— День. Неделя. Месяц.

Он ждал, когда девушка с выбритыми висками вновь появится на Портобелло.

Возможно, Чарли хватило бы смелости подойти к ней и пригласить в театр, или на ежегодный карнавал, чтобы узнать девушку поближе. Если бы ему повезло, они оказались бы в квартире Чарльза, смотрели бы фотографии и разговаривали о социальных романах Эжена Сю. Она сжимала бы его плечо и вспоминала счастливое детство в отцовском доме, где провела лучшие годы жизни. Чарли проснулся бы с воркованием голубей и нашел записку типа: «Спасибо за чудесную ночь, повторим?»

Нет, скорее всего, она написала бы это красной помадой на зеркале в ванной.

— Она разбудила бы мена поцелуем.

Или предложила уехать подальше от «этих мест» и тайно обручиться.

— Я злоупотреблял ибупрофеном, боль в груди постепенно набирала обороты.

Анемия, лейкопения, учащенное мочеиспускание.

— Я зашел за угол, чтобы поссать. И знаешь, что я увидел, приятель?

Девушка его мечты делала минет какому-то нищеброду.

— То был не просто минет. Он трахал ее в голову.

Изо рта девушки текли вязкие слюни вперемешку с утренней порцией портвейна и желудочного сока.

— Она сидела на корточках, держась за габардиновые штанины своего друга.

Чарли не мог пошевелиться.

— Она вытерла рот, указала на меня и с трудом промямлила: «Эй, если твой приятель будет смотреть, с тебя еще десятка».

* * *

Я знаю, что нет никакого острова.

Ничего нет.

Только память, остывшая в диазепаме.

Виктория — одна из тех шлюх, которая не стесняется. Если бы я был чуть смелее, возможно, я бы подошел тогда к тому парню в сраных габардиновых штанах, схватил его за мошонку и грозно сказал бы что-то вроде: «Эй, мудак, она пойдет со мной». Эдакий Чак-Арнольд Ван Сталлоне — спаситель униженных и обездоленных. И если бы мне повезло, Виктория пошла бы со мной и поняла, что я хочу ей помочь. Скорее всего, голуби перестали бы разбиваться о ее борт, оставляя красные фатальные кляксы раздробленных тел.

И если бы не рак легкого, о котором мне сообщил доктор Ньюджент, мы бы почти уже жили долго и счастливо.

Но столько «если» в одной мечте.

Я напишу письмо и положу его подальше от себя, когда приму несовместимую с жизнью комбинацию транквилизаторов.

Чтобы жидкости, которые будут вытекать из меня, не повредили послание.

Дыра. В моей голове останется огромная черная дыра, которая только и сможет, что пропускать через себя. Например, воспоминания. Или ветер.

Опухоль прорастает в меня, в мои лимфатические узлы, словно Виктория, проникшая в память, в кластеры фантазий, которыми я прикрывал свое одиночество.

Песок становится мягче. Руки наоборот — легче. Тело отказывается от гравитации и модулирует образы со скоростью моргания. Твоего собственного замедляющегося моргания. Повышение артериального давления. Шум в ушах. Приятный писк. Нёбо немеет, кажется, что зубы вот-вот выпадут. Но это приятная утрата.

Письмо. Подальше положить письмо.

Иванце Ж. Марионетки дьявола

Сгустившиеся тучи тяжело давили на виски, не хватало воздуха. Ярко сверкнула молния, черкнув лазером поперек черной небесной пасти. Фонари на улицах мигнули и погасли, погрузив улицу в кромешную тьму. Небо вздрогнуло, загрохотало, хлынуло ливнем. Подняв воротник легкой куртки, ссутулясь, Вадим бежал напрямик по лужам, приближаясь к двери подъезда. Достал из кармана ключ от домофона, дверь тихо тренькнула и подалась наружу. Вадим заскочил в подъезд, облегченно перевел дух. На улице вовсю бушевала гроза. А здесь…

Здесь было странно тихо и темно — похоже, опять перегорели лампочки или отключился свет во всем доме. Значит, и лифт не работает, и придется топать пешком на восьмой этаж.

Вздохнув, юноша шагнул и вдруг понял, что ему некуда идти — в подъезде полно народу. Слабый свет мобильника выхватил из темноты странные жуткие фигуры: двуногого коня, человека с мордой крокодила, клоунов в цветных колпаках. Откуда-то из глубины лестничной клетки со лба высокой серой фигуры вдруг протянулась длинная прозрачная рука и ударила по включенному телефону, выбив его из рук Вадима. Все погрузилось в темноту. Но теперь Вадим четко ощущал зловонное дыхание окружающих его монстров. Рука что-то надела Вадиму на голову, ему послышался ехидный смех и звон колокольчиков.

— Пляши, пляши! — закричали монстры со всех сторон, подталкивая юношу, дергая его за руки.

Странно, Вадим понял, что он пляшет — как марионетка, как шут — выполняя команды серого существа. Влево — вперед — вправо — вперед — прыг — скок — снова вперед. Колокольчики на колпаке дзинькают, монстры хлопают в ладоши. Назад — не получается, там словно выросла сплошная стена из мерзких существ. Нечем дышать. Вадим с ужасом вдруг понимает, что он знает, давно знает этих людей — или нелюдей — хотя до этого никогда их не встречал. Он же когда-то сам их приглашал: Шута, Серого, Крокодила, Просто Коня, звал в гости, вот они и заявились — все сразу, всей толпой. Сколько же их? Кто там ещё в безымянной массе, кого не высветил мобильник?

Вадим понимает, что надо бежать, подниматься наверх, в квартиру, надо как-то их обмануть.

Обмануть? Убежать? Спрятаться! Вадим понял, как может избавиться от ряженого стада. Он рванулся вперед, освободив руки, резко ударил тремя согнутыми пальцами. Исчезли твари, окутав юношу терпким запахом мужского пота и крепкого сигаретного дыма. А пальцы все ещё дергаются в панике, словно исполняют дьявольский танец, неподвластный разуму.

И вот уже сверху по лестницам несутся дружными рядами вооруженные воины, марионетки Дьявола, круша все на ходу, таща за собой бревна и гремя ложками. Тупая голодная свора. Резкая головная боль напоминает о пустом желудке:

— Есть! Есть!

В подъезд с грохотом ломятся тысячи воинствующих монстров, жгут костры на улице. Вадим пытается остановить дикое воинство, но руки словно онемели, запястья будто скованы железными браслетами, боль тонкими острыми иглами стремится к плечам, к шее. Он чувствует, что сейчас погибнет, каждая клеточка отчаянно вопит:

— Жить! Жить!

И когда неуправляемое дьвольское войско бросается на растерявшегося повелителя, он выбрасывает перед собой руки…

Грохот сменяется тишиной. Вспыхивает яркий свет, и Вадим видит вокруг обездвиженные фигуры воинов, застывшие в безмолвии. Страх холодными каплями стекает по спине: Вадим знает, что может сойти с ума, если не заставит марионеток продолжать битву. Дрожащие руки вновь и вновь лихорадочно повторяют одно и то же движение. Бесполезно. Пробуют ещё раз, ещё, ещё…

— Нет! Нет! Я заставлю вас двигаться! — кричит Вадим.

Откуда-то вдруг появляется женская рука и толкает к Вадиму чашку горячего кофе. Переворачиваясь, та заливает все коричневыми кляксами, обжигает пальцы рук, капает на босые ноги. Вадим вздрагивает и — о, чудо! С шумом и лязганьем воинственные фигуры исчезают. Что-то липкое опускается с потолка, застилает глаза, закрывает лицо, останавливает дыхание. Господи….В воздухе колышется кручёная паутина с громадным черным пауком, внутри которого пылает огонь, освещая попавшихся в сеть жирных мух и жуков. Паук выбрасывает крепкую нить, но Вадим успевает взмахнуть обожженными пальцами, и паутина рвется, роняя свои жертвы. Но это же не мухи, а люди! Освобожденные из дьявольского плена, они выбегают на улицу, продираясь сквозь толстые стены кирпичного дома.

Последняя жертва медленно поворачивается и подмигивает Вадиму пошло и откровенно. Так вот в чем все дело! Неужели во всем виновата именно она — мерзкая девица с толстыми ляжками и силиконовыми грудями, незванная гостья, которую Вадим вчера безжалостно высмеял и выставил вон? Неужели она успела заразить его гнусной болезнью? Только не это…

— Поди прочь! — гонит он похотливую девицу, и та с жалобным стоном прячется обратно в свой гадкий вертеп.