— О, Джеймс! Ты ко мне пришел? — услышала я крик Кристиан и вздрогнула, когда смогла разобрать среди голосов голос Поттера.
— Нет, мне нужна Лили.
— Лили? — кажется, разочарованию в голосе не было придела, но Мерс, видимо, решила не ссориться с парнем и лишь бросила немного удручено, — Где она может быть ещё, кроме своей комнаты?
Послышались неторопливые шаги, а через минуту раздался отрывистый стук в дверь. Воздух куда-то пропал, будто весь кислород на всей Земле исчез, а ладони моментально вспотели. Что ему нужно? Что ещё он хочет сказать? Недолго мешкая, я подошла к двери и прислонилась к ней лбом, не спеша открывать. Дерево нагрелось из-за теплого летнего воздуха и совсем не тушило жар моего тела. Я слышала, как тяжело дышал Джеймс и стояла, замерев, пытаясь не выдать себя скрипом этой проклятой двери, но мое сердце так яро портило маскировку.
— Ты здесь ведь, Лили.
Какая убогая у него привычка — не задавать вопросов. Как можно всегда говорить с такой уверенностью в голосе. Я прикрыла веки, ощущая странную боль между ребрами, понимая, что вся его любовь — долбаный самообман. Мы просто погрязли непонятно в чём и не можем выбраться.
— Знаешь, я хотел тебе сказать, что ты — всё, что у меня есть, Эванс, — его голос едва был слышен и излучал такую тоску, что мне хотелось открыть эту проклятую дверь прямо сейчас, вцепиться в его рубашку, притянуть к себе и заглянуть в глаза. Но я ничего не сделала. Просто стояла и тонула, слыша, как прислоняется он спиной к наружной стороне дерева и проводит руками по ней. — И ты не должна меняться, Мерлин тебя дери. Не должна, слышишь? Всё, что я говорил — полнейший бред, потому что я буду любить тебя любой — будь ты хоть последней стервой в мире. И я хотел сказать, что я всегда буду рядом, даже если ты этого не хочешь. И…
Джеймс запнулся, замерев. Проклятые слезы медленно стекали по моим щекам, когда я держалась за ручку, как за спасительный круг. Чертовы чувства разъедали всё живое во мне, причиняли такую адскую боль, что хотелось раствориться с ней сейчас же. Я прижала ладонь ко рту, чтобы случайно не закричать, не выдать своих же эмоций, ненавидя себя. Почему я такая слабая? Почему не могу открыть эту проклятую дверь и всё сказать ему? Сказать, что я разделяю его чувства, что я до чертиков погрязла в нем?
— И если нам не суждено стать чем-то большим, то, может быть, станем хотя бы друзьями? Потому что существование без тебя кажется мне невозможным.
Когда внутри тебя умирает последняя частичка надежды на что-то большое, умираешь и ты. Джеймс Поттер, тот ещё дурачок, думал, что умирает от невзаимности, думал, что я не поняла, что это. Но только он так сильно ошибался, что я бы точно сказала бы об этом ему однажды. Вот только сейчас внутренняя энергия передалась воздуху, покинув меня, сделав безвольной. Я ловила ушами каждый его вздох и медленно оседала на пол, испытывая тошноту. Когда наступила десятая минута нашего общего молчания, он просто развернулся и ушел, оставив после себя в перепонках гулкий звон его слов и вибрацию пола.
Хотелось ли мне побежать за ним вслед? Хотелось ли сказать что-нибудь? Что ж, надо отдать должное, делать то, что ты хочешь — большая роскошь, ещё большая — быть счастливым. И как же не умереть в этой системе, как же спастись, выбраться из нее? Я провела рукой по щекам, размазав остатки туши и захныкала, поджав ноги. Алида Лостер говорила, что мне нужно научиться жить, иначе жизнь научит меня умирать. Она говорила, что мне нужно меняться. Мне говорили так все. Но теперь, кода я услышала слова Джеймса Поттера, я поняла одну вещь — ты не ничего никому не должен. Ты — это ты. Тебя любят не из-за твоих талантов, внешности, а из-за тебя же. Тогда стоило ли это глупое пари стольких трудов? Стоило ли хоть что-то эта олимпиада и самобичевание? Я до крови закусила губу, резко поднявшись. Нет, я не буду меняться, не буду выполнять условия вожатой, только вот, это не мешает мне сделать видимости моей обновленности, это не мешает мне стать тем, кем они так хотят увидеть меня, а потом резко разбить их розовые очки.
Достав влажные салфетки и вытерев остатки макияжа и слез, я нацепила на лицо самую дружелюбную улыбку и вышла из комнаты, чуть не скорчив гримасу. А потом я резко замерла, подумав, что наткнусь на Джеймса. Сглотнув, я огляделась по сторонам, радуясь, что никого поблизости нет и присела на диван в гостиной. Я не смогу посмотреть в его глаза, не смогу даже в сторону бросить хоть мимолетный взгляд. Потому что это виделось мне настолько ужасным и нереальным, что сердце с ускорением начинала биться. Сомкнув пальцы рук, я в последний раз окинула комнату печальным взглядом и медленно подошла к лестнице, вздрогнув. Улыбка сама по себе спала с уст, а настроение хоть что-то доказывать улетучилось в пропасть. Сжав кулаки, я медленно стала спускаться по лестнице, а когда ступила на пол — замерла, оглядевшись.
— Странно как-то, — услышала я голос Кристиан, который доносился из комнаты отдыха. Подойдя к приоткрытой двери, я внимательно пригляделась, пытаясь понять, кто же находиться там.
Кристиан сидела на диване, перекинув ногу на ногу и томно поглядывала на Джеймса, который безучастно сгорбился и смотрел на свои сжатые ладони. Я в нерешительности замерла, прожигая его взглядом, подмечая новые детали. Поттер выглядел поникшим, и, кажется, впервые на своей памяти я смогла застать его в таком состояние. Рядом с ним сидел Сириус, тоже без привычной улыбки на лице, который сочувственно смотрел на своего друга и о чем-то думал. В сердце что-то кольнуло, когда я поняла, что причиной этой апатии Мародера являлась я. И самое ужасное, что могло только быть, что я чувствовала се6я не лучше, и он не знал об этом. Джеймс, наверное, даже не догадывался, насколько больно и мне.
— Алида вернула нам палочки и отменила наказание, — радостно воскликнула Мерс, наклонившись к Поттеру. — Что такое Джимми? Ты выглядишь подавленным. Это все Эванс, да? Ты же к ней сегодня приходил?
Джеймс моментально выпрямился, в тотчас надев улыбку. Я во все глаза смотрела на это преображение и странная ревность бурлила во мне. конечно, для нее он и улыбаться будет, и горы свернет.
— Всё нормально, Крис, — Джеймс буднично улыбнулся, сжав её руку, но при этом соблюдая дистанцию. — Всё очень даже хорошо.
Мне хотелось ворваться в эту комнату, хотелось признаться Джеймсу и сделать так, чтобы он не уделял внимание Мерс. Чтобы не успокаивал её, да даже не замечал. Черт возьми, это же я все испортила. Если бы не промолчала о своих чувствах, если бы открыла эту проклятую дверь. Я закусила губу, до крови, чтобы почувствовать хоть что-то, кроме кромешной пустоты. Бросив последний взгляд, я торопливо вышла из дома и завернула за него, чтобы усесться на качели и перестать думать о Джеймсе. Выбросить его из своей памяти и мыслей. Что если он разлюбит меня однажды? Что если его чувства пройдут так же быстро, как сменяются времена года? Я плюхнулась на дощатое сидение и с силой оттолкнулась от земли. Качели заскрипели, но теперь этот звук не приносил мне никакого удовольствия. Хотелось, чтобы петли резко сорвались и сбросили меня на землю, разбив лицо. А потом я вспомнила о Харли Вайт, о её недожизни и эти мысли показались мне слишком ужасными, слишком жалкими. Не я ли готова на все ради своей цели? Не я ли всегда шла на пролом? Я решительно сжала глаза и стала раскачиваться ещё сильнее, будто бы паря над землей. На небе не было ни облачка, а уже надоедливое солнце начинало раздражать кожу, делая её темней.
Мне хотелось уснуть, а потом обнаружить, что всё это просто-напросто сон. Что я по-прежнему в Хогвартсе и не было никакой Олимпиады, не было спора, Бермудских островов и Харли Вайт. Только у судьбы на меня были другие планы, как оказалось позже. Судьба безжалостно решила покарать меня за жалобы на скуку. Поэтому я всё ещё раскачивалась на старых, убогих качелях, рассуждая о такой затертой теме, как наша жизнь. Я остановилась, сгорбившись, и посмотрела вперед, подмечая уныние природы. Всё здесь будто отражало смерть: сухие кустарники, жженные, опавшие листья и поникшие деревья.
