— Кажется, скоро письма будут короче пафосной подписи. В моем сердце всегда только «кажется».

— Что? — газета, отделявшая ее от собеседника, плавно поползла вниз, явив взору девушки гладко причесанную, светловолосую голову свекра.

От неожиданности Роза вздрогнула. Наверное, она опять заговорила вслух, что неудивительно, после стольких недель почти абсолютного молчания. А ведь она уже даже привыкла, что мистер Малфой всегда отделялся от нее бумажным щитом «Ежедневного Пророка» за завтраком.

— Извините, я, наверное, слишком громко думаю.

Драко сузил глаза, но газету не убрал.

— Скорпиус снова не собирается почтить нас своим присутствием?

— Я видела его накануне.

И ей, конечно, следовало бы промолчать или соврать, потому что газета теперь сползла до подбородка, обнажив искривившиеся губы. Этой маски на мистере Малфое Роза еще не видела, а потому замолчала в ожидании. Интересно, что творилось на душе у этого человека, ведь и дураку стало бы понятно, что Скорпиус избегал его общества. Но Малфой лишь хмыкнул и снова исчез за «Пророком».

— Мистер Малфой, — неожиданно для себя выпалила Роза, — помните, вы говорили мне, что я могу обратиться, если что-то будет нужно?

— Помню, — не слишком радостно ответил мужчина.

— Я все еще надеюсь закончить свою книгу.

— Закончить? — его глаза снова показались над страницами, — и на каком же вы, Роза, этапе?

— На начальном, мистер Малфой. И я в отчаянии, потому что впервые не знаю… о чем писать.

Драко медленно и аккуратно свернул газету. Затем также, словно в замедленной сцене маггловского фильма, отложил ее на край стола. Роза могла поклясться, что он сравнял края издания с углом столешницы.

— Что ж, — не спеша начал он, — какого рода информацию вы рассчитываете от меня получить, миссис Малфой?

— Главной частью в моей книге должна стать битва за Хогвартс. Ту ночь вы все видели «от» и «до», были недалеко от моих родителей. Я знаю. Кое о чем рассказывал отец, а я слышала.

— Скорее подслушивали, — едко заметил Драко. — Сомневаюсь, что кто-либо из Золотого Трио стал бы обсуждать битву со своими детьми за семейным ужином.

— Да, я подслушала, — неожиданно звонко воскликнула Роза, — а всё потому, что никто… никто не хочет поделиться со мной.

— То есть вы решили, что я тот самый бард, который споет вам красивую романтическую балладу о Героях?

— Я надеюсь.

— Трупы, запрещенные заклятия, страх, отчаяние, боль, неопределенность.

— Что?

Роза затаила дыхание, чувствуя, что вот-вот он прорвется.

Но этого не случилось. На миг взгляд мужчины сфокусировался за окном, где-то там, за границей пунктиров дождя, будто видел он на сцене горизонта события, давно минувших дней.

Но он не прорвался, и рассказ оборвался так же резко, как и начался:

— Видите ли, миссис Малфой. Вы не услышали бы от меня то, что рассчитывали услышать, ведь я и ваши уважаемые родители оказались, как бы это сказать, по разные стороны баррикад, объединившись лишь в конце, когда белое перестало быть белым, но и рассеялась тьма. Мир, Роза, не имеет ничего общего с тем, что вы описываете, а война, тем более. Мне нечего рассказать вам.

— Что-что? — переспросила она, чувствуя себя крайне неловко.

— Да, кстати, и перестаньте все время чтокать.

— Откуда вы знаете, о чем я пишу?! — закричала она, вскакивая на ноги. Поздно. Спина Малфоя уже маячила в дверях.

— Постойте. Я уверена, что мы сможем найти то, что следует рассказать.

— Ищите это без меня. Я, верно, ошибся, когда предложил свою помощь. Леди не злоупотребляют вниманием.

…

И ему стыдно. Стыдно по-настоящему, до алой зари на щеках, когда он час за часом старается изгнать утренний диалог из мыслей. Мужчина не может сосредоточиться на документах, и между строчек всплывает мольба во взгляде девчонки, а что еще хуже — дымные, мутные картинки прошлого.

Драко чувствует запах. Он вспоминает свой ужас, свою давно спрятанную боль. Он понимает, что нужно просто успокоиться.

Тиа?

Нет. Она гремит чашками в приемной и совершенно не собирается разговаривать с ним. У женщины случаются припадки, когда она отчаянно пытается отвоевать утраченные позиции. Борется за внимание. Мимо. И если не она… то ему предстоит долгий вечер с бокалом огненного виски в руках, после которого воспоминания становятся еще ярче и нестерпимее. Хотя… все зависит от той стадии опьянения, которую он себе позволит. Утром. Будет. Лучше. Когда взойдет солнце, он будет сосредоточен лишь на том, чтобы не умереть с похмелья, а это будет значить целое счастливое утро без мыслей.

И никакого противопохмельного зелья или волшебства. В гудящей голове жалят пчелы, и счастье, что это не мысли, не воспоминания.

Но ему стыдно. Мучительно и отвратительно не комфортно в оболочке джентльмена, которая сегодня треснула на самом видном месте, представив удивленному взору невестки слабую и человеческую сторону.

Она, верно, потешается. Он должен проверить. Он поговорит с ней.

Девушка спала, уронив голову на скрещенные на столе руки. Рыжие волосы светились в полумраке точно угли. Он подошел ближе с намерением разбудить, но передумал: она спала глубоко и безмятежно, чуть разомкнув губы так, что капелька влаги, собравшаяся уголке рта, вот-вот готова была сорваться.

Драко тихо развернулся на месте и уже совсем было собирался уйти, как вдруг его взгляд упал на ковер. Прямо перед поставленными аккуратным уголком ступнями Розы валялась синяя папка, из которой разнодлинными языками торчали исписанные пергаменты: где-то усаженные кляксами, где-то исписанные мелким, аккуратным почерком. Чуть в стороне лежало несколько листов, которые он и поднял. Первым его желанием стало вернуть бумаги на место, вложив их в синюю папку, откуда они, верно, и выпали, но пробежав взглядом пару строк, мужчина прижал их к себе и, воровато оглядываясь на спящую девушку, вышел в холл.

Нет, он не был пьян, не получилось выбраться в этот вечер. Но теперь, когда он, поворачивая в руках бокал, почти до краев наполненный виски, читал, то чувствовал, как от строк, сходящих с пергамента, кружилась голова.

Из синей папки Розы Малфой

… «Но сегодня она чиста, удивительно прозрачна и спокойна. Слышно даже шевеление рыб и видны сны утопленников. Их пальцы растопырены — они и сами похожи на морских звезд под небом, под ночными июльскими звездами. Роза сделала еще шаг и разжала руку. Ком земли скользнул в воду и, издав едва слышный звук, стал прекрасно различим на дне.

Музыка продолжала играть, а девушка в алом платье все шла и шла вглубь. Временами ей казалось, что ноги не касаются дна, и она наступает на неведомых, прозрачных, живых существ. Тогда она приседала и, погрузив руки в воду, ласково трепала их мягкие холодные спины. Ей перестало быть страшно. Ни холодная вода, ни намокшее тяжелое платье не мешали идти ровно. А возможно это просто равнодушие?

Все в мире находит свое место: вот и она нашла маленький островок, на дне, покрытом ровным голубым, при свете луны, песком.

Роза легла на спину и стала медленно погружаться на дно. Она думала о том, что странно было не догадаться раньше: вот так вот плавать на спине, чуть скрывшись под водой. Ведь отсюда мир казался совсем другим.

И быстро наступило утро и украсило небо, будто к празднику: шел черный дождь, то сплошными нитями, то густыми каплями падая вниз. Но ведь странную эту вещь поняла она только сейчас: небесная вода и река — совсем разные вещи. И капли дождя, падая в реку, не смешиваются с ней, а снова уходят в небо.

Берег оттуда, из-под воды, тоже выглядит совсем и по-другому. Те же деревья, но все не так. И там тоже скоро наступит праздник: длинные ленты треплет игривый ветер. Роза была уверена, что все эти ленты, все цветы на земле сделаны из оберточной бумаги.

„Хорошо здесь тихо лежать“, — думала она, медленно переворачиваясь на живот. — „Теперь я смогу видеть и небо, и движение песка. Он красивее, чем на берегу. Такой чистый и мягкий. Он иногда поднимается вверх. И тогда мне кажется, что я в невесомости. В призрачном космическом корабле путешествую одна между колец Сатурна “.