Я принес Диане свое главное сокровище. Кленовый лист. Ярко-красный кленовый лист: прожилки ветвятся, как линии на человеческой ладони. Я нашел его позапрошлой осенью, чтобы легче было терпеть зимы. Есть нечто волшебное в хрупких засушенных листьях, когда ты смотришь на них, вдыхаешь осенне-книжный аромат (я хранил лист в разных книгах, чтобы ему не скучалось), а снаружи, за окном — снег. Где хиромант, который способен прочитать зашифрованное послание осени?
Кленовый лист ей понравился.
А я на радостях забыл, в какую книгу его перезасунул.
Перерываю ее книжные полки, не теряя надежды. Переложил и забыл. Да-да. Если не в «Стране смеха» Джонатана Кэрролла, то может быть он в романе «Сон № 9» Дэвида Митчелла? Проклятье! Я должен вернуть свой листик!
Вместо этого, балансируя на краешке дивана, дотягиваясь до книги по кулинарии (кто знает?), сталкиваю «Братьев Карамазовых», из которых выпадает черно-белая фотка некрасивой девушки лет семнадцати. Обычная любительская фотка. Девчонка в купальнике. Курортная весточка?
Она темноволосая, худая (ключицы выпирают, сисек нет), с большим носом и антисексуальной верхней губой. Нижняя — тоненькая, не сочная, а верхняя — большая и нависающая. В учебнике по физиогномике утверждают: признак высокодуховного человека. В противовес отвислой нижней губе сластолюбца и обжоры! Я когда это вычитал, целый вечер приставал к Диане с вопросом, какие у меня губы, не отвислые ли? А у этой отдыхающей не рот, а куриная попа! На оборотной стороне выведено крупным правильным почерком отличницы: «Я прощаю тебя». Фу, пошлость! Я чертыхаюсь, спрыгиваю с дивана и, вытащив изо рта комочек уже безвкусной жвачки, прилепляю с его помощью фотографию к стеклянной стенке черепашьего дома.
Жду ее возращения из пиццерии, где у нее, видите ли, назначена неотложная встреча по поводу выставки. Сижу на полу, наблюдаю за сонными черепашками. Фотка раздражает…
— Кто тебе разрешил рыться в моих вещах! — орет Диана, пытаясь сорвать ее, но застывший бубль-гум как цемент — фотография рвется пополам. — Сволочь, сволочь, сволочь! — она бьется в истерике, соединяя половинки скотчем из сумочки. — Ты террариум испортил своей жвачкой! Запомни, кретин, или я выжгу это у тебя на лбу: «Никогда не трогать мои личные вещи без разрешения!» Понял?
— Не понял, — говорю я, впервые видя ее в таком бешенстве. — И эта надпись слишком длинная. Она не поместится на моем лбу.
— Да пошел ты…
— Почему ты нервничаешь? Все поправимо. Кто она?
— Тебя не касается!
— Очень даже касается. Ты психуешь. Я не понимаю, твоя реакция…
— Ты смеешься? Тебе смешно?
— А чего мне, плакать полагается?
— Извинись!
— За что извиняться?! Объясни хотя бы! Я не рылся в твоих личных вещах, я рылся в книгах! За жвачку? Я соскребу ее, следа не останется. Или куплю тебе новый террариум. Но вот я думаю, что проблема в другом…
— Ты думаешь, — усмехается она. — Ты умеешь думать? Да ты как животное. Пожрать, поспать и перепихнуться! Все! Больше ни-че-го! Ты купишь? Ничтожество! Беги домой, к мамочке!
— Закрой рот! — я отвешиваю ей оплеуху. — Я не твоя черепаха!
— Никто не смеет бить меня, — чеканит она. — Убирайся!
— С удовольствием. — Я прихлопываю спустившегося на серебристой нити любопытного паука Васю.
21
Я лгал, какое тут может быть удовольствие?
Брожу по парку. Меряю парк шагами, кидаю голодным воробьям крошки, которые выгребаю из карманов куртки.
Съемную квартиру хозяйка требует освободить через неделю…
Я не могу вернуться к родителям.
Вообще, придумываю целую историю, где на основе избранных фактов из моей биографии доказывается, что они мне не родные мама и папа. Что они подосланы службой разведки, это такое долгосрочное задание штаба: воспитывать, придерживаясь определенной линии поведения, кодирующей мои мозги — я вырасту универсальным исполнителем чьих-то желаний. Бред.
С каждым часом становится все хуже.
Зачем-то иду на вокзал.
В здании вокзала электронное табло показывает 20 градусов выше нуля. Тепло. Люди с чемоданами, дорожными сумками.
Вечер неумолимо наступает.
Подваливает бомж (плащ из кожзаменителя, под ним — выцветшая тельняшка, мятые брюки заправлены в резиновые сапоги, на тыльной стороне правой ладони татуировка: крылатый якорь), представляется Сержем, романтиком и разгильдяем, просит у «милостивого государя» финансовой поддержки.
Я покупаю бутылку крепленого вина, жевательную конфету и два пирожка с печенью. Мы с ним выпили, я сжевал полпирожка, попутно вспоминая иллюстрацию из атласа по анатомии: кровоснабжение печени.
Мясники достаточно зарабатывают?
Основная проблема несчастий и всяческих страданий бродяги состоит, по его словам, в непропорциональном члене. Я сомневаюсь. Он незамедлительно демонстрирует мне свое хозяйство.
Дамочка, сидящая по соседству, ойкает и опрометью бросается прочь.
Размер впечатляет.
— Двадцать восемь сантиметров, прикинь! И до сих пор стоит, что твой оловянный солдатик! А мне в июне шестьдесят пять стукнет. Двадцать восемь сантиметров, тогда как среднестатистический европейский пенис, прости господи, от силы — пятнадцать! — сетует Серж. — Я по этой причине в медицинское училище поступил. Думал, авось какую-нибудь хирургическую коррекцию проведут, помогут. Учебники от корки до корки прочитывал. Преподаватели моим знаниям нарадоваться не могли: самый старательный студент был! Но во многом знании, как говорится, много печали! — вздыхает и сморкается в грязный платок. — Женское влагалище — это мышечная десятисантиметровая трубка, которая способна растягиваться в два раза. И то уже будет больно. Девки ко мне и на пушечный выстрел не приближались…
— Не загоняйся. Есть ограничительные кольца. Вообще, ты ищи в причудах природы положительные стороны. В порнухе снимись! Тебе пробиться — два пальца об асфальт! Вывалишь продюсеру свой агрегат на стол, похвастаешь…
— Эх, вы! — машет рукой Серж. — Поколение подкрашенной воды. В порнухе снимись! А ты о высоких чувствах слышал че-нить, а?! Я — однолюб! У меня Олеся была, мечта всей жизни.
— Бросила тебя?
— Вышла замуж за агронома, — кивает несчастный.
— Не врешь?
— Я по четвергам не вру.
— Сегодня — вторник!
— Не важно.
— Не любила она тебя, Серега. Не в размере члена проблема.
— Ты определенно прав. Подкинь монетку жертве мутации!
— Держи, — говорю я, вытряхивая из карманов всю мелочь. — Жертва…
— Спасибо, спасибо. Дай тебе бог крепкого здоровья!
Тут появляется милиционер.
— Хулиганим? Ваши документы! — говорит милиционер Сержу.
— Милостивый государь, — дышит перегаром тот. — Я официальная, собственно говоря, защищенная буквой закона личность!
— Пройдемте…
— Что ж, — разводит руками Серж. — Издержки общества, построенного на недоверии. — И мне: прощайте, юный друг! Вы не то, что нынешняя «золотая» молодежь, вы сочувствуете старикам…
— Прощай.
Издержки общества, построенного на недоверии. Каково?
Я вынимаю из бэга мобильник. Включаю его. Батарейка щас сдохнет!
Звонок.
— Это Аркадий Юрьевич тебе звонит, ты куда пропал?
— Никуда.
— О чем будет твоя новая статья?
— О чем, — я размышляю, мысли заворачиваются в тугой узел. — О «золотой» молодежи.
— Пойдет. Действуй.
Мне нужны деньги. Мне нужна квартира. Разве нет?
Мне необходимо отвлечься.
Оранжерея — оптимальный вариант!
22
Оранжерея — застекленное помещение для выращивания и содержания теплолюбивых растений. Определение из толкового словаря русского языка.
«Orange-рея» — крутой клуб для своих. Посторонним вход воспрещен! О предстоящей вечеринке не трубят на всех углах, пропуска раздаются заранее, информация доходит по типу «сарафанного радио». К пропуску прилагается бумажка с паролем. Как правило, пароли — это скаченные из сети короткие анекдоты во-о-о-о-т с такой бородищей. Оно и понятно, ведь устроители мероприятия — бывшие КВН-щики, бонмотисты.
