Накормив кур, он имел обыкновение обходить свои владения. Здесь подправлял жердь в изгороди, там подтыкал кол под кустом, отбрасывал в сторону камешек, любовался своим маленьким мирком и радовался ему.
Когда Гьика пахал в поле, отец подходил к нему и показывал, насколько глубоко надо вонзать плуг в землю и как очищать его от прилипших комьев. Рине и Вите давал советы, как лучше косить траву, как собирать колосья, как делать это, как делать то…
Ндреко огляделся по сторонам, снял с головы келешэ, и на лице его отразилось полное удовлетворение. Поле такое зеленое, такое нарядное, будто праздничное бархатное платье Рины. Он радостно улыбался; ему хотелось обнять все, что сейчас он видел перед собой: и луг, и рощу, и огород. Как это умудрился забраться в огород осел? Ведь он может здесь все вытоптать… А рядом, на поляне, для него да и для вола столько свежей травы!
— Эх, Балаш, Балаш! — обратился он к воображаемому ослу, — шел бы ты на поляну, там травы сколько хочешь! — И он не зло, а в шутку погрозил палкой.
Ндреко еще раз удовлетворенно улыбнулся и пошел направо, к гумну. Тут уже успели вырасти сорняки, а столб почему-то валяется на земле. А вот и грушевые и сливовые деревья, под тенью которых он любил отдыхать в зной во время молотьбы. Сколько раз он здесь спал, обнявшись с маленьким внуком! Как он счастлив, что снова увидел свой дом, свою землю, свое поле…
— Эй, старый разбойник! Как ты думаешь, хорошее место выбрал для своей башни бей? — грубо подшутил над Ндреко один из кьяхи, схватил его за рукав и хорошенько встряхнул.
Старик вздрогнул, будто просыпаясь от сладостного сна. Удивленно огляделся вокруг и застыл на месте. Нет, ничего нет! Все сровнено с землей — вот она, жестокая правда. И дома больше нет, и сарая нет, и курятника нет. Все разрушено, снесено, вытоптано… Где же куры, свинья, осел Балаш, козы, вол?.. Нет, ничего нет!
И тут он все вспомнил: вспомнил, что бей застрелил свинью, выгнал его из дома, а дом снес с лица земли. И ничего у него не осталось — все отнял бей, ненавистный бей! От прилива гнева и отчаяния он задрожал всем телом, как дрожит под порывом ветра осенний лист.
— Эй, вы, там! Работайте, не спите стоя!.. А ты, старик, убирайся отсюда, не путайся под ногами! — снова услышал Ндреко грубый окрик кьяхи.
Но старик не сдвинулся с места. Теперь Ндреко ясно видел перед собой фундамент башни. Он слышал удары кирки и стук молотков, и ему казалось, что все кирки и все молотки держит только одна рука — рука бея. И все удары эта рука направляет лишь в одно место — в грудь. Пробита грудь, вырвано сердце, брошено на землю и растоптано тяжелыми сапогами бея!
— Убирайся, Ндреко! — опять заорал кьяхи и толкнул его.
У старика искривилось лицо, потемнело в глазах. И представилось ему, что на вершине холма стоит виселица, сооруженная из бревен, оставшихся от его разрушенного дома. На виселице покачивается веревка. Бей забрасывает Ндреко петлю на шею и подтягивает его кверху. Ндреко извивается всем телом, и вот он уже повис в воздухе. Все сильней стягивает петлю бей, а кьяхи смотрят на это зрелище и хохочут до упаду. Бей разевает огромный, как пасть зверя, рот, на губах его выступает пена, он в последний раз изо всех сил тянет веревку, она лопается, и Ндреко, как мертвый, подает на землю…
Что было дальше, Ндреко не узнал и никогда не узнает. Его разбил паралич. Онемела вся правая половина тела. Он лежал в доме у Коровеша и время от времени в бреду повторял:
— Дом, мой дом, земля моя! Чтоб ты сдох, проклятый бей, чтоб ты превратился в прах и пепел!
И все в селе решили, что дни Ндреко сочтены.
* * *
У Скалистого ущелья с каждым днем все выше возводятся стены нового дома.
Несмотря на то, что крестьяне уставали, день-деньской работая в поле, все же каждый старался хоть как-то принять участие в постройке дома Ндреко: кто приходил работать, кто давал строительные материалы, кто предоставлял свою лошадь для подвозки камня. Особенно старались Петри Зарче, Ндони Коровеш, Бойко, Терпо, Шоро, Стефи, Селим Длинный. Многие из них работали даже ночью.
— Дом Ндреко обязательно надо выстроить раньше башни бея! — дали они друг другу зарок и работали изо всех сил.
Петри, Бойко, Ндони заботились о доставке материалов. Часто тайно от кьяхи они пробирались ночью в лес, похищали там древесину, заготовленную днем для башни бея, и доставляли ее к Скалистому ущелью. Дело это было и трудным и опасным. Они разрывали на себе одежду, пробираясь сквозь колючий кустарник, спотыкались о корни деревьев и падали. Возвращались из леса измученными, но удовлетворенными.
Бойко месил глину с соломой. Рина и Вита таскали ему с озера воду. Как-то раз за этой работой Бойко и Вита остались наедине. Он размешивал палкой мокрую глину, она подливала из ведра воду.
— Вот скоро и дом закончим, Вита! Я думаю, ты довольна? — спросил он девушку.
— Боюсь, что беды наши еще не скоро кончатся. Отцу с каждым днем все хуже, — печально ответила она, прикусив кончик головного платка, будто хотела помешать самой себе говорить дальше. Зачем говорить о бедах, когда она наедине с Бойко?
Недавно им случилось вместе возвращаться ночью из леса, куда они ходили за хворостом. Бойко и Вита шли впереди, а Гьика, Рина и двое других крестьян несколько отстали. Бойко и Вита выбрали уединенную, густо заросшую с обеих сторон тропинку. Ночь была безлунная. На крутых спусках им приходилось хвататься за ветки, чтобы не упасть со своим грузом. Они шли и молчали. Вита была смущена. Как это вышло, что она темной ночью оказалась наедине с Бойко? Что могли подумать Гьика, Рина и остальные? Когда они вышли на поле, Бойко сбросил вязанку на землю и предложил Вите немного отдохнуть. Она продолжала стоять на некотором расстоянии от него.
— Разве ты не устала, Вита?
— Нет… Я расцарапала руку о ветку.
Юноша подошел к Вите и нечаянно дотронулся до ее груди. Она вся вспыхнула.
— Пойдем! — порывисто сказала она.
— Подожди, Вита… дай немного отдышаться!.. — умолял Бойко.
— Нет, лучше пойдем, уже поздно, а не то остальные вернутся раньше нас, — торопила она.
И они пошли. Всю дорогу молчали. На душе у Виты было тревожно. Сложив ношу, Бойко стал с ней прощаться, а она не нашлась, что ему ответить, и чуть успокоилась, только когда подошли остальные. Но потом Вита ругала себя за то, что так сурово обошлась с Бойко. Ведь она его любила всем сердцем! Находясь вдали от милого, только о нем и думала, а вот посчастливилось остаться с ним наедине — и растерялась.
Так и сейчас! Вместо того чтобы сказать ему что-нибудь радостное, она говорит о печальном, о бедах.
— Не беспокойся, Вита, все беды минуют! — старался он ее подбодрить.
Ей хотелось бы на это ответить: «Все беды минуют, когда я выйду за тебя замуж», но не хватило у нее смелости выговорить такие слова, и она только пробормотала:
— Может быть, может быть… — И пролила воду мимо.
— Я не размешиваю глину, ты проливаешь воду, — с горьким смехом заметил Бойко.
— Это потому, что мы с тобой думаем не о работе, а совсем о другом, — прошептала она.
— Это ты хорошо сказала! — радостно воскликнул Бойко.
— Эй, Бойко! Сходи с Витой на озеро, принесите нам еще воды! — послышался голос Гьики.
Бойко чуть не подпрыгнул от радости: вместе с Витой идти ночью на озеро и при этом без груза.
— Ну, Вита! Готова?
Девушка вздрогнула и с минуту оставалась в нерешительности.
— Хорошо, пойдем! — и взяла в руку ведро.
Бойко захватил кувшин и палку, чтобы на обратном пути вместе с Витой нести на ней наполненное водой ведро.
По ночному небу быстро скользили облака. Луна то показывалась из-за них, то скрывалась. Все село спало глубоким сном. Внизу серебристой сталью поблескивала поверхность озера.
— Как хорошо, Вита! Стены уже почти готовы, скоро будет и крыша, глядишь — и дом выстроим!
— Какие вы все добрые; если бы не вы, нам самим и за десять лет не построить себе дом! — отвечала Вита.
