-- Молодец, -- похвалил его Валик. Он взял статуэтки, повернулся к нему спиной и сказал, засыпая: -- Ты самый хороший, ты меня никогда не обманываешь...
Полудворянин засмеялся, и, довольный, пошел от него, и столкнулся у порога со своим приятелем -- поселковым милиционером Генкой Волынщиковым, который вступал во вторую комнату.
-- Здорово, -- Генка подал ему холодную мокрую руку. Лицо у него тоже было мокрое, с фуражки капало. -- Все играете? -- спросил он с осуждением, обращаясь к игрокам.
-- Неужто запретили по закону? -- поинтересовался краснолицый лесоруб.
Волынщиков ничего не ответил ему, вытащил из сумки платежную книжку и стал выписывать квитанцию.
-- Эти не трогай, -- сказал банкомет. -- Лексеич, рассчитайся с ним...
Краснолицый лесоруб достал бумажник и, сосчитав играющих, заплатил за всех. Генка Волынщиков дал ему взамен квитанцию, и лесоруб аккуратно сложил ее и спрятал в бумажник. Волынщиков погрел над огнем озябшие руки, потом, вместе с Полудворяниным, они вышли в столовую. На столе уже "разводил пары" борщ и стоял наполненный до краев стакан водки. Полудворянин взял с подноса еще один и отлил в него из полного стакана.
-- Не буду, -- Волынщиков предостерегающе поднял руку. -- И в рот не возьму.
-- Так ведь ты уже кончил дежурство...
-- Сегодня у нас круглосуточное.
-- Как стал милиционером, так забыл ты морскую дружбу, -- упрекнул его Полудворянин. -- Выпей: кому не надо -- не придет, кому надо -- не заметит...
Волынщиков выпил. Сторож банка встретил это громким одобрением и отсалютовал из своего угла стаканом -- он уже был здорово навеселе. Полудворянин отправился за второй ложкой, и они, обжигаясь, стали хлебать борщ из одной миски.
Полудворянин вдруг достал паспорт с деньгами и показал Волынщикову.
-- Откуда у тебя столько денег? -- удивился Генка.
-- Могу ответить... -- Полудворянин отодвинул пустую посуду жене корейца, которая подошла к ним. -- Загнал Шубе шкуры с лежбища...
Генка, видно, поверил ему, потому что не решился больше расспрашивать.
-- Прямо помешались все на этом рыбокомбинате, -- сказал он. -- Вчера Вовку Шимонаева застукали: привез медвежью шкуру -- такую облезлую, где он только выкопал такого медведя... Тоже б купили, сезонники любят такие вещи... Влепили ему штраф для начала, чтоб неповадно было...
-- Володю мог бы и выручить: моряк все-таки...
-- Выручить? Я браконьеров не выручаю, понял? -- Генка вроде захмелел от выпитого. -- И тебя не пожалею, хоть ты и друг мне...
-- Слышь, -- наклонился к нему Полудворянин. -- У тебя из конфискованного есть что-либо для лодки?
-- А что тебе надо?
-- Японская фанера...
-- Вроде есть... -- Генка засмеялся. -- Совершишь плаванье, Шурка, меня и Козырева но забывай -- мы тебя на дорогу вывели, не забывай нас...
-- Мы, айны, ничего не забываем...
-- Все равно сорвешься ты со своим характером, -- Генка положил ему руку на плечо. -- Посажу я тебя, -- пообещал он, -- посажу, но все равно любить буду...
-- И на том спасибо...
Ему вдруг стало хорошо. Это всегда случается вдруг. Вроде все шло как обычно и люди кругом -- ты их давно знаешь, ничего они тебе особенного не сделали, ни хорошего, ни плохого, но вдруг тебе становится хорошо среди них. И тогда ты начинаешь распространять это хорошее чувство, которое свалилось на тебя, все шире и шире вокруг, насколько обнимет твоя душа. Вот рядом сидит его друг и в море плывут его друзья: Славка-штурман, инспектор Козырев, вся зверобойная флотилия, и печка горячая в углу, за занавесками играют в карты, и Иванка, и сезонники под дождем... Всем им сейчас должно быть хорошо, если хорошо тебе... Если ты родился среди людей, если ты тонул, но не утонул, если ты хватал удачу за горло и неудача была твоим товарищем, то в конце концов наступит такая минута, когда ты оценишь все это вместе. И тогда тебе станет хорошо. И все равно, где это произойдет -- в море на лодке, или на песчаной дороге, или вот в этой комнате...
На улице послышался шум расплескиваемой грязи, и возле столовой остановилась санитарная машина. Две девушки в халатах вошли в столовую. Одна из них была незнакома Полудворянину. Он посмотрел на ее длинные, стройные ноги, когда она проходила мимо, и она, словно почувствовав его взгляд, споткнулась на ровном месте и с неудовольствием оглянулась на него. Девушка была в очках, но у нее было такое хорошее лицо, что уже никакие очки здесь не могли ничего испортить.
-- У кого первая группа крови? -- спросила она, раздвинув занавески и обращаясь таким образом ко всем посетителям столовой сразу. -- Наверное, у вас? -- Она смотрела на краснолицого лесоруба.
-- У меня? -- переспросил лесоруб. -- Что ж, вполне может быть...
-- Поехали с нами: надо проверить... И вы тоже... -- Теперь она показывала на банкомета.
-- Да вы что? -- растерялся банкомет. -- Не видите, какая игра...
-- Произошел несчастный случай, необходимо переливание...
-- Ну и переливайте себе... -- Банкомет закатал до локтя свитер. Остальные, не прекращая игры, сделали то же самое. Кореец посмотрел на всех и тоже закатал рукав.
-- Надо проверить, какая у вас группа. Нужна только первая...
-- Ну и проверяйте...
-- Тогда поехали в больницу!
-- Да вы что? -- завел свое банкомет.-- Не видите, какая игра...
-- Берите у меня, -- сказал Полудворянин.
-- У вас первая? -- Девушка повернулась к нему.
-- А какая, по-вашему, может быть кровь у айна? -- обиделся Полудворянин.
-- Какого айна? -- Она ничего не слышала про них.
-- Берите у него, это наша гордость, -- сморозил ни селу ни к городу Генка Волынщиков.
-- У меня первая, -- Полудворянин пододвинул ей стул. У него в самом деле была первая группа.
-- Вы выпивали сегодня? -- Кажется, она уловила запах спиртного.
-- Водка в любом деле не повредит, -- сострил из своего угла сторож банка.
-- Я трезвый... -- Полудворянину очень хотелось, чтоб эта симпатичная девушка взяла у него кровь. -- Я вам скажу, что ни у кого на побережье вы не найдете такой крови, как у меня! -- похвастал он, обнажил руку и положил ее девушке на колени.
У него была большая мускулистая рука с такой темной от загара, обветренной кожей, что вены на ней не были видны. Девушка с отвращением посмотрела на нее.
-- Я возьму у вас четыреста грамм, -- сказала она. -- Это ничего?
Полудворянин кивнул. Он чувствовал под ладонью пухлую нежную кожу ее колен, незащищенных грубым полотном юбки, -- это его волновало, -- и он уложил руку поудобнее. Она поняла это, покраснела, переложила его руку на стол, со злостью воткнула в вену толстую иглу и, то сжимая, то отпуская камеру, низко наклонила голову, чтоб он не заметил ее смущения. Девушке Полудворянин не нравился, и это обижало его, потому что ему сейчас было хорошо, и все любили его, и только она одна не хотела его любить...
-- Все, -- сказала она. -- Знайте, что вы оказали большую помощь пострадавшему, если... если мы сможем его спасти...
-- Спасибо... -- Полудворянин поднялся и тут же сел: у него стало темно перед глазами. Когда туман рассеялся, то перед собой, вместо девушки в очках и Генки Волынщикова, он увидел инспектора Козырева и даже не удивился этому.
-- Значит, это ты, -- сказал Козырев.
-- Я, -- согласился Полудворянин и, сдерживая головокружение, ухватился обеими руками за стол.
-- Пьян, -- определил Козырев, но произнес это больше с жалостью, чем с осуждением. -- Эх ты, Шурка! -- тихо сказал он. -- Что же ты наделал, дурья твоя башка...
Полудворянин молчал. Он думал о девушке из больницы, которая не любила его, и ему уже было не так хорошо, как раньше. Ему было скверно.
-- Деньги при тебе? Дай-ка их сюда...
-- Иван Емельянович, -- сказал Полудворянин, -- я тебе чего хочешь отдам, только попроси... Мне только с одним тобой хорошо, потому что ты никогда не обманываешь...
