Впервые я увидел его в Черчилле на западном берегу Гудзонова залива, где он встречался настолько редко, что лишь через несколько дней хлюпанья по сфагновым болотам мне удалось вспугнуть одну самку с ее гнезда на мшистой кочке.
Впоследствии я беседовал с одним из ветеранов торговой Компании Гудзонова залива, который еще в 1870 году учеником-подростком приехал в Черчилл с Оркнейских островов. Он вспоминал, что в его молодые годы гудзонских кроншнепов было так много, что на пару с другим подмастерьем они набирали целые бочки птичьих яиц, которые сохраняли на зиму в желатине. По его словам, в начале августа на илистых мелководьях собиралось такое множество птиц, что с помощью индейца из племени кри[32] они однажды на утренней охоте убили более тысячи. Он даже показал мне дневник, в котором отмечал все добытые им трофеи в период, когда он работал на фактории на озере Мус. Тонким почерком были обозначены в дневнике цифры убитых им в 1873 году кроншнепов — от 200 до 300 штук в день. «В основном — ради удовольствия. Даже [ездовые] собаки не могли съесть всех этих несчастных птиц…»
И все-таки каким бы ужасным ни казалось уничтожение птиц белыми людьми в арктических районах, оно не идет ни в какое сравнение с бойней, которая происходила на юге. Многое из того, что написано мной об истреблении эскимосского кроншнепа, в полной мере применимо к его гудзонскому собрату, однако с той существенной разницей, что «морской» кроншнеп встречался, как правило, меньшими по размеру стаями на большем пространстве; это позволяло ему избежать огневого шквала, обрушившегося на его сородича. Пострадал он ужасно, но не смертельно.
Возможно, что выжившая популяция пока сохраняет свои позиции. Во всяком случае, гудзонский кроншнеп был частым гостем на Ньюфаундленде, когда я жил там в 1960-х годах. Каждую осень с пустошей слышался дикий посвист: небольшие стаи в тридцать — сорок птиц объедались кроншнеповой ягодой — горькое напоминание о прошлых временах, когда само небо над Ньюфаундлендом и Лабрадором затемнялось огромными стаями пролетавших быстрокрылых и «морских» кроншнепов.
На Ньюфаундленде и на островах Магдален мне иногда удавалось видеть небольшие стайки — четыре-шесть птиц в каждой — другого представителя «больших болотных птиц» — канадского веретенника. Два вида веретенника обнаружили в восточной части Северной Америки прибывшие туда европейцы. Они отметили, что по виду и поведению эти птицы схожи с кроншнепами, только клюв у веретенника загнут вверх, а не вниз.
Чуть поменьше «серпоноса» самый крупный из двух — пятнистый веретенник{21} — встречался и, возможно, гнездился к югу от залива Св. Лаврентия до Флориды, однако его так активно добывали, сначала на пропитание, а затем просто как всякую другую охотничью дичь, что к 1900 году он практически исчез из заливов и проливов восточного побережья Североамериканского континента. Но на Великих равнинах еще существует одна остаточная популяция.
Канадский (или гудзонский) веретенник{22} величиной и образом жизни напоминает быстрокрылых. Оба вида размножаются в арктических районах, и оба мигрируют по одной и той же эллиптической дуге на юг. Не приходится говорить, что оба вида одинаково подвергались уничтожению. Однако канадский веретенник — более осторожная птица, чем эскимосский кроншнеп, и летает не такими большими стаями; кроме того, часть его популяции, очевидно, зимует в не заселенных людьми районах. Хотя в середине 1920-х годов веретенник был официально объявлен вымершим видом (примерно тогда же посчитали уничтоженным эскимосского кроншнепа), он сумел все-таки выжить. Сейчас большинство знатоков птиц считают его редкостью и если встречают его, то стараются регистрировать каждый такой случай. К сожалению, канадского веретенника до сих пор бьют браконьеры во время весенних миграций, особенно в долине реки Миссисипи. Хуже того, охота на веретенника разрешена в отдельных районах его зимовий в Южной Америке, где охотники продолжают пользоваться его привычкой спешить на помощь раненым товарищам. «Не однажды от выстрела моего ружья падало по нескольку птиц из пролетавшей стаи, — писал один посетивший Аргентину англичанин, — после чего стая возвращалась и кружила над водой, куда упали [раненые] птицы, издававшие громкие печальные крики; невзирая на мое присутствие и на возобновившуюся пальбу… птицы сгрудились в такую плотную массу, что стрельба «по выводку» калечила их без счета».
Отдельные орнитологи надеются, что этот вид птиц еще способен восстановить свою численность. Как бы там ни было, канадский веретенник, представленный не более чем несколькими тысячами оставшихся особей, пока еще близок к полному вымиранию.
Одной из больших болотных птиц, проводивших лето в северо-восточном морском регионе, был перепончатопалый улит{23} — птица величиной с эскимосского кроншнепа, но с ярким черно-белым оперением крыльев, за которое его прозвали «знаменосцем». В 1830-х годах она все еще появлялась летом на Атлантическом побережье к югу от Ньюфаундленда, хотя до этого поселенцы по крайней мере два столетия систематически собирали ее съедобные яйца и убивали взрослых птиц в сезон размножения. В конце концов промысловая и любительская охота решила исход дела, и к 1900 году, как писал д-р Бент, «эта большая яркая прибрежная птица, по-видимому, была обречена на исчезновение, по крайней мере в северной зоне своего ареала. К тому времени она совершенно перестала размножаться на многих прежних своих гнездовьях, а на других была почти полностью уничтожена».
К счастью для «знаменосца», гонения на него прекратились незадолго до его полного истребления, и в настоящее время он постепенно восстанавливает свою популяцию. В последние годы небольшие гнездовые колонии появились на севере до острова Кейп-Бретон. Маловероятно, что перепончатопалый улит полностью возродит свою былую численность, но хорошо уже то, что ему больше не грозит вымирание.
Конечно, самая замечательная из больших болотных птиц — это устричник (кулик-сорока){24}. Почти такой же большой, как «серпонос», он поражает яркой красотой своего черно-белого оперения и черной головки с длинным темно-оранжевым клювом. Этот красавец, чей пронзительный свист слышен чуть ли не за километр, когда-то гнездился большими колониями на песчаных берегах от Лабрадора до Мексиканского залива, доминируя среди других прибрежных птиц почти во всех районах его обитания. Устричник высоко ценился рыбаками, а позднее и поселенцами за вкусное мясо и крупные, величиной с куриные, яйца. Охотники-спортсмены и любители стреляли в него и просто потому, что он был слишком заметной мишенью.
Одюбон сообщал о появлении устричника на северном берегу залива Св. Лаврентия уже в 1830-х годах, но большинство современных орнитологов полагают, что он ошибался, поскольку эта птица сегодня встречается крайне редко и только в самой южной части своего бывшего ареала. Но это не так. Еще в 1620-х годах Шамплейн отмечал нерегулярное появление pye de mer[33] (так до настоящего времени называют во Франции близкого с нею европейского устричника) в заливе Св. Лаврентия; в 1770-х годах Картрайт причислял морскую сороку к обитателям южного Лабрадора — района, находящегося неподалеку от тех мест, где ее позднее наблюдал Одюбон.
Одним из главных мест обитания морской сороки был остров Кобб в Виргинии, где к 1900 году она была почти полностью уничтожена. Вот как это происходило по словам Г. X. Бэйли: «Эти большие яркие птицы весной были легкой мишенью для стрелков, размножаясь в самый разгар весенней миграции [других прибрежных птиц]… они устраивали гнезда среди удаленных от океана дюн, по которым ежедневно тяжело ступали ноги охотников; птицы неминуемо попадались им на пути, и охотники либо убивали их, либо растаптывали их гнезда».
