– Не знаю, кто как, а я к этой доске и на сто шагов не подойду, – заявила Светлана. – Её превратили в щит для мишеней. Там уже висит, между прочим, один приказ – с выговором за самовольное купание. Кажется, Юрию Земцову. В этом приказе торчат четыре стрелы. Их не убирают. По-моему, нарочно. Я не понимаю, Сергей, что тут смешного?!
– Я серьёзен, как надгробие.
– Надгробие скоро понадобится мне. От такой жизни. Я поймала Игоря Каткова – кстати, он из твоего отряда – и говорю: «Вы другого занятия не могли найти? Вы без глаз останетесь». А он хоть бы хны!
– Да? А что он сказал? – с интересом спросил Сергей.
– Что, что… Он известный хулиган и болтун. Сам знаешь.
– Всё-таки что ответил хулиган и болтун Катков?
– Как всегда, сказал глупость: «Купаться нам нельзя – говорят, утонете. Загорать нельзя – перегреетесь, в лес нельзя – заблудитесь, на карусель нельзя – закружитесь, стрелять тоже нельзя… А дышать можно?» Нахал! Сам из речки по два часа не вылазит!.. Ну, Ольга Ивановна, Сергей опять смеётся!
– В самом деле, Серёжа… – Ольга Ивановна покачала головой. У неё было полное, совершенно нестрогое лицо и растерянные глаза. – Нехорошо, Серёжа. Это ведь в твоём отряде больше всего стрелков. Даже девочки.
– Девять ребят и четыре девчонки. И ещё пятеро делают луки, – уточнил Сергей.
– Блестящие показатели! – язвительно заметила Светлана. – Твои методы работы. Вот у Серафимы, например, почему-то ни одного стрелка нет. А?
– Ну, они ещё мальки, – ласково сказала Серафима. – Ещё не научились. Научатся…
– Ты всегда заступаешься за Привалова!
Сергей встал.
– Дело ясное, – сказал он. – «Волна» есть «волна». Стихия. Отбирать луки бесполезно. Сжигать стрелы – тоже. Стихию не остановить. Выход один: направить её в безопасное русло.
– Серёженька, родной, направь! – с надеждой воскликнула Ольга Ивановна. – Я тебя потом за это на два дня в город отпущу!
– Нужно двадцать палаток, – сказал Сергей.
– Будут палатки! Одиннадцать есть, остальные в «Весёлых искорках» попросим. А ещё что нужно?
– Лист ватманской бумаги.
– И всё?!
– И ещё всю полноту власти.
В семь часов вечера на двери столовой появился лист с большими красными буквами.
Лист был пригвождён к двери чёрной тяжёлой стрелой.
Глава вторая
– Работорговец ты, Новосёлов, – сказал Сергей.
– Я?!
– Именно ты. Самый настоящий.
– Ладно. Спасибо.
Володя пнул попавшую под ноги шишку, отошёл в сторону, сел под сосной и стал думать о несправедливости.
Вроде бы он не хуже других. За эти два дня все убедились, что стреляет он как надо. Ну ладно, этим хвастаться нечего: каждый стреляет как может. Но ведь он не только стрелы пускал, он и мишени малевал для соревнований, и оленя из фанеры помогал выпиливать, дистанции размечал в овраге. Никаких «спасибо» ему за это не надо, но оруженосца-то могли бы дать получше!
Это Серёжа придумал, что у каждого участника турнира должен быть оруженосец. Для малышей из шестого отряда такое дело – самое подходящее. Стрелки́ из них никудышные: им и лук-то не натянуть как следует, а за улетевшими стрелами бегать они могут. И вообще, мало ли какая помощь потребуется во время турнира. Сразу и не угадаешь. А оруженосец всегда под рукой. Скажешь – и он сделает что нужно.
И ещё было решено, что, если стрелок победит в турнире, его оруженосец тоже считается победителем: славу и приз пополам.
В общем, здо́рово было придумано, и Володя ни за что не отказался бы от оруженосца, если бы дали ему кого-нибудь другого. Например, Мишку Зыкова, известного на весь лагерь семилетнего забияку с бесстрашными глазами.
Или вон того худого малыша с незаживающими ссадинами на коленках и удивительным прозвищем – Обезьяний Царь. Или, наконец, Сашку Макурина. Он хотя и увалень, но парень с головой, деловитый и не нытик.
Но достался Володе совсем другой оруженосец. Володя даже его фамилии точно не знал. Голубков или Голубев. Или Голубкин. Аркашка.
Полное имя для Аркашки оказалось, наверно, слишком длинным. Звали его просто Кашка. Он и в самом деле был как незаметная полевая кашка в траве – пройдёшь и не увидишь. Может быть, в своём отряде, среди малышей, он и был чем-нибудь известен, кто знает. Но Володя на него никогда не обращал внимания. Потому что посмотришь – и взгляду не за что зацепиться: выгоревшие волосы, стоптанные сандалеты, серенькие штаны на лямках да голубая выцветшая майка. Вот и весь Кашка. Хоть бы какой-нибудь значок на майку прицепил, или бы синяк заработал, или царапину какую-нибудь, чтобы знак отличия был. Да где уж ему!
По деревьям он не лазил, на речку не бегал, в драки не лез, в лагерных концертах не участвовал. На линейках его не хвалили и не ругали, потому что ничего с ним не случалось. Это ведь не Зыков и не Обезьяний Царь. И не Светка Матюшова, которая однажды заманила в лагерь деревенского козла и натравила его на мальчишек из третьего отряда.
Как только Володя увидел, какого оруженосца ему подсунули, он чуть не застонал. Побежал к Сергею и в упор спросил:
– Больше никого дать не могли? Да?
– А чем тебе Кашка не нравится?
– Боже мой! – с отчаянием сказал Володя. – А чем он может нравиться? Инфузория какая-то.
– Ну, не валяй дурака. Обыкновенный мальчишка.
Они стояли у фанерного домика, где была пионерская комната. Озабоченные важными делами, пробегали мимо ребята с охапками бумажных флажков, с фанерными щитами для мишеней и банками красок.
Несколько человек остановились, чтобы посочувствовать Володе.
А Кашка сидел шагах в двадцати на лавочке. Сидел прямо и неподвижно, как в кино. Смотрел издалека на Сергея и Володю. Разговора он, кажется, не слышал, но о чём-то догадывался.
– Беспомощный он, как кролик, – тихо сказал Володя.
Сергей взял его за плечи.
– Вовка, ты пойми. Никто же их не назначал, этих оруженосцев. Все ребята сами выбирали и сами договаривались. Ну кто виноват, что тебя тогда не было?
Володя обмяк. Когда Серёжа разговаривал вот так просто и доверительно, спорить с ним было невозможно. И всё- таки Володя высвободил плечи. Он сказал со сдержанной обидой:
– Я, между прочим, не гулял. Я мишени собирал в овраге. Все стрелять кончили и разбежались кто куда. А мишени нужны ещё… А оруженосца мне вообще тогда не надо. Я не барин.
– Тебе-то, может быть, не надо. Но куда ты его денешь? Думаешь, ему не обидно?
Володя вздохнул.
– Ну пойми. Ведь я же не нянька, – сказал он. – Мне же стрелять надо будет, а не нос ему вытирать.
– Ну и будешь стрелять. Не стони раньше времени. – Серёжа отмахнулся и нырнул в пионерскую комнату.
– Юрка! – Володя с надеждой повернулся к Юрику Земцову. – Юрка, давай меняться, а? У тебя ведь Мишка Зыков. Давай, ты мне Мишку, а я тебе десять наконечников и Кашку.
Юрик обалдело глянул на Володю.
– Мишку?..
– Пятнадцать наконечников, – безнадёжным тоном сказал Володя. – Все из жёлтой жести. Как золотые. Я их для турнира берёг. Ну, семнадцать… А?
Вот тогда-то Серёжа и сказал, не выходя из пионерской комнаты:
– Работорговец! Человека меняет на какие-то наконечники! Догадался…
Сейчас рыцари на земле повывелись. Но в далёкие времена, когда на высоких горах стояли каменные замки, когда в тёмных дубравах водились буйные разбойники, а учёные-астрономы носили остроконечные колпаки с серебряными звёздами, рыцарей было видимо-невидимо. Громыхая латами, как пустыми умывальниками, они съезжались в чистом поле, раскидывали шатры и устраивали турниры.
