление к меняющимся обстоятельствам жизни происходит постепенно, и это легко установить по тем уточняющим определениям, которые каждый раз конкретизируют понятие люди». Развитие социальных отношений приводит к накоплению свободных сочетаний типа даточные люди, дворовые, городовые, ясачные, посадские, торговые, кабалные, служилые, мастеровые, воинские, дҍловые или посолные и многие иные «московских чинов всякие люди». В «Уложении 1649 года» их десятки, в грамотах – сотни, и всегда это именно люди – некая совокупность, группа, класс, а не отдельный человек. Все эго указывает на особую важность социальной, цеховой или податной их общности в отношении к прочим людям, на их чин и место в социальной иерархии. Беглые, приводные (арестованные), лихие, разбитые (разграбленные) и прочие люди. Лишь только возникнет нужда в новом конкретном обозначении, появится новое сочетание, в котором, как и в сотне других, слово люди будет родовым знаком, выражающим отношение к самостоятельной, отдельной группе лиц. Их совокупность, их принадлежность именно к этому ряду лиц важны и безусловны.
Много позже, когда из подобной неопределенной массы людей, именованных по внешним признакам их прикрепленности к известной группе, мало-помалу образуются социальные и профессиональные группы, родовое слово, точно замок скреплявшее все множество лиц в общей принадлежности к «людям», станет ненужным. Появятся самостоятельные термины: сочетание ратные люди заменится словом ратники, работные люди – работники, торговые люди – торговцы и т. д. То, что в Древней Руси было случайным и внешним, признаком дробления совокупности лиц, в развитом феодальном обществе будет самым важным знаком их социального ранга. Но как же могло быть иначе в Древней Руси, когда выделение отдельных признаков социального отношения еще не сложилось как законченная модель? Там были просто «люди», которые, правда, всегда кому-либо противопоставлены. Из таких противопоставлений можно попытаться выявить опорные признаки «людей», как их понимали в Древней Руси.
В описании битвы 1216 г. на реке Липице люди и людие – мужчины, жители города Владимира, способные к бою; им могут быть предпосланы определения добрые, молодые, меншие (Пов. Лип., с. 120) и т. д., но все они – людие. В отличие от этого, народъ – менее организованная масса населения: «В Володимерҍ же остался непротивный [небоеспособный] народ: попове, черньци, жены, дҍти» (там же, с. 124). Под 1237 г. летопись перечисляет жителей города Суздаля, претерпевших беды от нашествия Батыя: «А черньци и черницы старыя, и попы, и слҍпыя, и хромыя, и слукыя, и трудоватыя, и люди всҍ иссҍкоша, а что чернець уных и черниць, и поповъ, и попадий, и дьяконы, и жены ихъ, и дчери, и сыны ихъ, – то все ведоша в станы своя» (Пов. нашеств., с. 136), Вначале летописец называет лиц, подлежащих церковному уставу (священники и убогие), и только затем общим словом всҍ указывает на остальных, но в число последних опять-таки не входят женщины и дети (их увели в полон). Люди и здесь – взрослые мужчины, крепкие молодые люди, подлежащие, судя по перечню, не церковному, а княжескому уставу. Люди – трудоспособные и боеспособные жители, которые опасны для захватчика. Люди – обычно мужчины или только мужчины: «А люди избиша от старьца и до сущаго младенца [сосущего молоко матери]» (Пов. нашеств., с. 134); как правило, люди – горожане: «вси людие града того» (Китеж, с. 214), с XV в. жители города – гражане или люди градьские (Пов. взят. Царьград., с. 250), а не просто люди; слово люди используется только для обозначения воюющих («греки и прочие люди, сущеи на стҍнах» (Пов. взят. Царьград., с. 250). Люди – всегда «свои», это христиане, потому что и «самояднии волци» противопоставлены «христианскым людем» (Сказ. Едиг., с. 244); люди ходят под князем своим, они подданные; социальная характеристика людей устанавливается по выражениям вроде «боляре его [царя] и вси людие» (Пов. взят. Царьград., с. 252), «за князь и за люди» (Пов. Темир., с. 234) и т. д. Люди – самостоятельные, способные к какому-либо делу мужи, свободные и «свои», объединенные общим вождем и предприятием, подвластные светскому закону. Только за пределами древнерусского общества, уже в Московской Руси, «люди» станут зависимыми, дворовыми, слугами: «А с людьми бы и со крестьяны своими дворяне и дҍти боярские в однҍ обыскные рҍчи не писалися» (Улож. 1649 г., с. 54) – писались бы отдельно, поскольку дворяне уже выше «людей», они не дворовые. Люди и крестьяне – частое выражение для XVII в., не раньше.
Лично свободный, но социально зависимый человек не существует отдельно, он представлен в общей группе себе подобных. Всегда уточняется, о ком идет речь – о людях своих или твоих, людях княжьих или церковных (священник, дьякон, игумен в «Уставе Владимира»). Так уже Илариона в середине XI в.: «Мы, людие твои, тебе ищемъ, тобҍ припадаемъ» (с. 196а); так и князь Владимир «безъ блазна же богомъ даныя ему люди управивша» (с. 195а). Властитель может собрать или распустить своих людей, наложить на них оброк или дань; ими правят и правят над ними, творят насилия или неправды, и тогда они могут «възмястися», требуя от властителей исполнения взятых на себя обязательств: защиты, кормления, работы. Ольга, пойдя по погостам, «дани полагаша на людехъ» (Жит. Ольги, с. 382), на всех подданных. «Люди» в Ипатьевской летописи упоминаются часто, и почти всегда это подданные, которые связаны с князем феодальными отношениями, они отличаются от «кромҍшьныхъ людий», от чужих, иноплеменных (Флавий, с. 248) – еще одно указание на тесные связи людей с господином по признаку «свой» или «наш». Неуловимость значения слова люди в том и состоит, что, сохраняя старинный смысл родового быта (люди – «свои», хотя и те, что помоложе, поплоше), оно постепенно становится термином, выражающим феодальные отношения. Для каждой последующей ступени вверх по лестнице отношений все, кто ниже, – его «люди». Однако понятия о связи между людьми, отражая изменения социальных отношений, все больше дробятся, становясь двуедиными в определениях: «головьнии» над «моложьшими людьми» сами являются младшими в отношении к сюзерену. В жизни нет абсолютных граней, не найдем мы их и в языке. Средневековое равенство людей понимается как свобода в отношении друг к другу, хотя и не ко всем сразу. Уже Владимир Мономах советовал сыну: «Сҍдше думати с дружиною: или люди оправливати, или на ловъ ҍхати» (Лавр. лет., с. 81) – либо править людьми, либо охотиться, но всегда посоветовавшись с боярами; князь и сам не свободен.
