Всадник прицелился.

Мгновение они смотрели друг другу в глаза. Король, словно завороженный, опустил арбалет. Олень вдруг метнулся в сторону и грандиозным прыжком перемахнул поток всего в нескольких шагах от водопада, там, где русло сужалось, и волны с рёвом выбрасывались на берег.

Король так и не выстрелил. Повинуясь внезапному порыву, скорее рефлексу преследователя, чем разуму, он сжал коленями бока гнедого и тот, не мешкая, прыгнул следом. Лишь когда конь, оступившись на скользких камнях, рухнул в воду, подняв целое облако ледяных брызг, король понял, что поторопился. Но было уже поздно — поток безжалостно высвободил его ноги из стремян и потащил, швыряя о камни, вниз, к водопаду.

На дворцовой башне вскрикнула принцесса и, словно повинуясь её крику, в реку прыгнул Баркли. Более лёгкий, чем хозяин в быстро намокшей одежде, он нагнал его и, ухватив зубами за рукав, потащил к берегу. В то время как коню удалось выбраться, их сносило всё ближе к обрыву. Из последних сил пёс дотянул хозяина до камня, торчащего у берега. Король вылез из воды и протянул руку, пытаясь вытащить пса. Но сил бороться с течением у Баркли уже не было. Взвизгнув, он помчался к водопаду. Король метнулся к обрыву — белое тело собаки исчезало в бурлящих волнах.

А в это время, на смотровой площадке башни, принцесса медленно оседала на руки старого слуги — она только чудом не потеряла брата, но лишилась друга, самого верного и искреннего — сознание оставило ее.

И было залито то ли брызгами, то ли слезами лицо молодого монарха, когда, задыхаясь, он спустился с кручи на берег Зачарованного озера. Он не надеялся застать пса в живых, но решил попытаться выловить его тело из смертоносной воды, чтобы похоронить, как друга.

Напряженно вглядывался он в темную мутную поверхность озера. Водопад, породивший его, выносил со дна камни и ил, их пласты перемещались под водой, словно мышцы зверя, под влажно блестевшей шкурой. Вот что-то крупное поднялось со дна, и король встрепенулся. Внезапная тишина и раздавшийся затем звон оглушили его. Потрясенный, он запрокинул лицо к обрыву и там, на самом краю, увидел оленя. Тот четко вырисовывался на фоне неба, золотые рога играли солнечными бликами, рассыпая вокруг сияющие искры — это они звенели, ударяя в ставшую неподвижной гладь озера. Под стеклом прозрачной воды король разглядел Баркли. Изломанное тело пса лежало на самой глубине, длинная белая шерсть колыхалась, словно подводная трава. Вот, едва уловимая судорога пробежала по нему. Неведомая сила вздернула тело и окутала мерцанием, сквозь которое, разгоравшееся все ярче и ярче, король едва мог видеть происходящее.

Никогда потом и никому он не пересказывал увиденного. Но оно заставило его, не склонявшего ни перед кем даже головы, рухнуть на колени…

Спустя мгновения, показавшиеся ему несоизмеримо долгими, сияние погасло, и грохот водопада вновь разбил тишину. Волны тьмы поднимались со дна озера, грозя навсегда скрыть тело. Король, все это время молившийся вслух, бросился в воду, вытащил его на берег и растерянно сел рядом.

Перед ним лежал молодой обнаженный мужчина. Длинные белые волосы облепили его мокрое лицо. Они были не седыми, а белыми. Белыми. Как шерсть Баркли.

***

Замок гудел, словно растревоженный улей, еще несколько недель. История спасения короля и чудесного превращения пса в человека облетела всю страну, обрастая самыми фантастическими домыслами. Толпы зевак потянулись к дворцу, вовсе не вызвав удовольствия его владельца. Когда терпению короля пришел конец, он разослал патрули по дорогам и велел штрафовать каждого, кто не мог толково объяснить причину, по которой направлялся к замку. Не имеющих денег наказывали розгами. Это подействовало. Но долго еще калеки и увечные располагались на берегу Зачарованного озера, опуская в воду свои страждущие члены в надежде получить исцеление. Однако оленя с золотыми рогами в тех краях более не видели.

На многочисленные расспросы семьи и придворных король отвечал молчанием, в котором еще сквозила некоторая растерянность. Однако и без его пояснений никто не сомневался, что Барклай — так назвали незнакомца — и есть пропавший королевский пес.

Он не умел говорить, и первые недели спал на полу, срывая с себя одежды. Его карие глаза смотрели настороженно, а длинные белые волосы были всегда полны репьев, словно он катался по земле, хотя делать это ему строжайше запретили. Его человеческое лицо казалось застывшей маской, в которую не вдохнули жизнь. Лишь блеск глаз да крепкие зубы, которые он ощеривал в ужасной гримасе, когда сердился, жили своей независимой жизнью.

Только двоих он поначалу подпускал к себе без настороженности — короля и его сестру. Первому он преданно заглядывал в глаза или радостно прыгал вокруг, а второй старался облизать руки и лицо, от чего принцесса ужасно смущалась. Однако не прошло и двух недель, как он сказал первые слова. Он перестал горбиться и ходил с гордо поднятой головой, подражая хозяину. Он научился есть руками, чему была очень рада прислуга, которой приходилось подолгу отмывать комнату после трапез, во время которых он пытался вылакать еду. Да! У него появилась собственная комната рядом с королевской опочивальней. И если Дана и побаивалась его, как опасаются сумасшедших, то не подавала вида, ибо, как бы то ни было, он спас жизнь ее нежно любимому супругу и отдал за это свою.

Отдал?

Через несколько месяцев Барклай бегло говорил и выучился читать, во многом благодаря Беренике и королеве, искренне привязавшейся к нему. Они, добродушно посмеиваясь над его выходками, возились с ним, пока короля занимали государственные дела. Лицо его постепенно оживало, оттаивало под лучами их ласки. Манера вскидывать голову и держаться с независимым видом, которую он перенял у короля, очень шла ему. И неожиданно оказалось, что он хорош собой. Смуглый, крепкий, с живыми ореховыми глазами, он резко отличался от высоких и светлокожих жителей королевства. А удивительные белые волосы, которые он упорно отказывался стричь, придавали ему какой-то шарм. Когда же он научился улыбаться, а не скалиться, придворные дамы начали посматривать на него с любопытством.

Глядя на этого добродушного, живого человека трудно было даже представить, что он — такой не с рождения. Общество постепенно принимало его, тем более что король все более благоволил к нему: сажал за один стол с собой или самолично обучал верховой езде.

Впервые увидев библиотеку, Барклай тихонько взвыл, и с тех пор его перестали замечать в различных уголках замка, которые он раньше неутомимо обегал по несколько раз за день. Он осунулся, похудел, черные тени залегли под глазами — оказалось, что быть человеком означает не только есть, скакать на лошадях и веселиться. Король вызвал нескольких ученых и приставил к своему любимцу, однако, свободное от учебы время тот все равно проводил в библиотеке.

Свита донимала королевскую семью расспросами, но те только загадочно отмалчивались.

Прошел год. История Баркли постепенно забылась, известий из дворца теперь уже ждали по другому поводу — королева была на сносях.

Береника часто встречалась с Барклаем. Они гуляли в лесу, в котором он не раз сопровождал ее прежде. Теперь же они спорили, нередко до хрипоты, над очередной проблемой, вычитанной им в очередной книге. Принцесса была для него прекрасной собеседницей — с юного возраста по вине судьбы став парией, она, как и он сейчас, скрывалась под темными сводами библиотеки, где, окунаясь в прекрасный мир книжных грез, забывала о своих обидах.

Она с некоторой оторопью обнаружила в нем недюжинный ум, но потом привыкла к этому так же, как привыкла к мысли, что он когда-то был псом.

Пока королева могла подолгу гулять, она ходила с ними, с интересом слушая их и с грустью убеждаясь, что сказать ей нечего. Образование небогатой дворянки не дотягивало до высот материй, обсуждаемых ими. Однако она не сердилась — любовь мужа, крепнувшая с каждым днем, почтение двора, которого она все-таки добилась, и бьющаяся под сердцем новая жизнь делали ее совершенно счастливой.