Первыми, кому в голову пришла мысль о промысле горбачей, по-видимому, были китобои Новой Англии из Нью-Бедфорда. Еще в 1740 году они выходили на небольших шхунах в воды Ньюфаундленда в погоню за черными гладкими, серыми и гренландскими китами, а также кашалотами. Но гладкие и серые киты попадались все реже и реже, гренландские киты вообще не часто посещали эти воды в летнее время, а кашалоты в подходящем числе встречались лишь в открытом море. Промысловики Новой Англии должны были испытывать недовольство, если не раздражение, от того, что, находясь в окружении бесчисленного множества полосатиков, они не могли поживиться ими. Мы, вероятно, никогда не узнаем, какой корыстолюбивый шкипер первым догадался о том, что из китов «худшего сорта» по крайней мере один мог бы составить исключение. Как бы там ни было, но примерно к 1750 году все китобойные флотилии уже гонялись за горбачами, если не подвертывалось ничего лучшего.
Китобои охотились на них даже летом, хотя они знали, что в это время года убитые горбачи тонут. А их суда не имели ни механического оборудования для подъема массивной туши кита на поверхность, ни средств, необходимых для ее удержания на плаву во время буксировки на береговую базу или разделки у борта судна. Но это не останавливало промысловиков из Нью-Бедфорда, которые считали, что туша убитого ими кита все равно попадет им в руки благодаря явлению, которое они называли «вспучиванием».
Когда любой взрослый кит умирает, температура его тела начинает быстро повышаться, а не понижаться, как можно было бы ожидать. Это происходит потому, что тепло, выделенное при разложении внутренних органов, остается внутри прослоенного жиром тела, превращенного в подобие скороварки. За два-три дня внутренние ткани действительно начинают «вариться», и выделяемого количества газа вполне достаточно, чтобы сообщить плавучесть даже стотонной туше затонувшего кита. Она всплывает на поверхность воды наподобие подводной лодки. Но такая вонючая туша не может держаться на поверхности бесконечно долго. В конце концов она лопается, иногда с такой силой, что куски мяса шрапнелью разлетаются в разные стороны. То, что после этого остается, снова погружается в воду, на этот раз навсегда.
Промысловики Новой Англии редко пытались держать загарпуненного горбача закрепленным. Они предпочитали пользоваться трех-или четырехметровыми копьями. Случалось, что ударами копий им удавалось смертельно ранить кита, а если прикончить сразу его не удавалось, то он все равно погибал от инфекции. Уйдя от своих преследователей, кит заболевал и, умирая, опускался на дно, разлагался, а затем, «вспучившись», снова поднимался к поверхности и дрейфовал в океане по воле ветра и волн. Китобои рассчитывали обнаружить убитых ими или другими промысловиками «вспученных» горбачей и таким образом окупить затраченные усилия. Если они находили хотя бы одного из каждых трех пораженных копьями горбачей, то это уже считалось, по-видимому, достаточным вознаграждением.
Бизнес на китах был хотя и доходным, но чертовски расточительным. Когда через несколько лет после изгнания англичанами французов английские власти стали изучать потенциальные возможности вод в устье пролива Белл-Айл, они обнаружили там процветающий китобойный промысел. В 1763 году, согласно рапорту морского офицера, ответственного за проведение этих исследований, 117 шлюпов и шхун Новой Англии примерно с дюжиной матросов на каждом судне добыли в тридцати милях от входа в пролив 104 кита. Сколько еще они убили, но не нашли, мы никогда не узнаем. К 1767 году в заливе Св. Лаврентия, у берегов Лабрадора, Ньюфаундленда и Новой Шотландии китобойная флотилия Новой Англии уже насчитывала до 300 шлюпов и шхун с 4000 китобоев на борту. Их главной целью были черные гладкие киты, кашалоты и серые киты (когда и если они попадались), хотя они нередко были вынуждены «компенсировать свои рейсы» за счет жира горбатых китов.
За исключением короткой передышки во время Американской революции[93] и непосредственно после нее, масштабы бойни в Море Китов неуклонно возрастали вплоть до начала следующего столетия. К этому времени в заливе Св. Лаврентия серые и гладкие, а также гренландские киты были фактически уже истреблены и почти полностью уничтожены стада кашалотов на северо-восточных подступах к континенту. Численность горбачей настолько сократилась, что американцы сочли невыгодным продолжать промысел в «северных водах». Около 1820 года в кровавой бойне наступило некоторое затишье, вызванное тем, что запасы китов «лучшего сорта» уже были истреблены либо полностью, либо их осталось совсем мало, а китобои еще не нашли способа подобным же образом разделаться с большинством других полосатиков, многочисленные стада которых по-прежнему бороздили морские просторы.
Затишье длилось полстолетия. В эти годы в Море Китов китобои занимались сравнительно мелкими операциями — ловили в основном горбачей. Таким промыслом занималась, в частности, одна компания из Джерси в заливе Хермитидж на южном берегу Ньюфаундленда. Ее китобои добывали ежегодно по 40–60 горбачей, используя китобойные суда, снабженные новым страшным оружием — гладкоствольной пушкой, заряжаемой гарпуном Гринера с. разрывной гранатой на переднем конце. Гарпун был без линя, поскольку предназначался для добивания уже загарпуненного кита. Однако китобои пользовались им и в качестве основного оружия, рассчитывая убить с его помощью побольше горбачей и получить приличную прибыль с найденных после всплытия вспученных туш. Процент «возврата» убитых китов был значительно выше в узких заливах типа фиордов, таких, как Хермитидж, чем в водах открытого побережья. Тем не менее и там на каждого кита, убитого китобоями из Джерси, приходилось еще два-три убитых, но не найденных животных.
В то время как уничтожение горбачей шло своим ходом, остальные виды полосатиков оставались, по существу, недосягаемыми для человеческой алчности почти до конца XIX века, когда наиболее жестокие и изощренные мародеры всех времен изобрели средства, несущие смерть не только полосатикам, но и вообще всем уцелевшим крупным китам на свете. Начало новому смертоубийству было положено норвежским гением в искусстве истребления по имени Свенд Фойн. Опытный охотник на тюленей и китов, Фойн так сильно переживал свою неспособность извлечь выгоду из огромного племени полосатиков, что с фанатической целеустремленностью потратил более десяти лет своей жизни на изобретение и усовершенствование нового способа убийства и «возврата» этих китов. В 1860-х годах он огласил свое тройное решение проблемы полосатиков.
Суть его заключалась в изобретении гарпунной пушки весом в тонну, из которой выстреливался массивный гарпун, проникавший глубоко во внутренние органы кита, после чего в передней части гарпуна взрывалась осколочная граната, раздирая внутренности жертвы острыми кусками шрапнели. Взрыв гранаты одновременно раздвигал утопленные в стволе гарпуна стальные лапы, которые прочно удерживали в теле кита гарпун с привязанным к нему тросом.
Эффект применения этого дьявольского орудия охоты на китов хорошо описал Ф. Д. Омманей, специалист по китообразным, участвовавший в одной из нынешних китобойных экспедиций в Антарктику: «Наша жертва всплыла [после поражения гарпуном] на поверхность ярдах в пятистах от нашего судна и начала свою безмолвную битву за жизнь. Если бы киты могли издавать душераздирающие вопли, то их смерть казалась бы менее ужасной, чем эта безнадежная борьба, которую наш кит вел в тишине, нарушаемой лишь доносившимися издали визгливыми криками морских птиц. До нашего слуха не долетал шум бьющегося в темно-красной пене кита, который, изгибаясь от боли, погрузился в воду, испустив фонтан кровавых брызг; поток хлынувшей крови разлился по поверхности большим пузырящимся пятном… сопротивление кончилось, красная пена осела, и мы увидели тело, неподвижно лежащее на воде. Над ним и около него, пронзительно крича, кружили птицы».
Вторым зубцом в смертельном трезубце Фойна было небольшое быстроходное и высокоманевренное паровое судно со специально упроченной носовой частью, где размещалась гарпунная пушка. Судно также было оснащено сверхмощной паровой лебедкой и блоком-амортизатором, позволяющим «водить» загарпуненное животное (подобно тому, как рыболов-спортсмен водит лосося) и поднимать на поверхность даже стотонного мертвого кита с глубины в две мили. Первоначально эти суда откровенно называли «китоубийцами», но сегодня, щадя чувствительность публики, их называют «китобойными судами». Первые китоубийцы обладали скоростью, достаточной лишь для того, чтобы догнать спокойно плывущего полосатика, но в то время она была вполне приемлемой, поскольку киты еще не научились ускользать от этих смертоносных кораблей. С годами китоубийцы становились крупнее, быстрее и во всех отношениях смертоноснее. Некоторые из них могли вести промысел на расстоянии до 400 миль от своих береговых баз, догонять, убивать и доставлять на базу до дюжины самых крупных и самых быстрых полосатиков.
