— Ну, что теперь с вами делать, воровки?.. Знаете ли вы, что я могу вас убить тут же, на месте, за то, что вы крадете добро бея?

— Прости, эфенди! Прости нас на этот раз! Мы думали, что эта черешня дяди Гьерга, потому и забрались на нее. Прости! Прости! — взмолились малютки и расплакались.

— Ага! Теперь — прости? Когда дело плохо, вы ревете, а только что визжали и хохотали! Ах вы, маленькие суки! И отцов ваших посадим в тюрьму! — продолжал грозить кьяхи, посмеиваясь себе в усы.

Девочки заплакали еще громче.

В это время подъехал бей с двумя сейменами^[10] и устремил на детей грозный взгляд. Девочки испугались еще больше, и плач их перешел в отчаянный рев.

— Ха-ха-ха! Теперь эти разбойницы ревут… — и бей расхохотался.

От смеха бея девочкам стало немного легче на душе, и они осмелились поднять на него полные слез глаза. Но бей, пристально вглядевшись в одну из девочек, с розовыми щечками и голубыми глазами, улыбнулся. Правда, она еще очень мала, но и сейчас видно — когда вырастет, будет прекрасна, как пери. Разумеется, и мать у нее, должно быть, красавица…

— Эй, ты, там!.. Ну, ты… у кого кровь на руке!.. Подойди-ка сюда! — поманил ее пальцем бей.

Девочка выпрямилась, ощетинившись, словно ежик, и с низко опущенной головой остановилась у ног лошади бея.

— А ну, подними-ка голову! — приказал Каплан-бей, коснувшись хлыстом ее подбородка.

Малютка подняла на него заплаканные глаза, в которых были страх и мольба о пощаде. Но бей увидел в них редкостную красоту.

— Чья ты, девочка?

— Я внучка пастуха Гьеле.

— А мать твоя откуда?

— Мама моя из рода Галесов… — Девочка проглотила слюну и робко добавила: — А бабушка моя утонула в колодце Разбойников. Мне об этом мама рассказывала… Она совсем маленькая осталась сиротой…

— Что ты говоришь? — невольно вырвалось у бея.

Слова девочки потрясли его. Теперь он узнал эти ни с чем несравнимые голубые глаза: глаза красавицы, ее бабушки, в которую давно-давно был влюблен и которую погубил. Посмотрев сейчас на эту крестьянскую девочку, он вспомнил свое давнишнее преступление…

…Ему было тогда двадцать лет. Во время уборки урожая он часто приезжал в свое поместье — поразвлечься. Бродил по полям, отдыхал в густой тени деревьев, потягивая из фляги раки и закусывая жареной курицей. Занимался молодой бей и охотой: высматривал себе какую-нибудь молодую крестьянку покрасивее. Как-то раз, прохаживаясь по полю, он забрел на участок дяди Галеса, который со всем своим семейством вязал снопы, Якобы заинтересовавшись тем, как идет работа, бей затеял разговор, а сам не сводил глаз с невестки Галеса. До чего же она была хороша! Схватить бы ее и умчать на своем коне! В ее прекрасных глазах была заключена какая-то колдовская сила! Казалось, что это сама красота земли, одетая в крестьянское платье. Разве ее место здесь, в поле, под горячими лучами солнца? Нет! Ее место в гареме султана. Непреодолимое вожделение овладело молодым беем: во что бы то ни стало захотелось обладать ею, а потом — хоть смерть!

Две недели выслеживал он со своим сейменом красавицу, стараясь застать ее одну. И вот наконец счастье ему улыбнулось: они узнали, что молодая крестьянка без провожатых отправилась в горы отнести пастухам еду. Бей и его верный сеймен тотчас же пустились за ней следом. Дорога шла густым лесом, настолько густым, что в нескольких шагах не было видно человека. Они настигли молодую женщину у так называемого колодца Разбойников. Сеймен спрятался в кустах, а молодой бей встал посреди дороги. У него учащенно билось сердце, желание кружило ему голову, душило его. Там, в городе, он имел много женщин, но разве хоть одна из них могла сравниться с этой крестьянкой?

Поджидая свою жертву, бей, волнуясь от нетерпения, ломал ветки. Внезапно до него донесся шорох: кто-то пробирался сквозь чащу.

Молодой бей кашлянул и прислушался. Сеймен в кустах тоже насторожился.

Но вот ветки ближайшего вяза раздвинулись, и из-за них показалась похожая на испуганную газель невестка Галеса с корзинкой в руках и кувшином на плече. Увидев перед собой бея, она вздрогнула и поспешно закрыла платком лицо.

— Госпожа моя, прошу тебя, дай мне свой кувшин — набрать в колодце воды… погибаю от жажды! — проговорил юный бей мягким, вкрадчивым голосом, но вид у него при этом был, как у волка, готового броситься на добычу.

Крестьянка взглянула на него с ненавистью, затем опустила голову и поставила кувшин на землю.

— Мустафа, возьми кувшин и набери мне воды в колодце! — приказал бей показавшемуся из кустов телохранителю.

Сеймен, взяв кувшин, пошел к колодцу.

Бей едва сдерживал себя: кровь в нем кипела, сердце колотилось. Броситься бы на нее, схватить, сжать в объятиях!..

Теперь женщина оказалась наедине с беем. По его взгляду она сразу догадалась о его низменных намерениях, и мороз пробежал у нее по коже. Что делать? Звать на помощь? Но до пастушьего стана очень далеко. В лесу не слышно ни единого стука топора дровосека. На большом расстоянии вокруг никого нет. Она попыталась овладеть собой.

— Пойдем к колодцу напиться, — пригласил ее бей.

Но она, испуганная и настороженная, не двинулась с места.

— Мне не хочется пить… Отдайте мне кувшин, и я пойду. Я и так опоздала, — едва внятно проговорила она.

Бей прислушался: в лесу никакого шума, они одни. Тогда, облизав губы, он, испепеляя женщину сладострастным взглядом, с жаром схватил ее в объятия.

— А-а-а-а! На помощь, на помощь! — в ужасе закричала она и, собрав все свои силы, попыталась вырваться из его рук.

— Молю тебя, молю… Ты так красива… Я умираю от любви к тебе… Молю, молю! — лепетал бей, все сильнее сжимая ее в объятиях. Он уже больше не владел собой.

А сеймен, который не пошел к колодцу, а спрятался в кустах, подбадривал своего господина:

— Не выпускай ее, мой повелитель! Все они так делают… Сначала кричат, визжат, а потом… Будь мужчиной!

Бей не заставил повторять этого дважды; швырнул молодую женщину на траву и сдернул платок с ее лица — оно было мертвенно бледно, но еще более прекрасно. И это сильнее разожгло в нем желание. А ее голубые заплаканные глаза, в которых застыло выражение ужаса, обжигали его своим пламенем. Бледная, смертельно испуганная, с глазами, полными слез, она показалась бею еще более прекрасной. Ее набухшие груди — не прошло и пяти месяцев, как она родила дочку, — вздымались, и это еще больше распаляло бея. Он попытался овладеть ею. Молодая крестьянка, руки которой на какой-то миг оказались свободными, со всего размаху ударила бея по лицу, и он упал на землю. Пока бей, оглушенный, поднимался на ноги, она пустилась бежать во весь дух, не переставая громко звать на помощь. Она бежала сквозь чащу, как обезумевшая, волосы ее распустились, и косы бились о колени.

— В колодец ее, Мустафа, в колодец! Эта разбойница обесчестила меня! — срывающимся от бешенства голосом приказал молодой бей. Все лицо у него было залито кровью.

Верный Мустафа пустился преследовать беглянку и скоро нагнал ее.

— Разбойница! Сука! Тебе от меня не уйти!

Изнемогая от ужаса и отчаяния, она собрала последние силы и попытались вырваться из рук сеймена, но тщетно. Мустафа держал ее крепко в своих сильных руках. Затем легко поднял и взвалил себе на плечо.

— Ты говоришь, в колодец? — недоумевая, переспросил он у своего господина.

Она поняла, что ее ждет.

— Разбойники! Звери! Кровопийцы! Злодеи! Лучше в колодец, чем достаться вам в лапы! — кричала молодая женщина, извиваясь в руках сеймена.

— Она посягнула на честь бея! В колодец ее, суку! — снова распорядился бей, стараясь платком остановить кровь, которая продолжала течь из его разбитого носа.

Чтобы заглушить отчаянные крики женщины, Мустафа засунул ей в рот ее же головной платок и поволок к колодцу. Она, предчувствуя свою погибель, отчаянно сопротивлялась. Подошел бей — лицо и руки у него были в крови, — посмотрел на женщину, заскрежетал зубами и сжал кулаки.