– Из-за чего сыр-бор, девочки? Ну сделал он мальчика какой-то там Яне, это она идиотка, что родила, будучи не замужем, значит, и проблемы ее, как жить. Никита отрицал причастность к рождению сына? Почему бы тебе не поверить ему, даже если ты так не думаешь? Но это ход умной женщины. Полагаю, твой отец, Алика, демографию страны восполнил с лихвой и на стороне может полк собрать из отпрысков. Пусть живут себе, я ничего знать не желаю. Это меня он одевал, меня возил в путешествия, меня боготворил. А ты чего добилась, показав гонор? Потерять такого мужчину! Красивый, умный, состоятельный, карьеру сделал своей головой, тебя на руках носил.

– Мама! – на грани истерики закричала дочь. – Прекрати! Это тебе все по барабану, но не мне. Я хочу быть единственной, а не ложиться в постель с человеком, которой накануне побывал у другой. Все, закрыли тему, меня она больше не волнует.

Теперь хоть можно оправдаться: не зря ушла.

Как замести следы? – Веником-с

Шокированные жильцы первого этажа толпились в тесном коридоре подъезда, слушая пожилую женщину, которой задавал вопросы майор милиции Тороков без протокола:

– А когда примерно зашли к вам?

Существуют люди, перед которыми благоговеют от одного только вида, Тороков покорял солидностью, и это несмотря на довольно сухую комплекцию. Но неторопливые жесты, сдержанная мимика с глубокой вертикальной складкой между бровями, врезавшейся в лоб, проницательные орлиные глаза, голос с хрипотцой – в общем, весь его вид заочно вызывал трепет.

– Минут за десять до вашего приезда, – тарахтела свидетельница. – Да-да, двадцать пять минут девятого они к нам позвонили, я открыла. В это время на кухне печка звякнула, я выставила ее на двадцать пять минут. А где-то через десять минут услышала шум, выглянула в окно – наши окна выходят и на улицу, – а там вы из машины выскакиваете.

– Значит, они искали…

– Четвертую квартиру. К Кате приехали.

– Приехали? Откуда?

– Не знаю. Просто видно, что приезжие, то есть нездешние, мы их сразу отличаем.

– Как эти ребята выглядели? Возраст какой у них?

– Молодые. Он высокий, интеллигентный… волосы шапкой… густые, цвет… ну, такой: между светлым и темным. Глаза у него зеленые! А девочка брюнетка, волосы аккуратно зачесаны, черноглазая, худенькая. Красивые ребята.

– А впечатление от них какое у вас было? Знаете, иногда сразу видно: плохие парни, а эти хорошие, а те – ни то ни се…

– Вот-вот, – закивала она, – хорошие. Вежливые, приятные, одеты оба не бедно… – И вдруг она замахала руками: – Да нет, нет, не могли они нашу Катю… Нет. Зачем им? Такие не режут людей. Что ж они на меня не напали? А вы как узнали, что они здесь были и что нашу Катю… как, а?

Вот тебе и бабка – вопросик задала, который в голову следователю не сразу придет, а то и вовсе он об этом не задумается. Наверное, с утра до вечера детективы смотрит и двигает извилинами между сериями, вычисляя преступников. М-да, резонный вопросик, наталкивающий на определенный ход мыслей, но ход прервал коллега Торокова:

– Такие хорошие, что убегали от нас через крышу. Чего убегать, если не виноваты?

– И вы бы убегали, – ехидно вставил мордастый сосед. – И я. Когда убегают, это еще не значит, что виноваты.

– У вас соседку убили, а ты их защищаешь, – упрекнул милиционер.

– Погоди, – бросил ему Тороков, затем обратился ко всем, кто находился на площадке: – Вы ведь знали убитую, скажите, за что ее могли убить?

– Не за что, – уверенно заявил мордастый.

– Ой ли? – скептически фыркнул милиционер.

Среди милиционеров здесь же находился еще один, молодой паренек Ивченко, но он скромно стоял в сторонке, обхватив пятерней подбородок, и помалкивал, переводя взгляд на тех, кто говорил. Подобных ему – сотни в каждом городе, из толпы они ничем не выделяются, в то же время Ивченко имел отличие: ясный, не испорченный взгляд, добродушную и белозубую улыбку. Умненькая физиономия юноши выражала ответственность и заинтересованность, иногда он опускал глаза, что-то в уме просчитывая.

– Брать у нее нечего, кроме старья, – принялся доказывать сосед милиционеру-скептику. – Наркотики не продавала, самогон не варила, проституткам жилье не сдавала.

– Он правду говорит, – подтвердила соседка, дававшая показания. – Катя здесь давно жила, считай, с рождения… Ой, я совсем забыла! У нее же были ценные вещи, очень ценные… м… старинные! Но немного. Брошь – пчелка на золотом листе, с камнями. Браслет с рубинами… и другими драгоценными камнями. Правда, я давно их не видела.

– Где она это хранила? – заинтересовался Тороков.

– В ящике письменного стола, который закрывала на ключ. Может, переложила в другое место, а то и продала, не знаю, жизнь-то вон какая тяжелая.

– Интересно, откуда у пенсионерки куча ценностей? – спросил милиционер-скептик.

– Да какая куча, о чем вы? От матери досталось, а той – от ее матери.

– Товарищ майор! – позвали Торокова с улицы, он поспешил туда. Вооруженный молодой человек из отряда быстрого реагирования доложил: – Не догнали. Как кошки унеслись по крышам. Спрыгнуть могли где угодно, здесь же закоулков не счесть – попробуй найди. Давно пора все эти курятники снести.

– Сворачивайтесь, – махнул рукой Тороков. – А мы поищем в квартире убитой брошки-сережки. Ивченко, очнись.

Да, парень засмотрелся на мужчину в потертом пиджаке и очках, какие носят слепые. Он сидел наискосок, на противоположной стороне улицы, опираясь обеими руками о палку. У его ног лежала комнатная собачка, пекинес, оба напоминали скульптурную группу, а не живых.

– Наверное, страшней ничего нет, чем слепота, – произнес Ивченко. – Представил, что я не вижу… Лучше умереть, да?

– Не о том думаешь, – сказал Тороков. – Иди в квартиру убитой.

Когда внизу позвали майора, молодой человек отдернул руку, которую протянул к туфле. Лучше переждать, а то ненароком увидят, или того хуже – нечаянно заденет туфельку, висевшую на честном слове, та и упадет прямо на голову мента. Он взмок, во рту пересохло страшно, к тому же лежать на пологой крыше, пусть под небольшим углом, головой вниз нетренированному человеку – удовольствие не из приятных. Опустив лоб на руку, он слышал шаги, неясный гомон, хлопали дверцы авто и подъезда, завелся мотор…

Пронесло. Приподняв голову, он протянул руку к туфле и, сглотнув сухой ком, медленно свел пальцы, захватив ее. Так же медленно приподнял над желобком, после чего убрал руку и с облегчением вздохнул. Начал отползать, пятясь назад, маневр оказался затруднительным, но он не спешил, а развернулся, когда удалился от края на значительное расстояние, после дело пошло быстрей.

– Снимай вторую, – сказал спутнице, очутившись возле нее.

– Зачем?

– Босиком поползешь. Как туфля слетела, почему?

– Я покупаю на размер больше, чтобы не мучиться.

– Снимай.

Она сняла, тем временем он надел пальто, туфли сунул в карманы и жестом выразил требование ползти к торцу. Дама двигалась первой, обзор, конечно, открылся… не захочешь, а физиология дает знать о себе даже в обстановке смертельной опасности. Юбка короткая, чулки на широкой ажурной резинке смотрелись пикантно, голову просто тянуло опустить вниз и поглядеть, какое белье она предпочитает. Кстати, и зад показался не столь уж тощеньким, нет, нормальная задница, как и ноги выше колен… Осмотр достопримечательностей с тыла неожиданно закончился, объект показал лицо, поинтересовавшись:

– Как будем спускаться, чтобы не нашуметь?

Если можно обходиться без слов, он не отвечал, посему и сейчас подобрался к краю, сначала сел, свесив ноги и оценив расстояние, затем, взявшись за край черепичной крыши, соскользнул вниз. Протянув вверх руки, принял подругу по несчастью, дальше они добрались до следующей крыши, уходящей в глубь квартала. Застройка бессистемная, дома разнокалиберные, но ни одного высокого, что упрощало задачу. Трущобы, они хоть в Лондоне, хоть в Туле – одинаковы.