Штуцер сломался, к тому же обломок его попал в фильтр. Теперь надо было снять фильтр, чтоб вытащить обломок. Ключи утонули, отыскалось долото. Гайки замерзли, ни одна не откручивалась. Механик орал на всех. Он вырвал у рулевого долото, чтоб сделать все самому, но с первого же удара расшиб себе молотком палец, заматерился и отошел. В конце концов сладили с обломком, нашелся и запасной штуцер, но в спешке его уронили в трюм. В трюме было полно солярки, матросы шарили руками по доскам, мешали друг другу.
Достали штуцер, но тут куда-то запропастились прокладки от форсунки. В сердцах попробовали запустить двигатель без этих прокладок -- солярку разбрызгивало фонтаном... Надо было довести работу до конца, но все вдруг отступились от нее. Какое-то оцепенение охватило команду: все сидели по местам и ничего не делали.
Только радист не терял присутствия духа. Его, казалось, вообще мало интересовало происходящее. Это был человек, настолько преданный своей профессии, что, кроме нее, уже ничто не могло его заинтересовать. На судне очень удивились, когда радист вдруг пожелал отправиться со всеми по ягоды. А ему были нужны не ягоды, а возможность подумать в тишине над проблемой, занимавшей его уже несколько недель: как отремонтировать испорченный локатор? Они сейчас не терял время даром: расстелив схему локатора на коленях, что-то отмечал карандашом и беспрерывно дул на озябшие пыльцы. Это был парнишка в форме курсанта мореходного училища -- щуплый, с белыми редкими усиками, с косичками давно не стриженных волос на затылке...
-- С локатором нелады, -- сказал он. -- Всю ночь грел его -- ни кругов, ни развертки... Хорошо еще, что в эту бухту вскочили...
-- Разве не учили тебя?
-- Мы этот локатор проходили в общих чертах... Такие локаторы сейчас мало где есть, списаны давно...
-- Нет, ты скажи, старпом: чего они в управлении думают? -заволновался артельщик, пожилой, сухонький, в ватнике с воротником из невыделанной тюленьей шкуры. -- Разве можно на этом судне в такую погоду ходить?
-- Вот придем в город, там и скажи, -- посоветовал ему помощник. -Может, тебе лайнер на промысел дадут...
-- Лайнер! Только крикни в городе -- со всех лайнеров на это корыто сбегутся...
-- Верно, оплата не та на лайнерах...
-- Напугался я вчера, когда капитан переодеваться стал. Вижу: нижнее надевает, новое... Ну, думаю, крышка! А тут как раз руль заклинило...
-- Капитану положено при аварии быть в лучшем виде... А вот механик так перепугался, что до сих пор "хомут" не снимает!
-- Где это он? -- оглянулся помощник.
-- Ушел, даже не заметил никто.
-- Наверное, в тайгу пошел, за листвяком...
-- Зачем ему?
-- Колья рубит для изгороди... Говорил, что надо огорожу новую ставить вокруг дачи...
-- Во дает! Тут бот перевернулся, а ему огорожа! -- удивился рулевой.
Помощник сунул руку в карман суконных штанов и нащупал ключи от городской квартиры. Ключи остыли на холоде, прямо жгли бедро. Помощник переложил их в карман ватника.
-- Так и будем сидеть, что ль... Старпом! -- обратились к нему.
-- А тебе что, на судно захотелось? -- спросил он, и все посмотрели вперед.
Шхуна стояла посреди бухты, сильно "накренившись, и был виден ее побитый во льдах корпус со следами облупившейся краски, рубка с выдавленным стеклом, длинная мачта, рывками отмечавшая удары волн, и помощник вдруг до физической боли ощутил, как свистит там в оттяжках ветер, как перекатываются бочки в трюме, как скрипит рассохшееся дерево...
"Подождем солнца, -- решил он, -- а там видно будет".
Восход, наверное, запоздал и теперь спешно наверстывал упущенное: только что небо и вода были тусклые, без света, как вдруг что-то зажглось на востоке, ниже линии горизонта, а потом оттуда вырвался сноп солнечных искр -- словно кто-то выстрелил из глубины моря трассирующими пулями. Свет стремительно расходился в длину и вверх, и, проследив за этим несущимся по небу светом, моряки увидели берег, который, кажется, только сейчас предстал перед глазами. Это был эффект кратковременной зимы, когда она внезапно грянет на исходе осенних дней, но не исказит их красоты, а лишь добавит живости: лес стал еще просторней и просматривались насквозь ряды неосыпавшихся лиственниц, словно подернутые желтым инеем, а обугленные огнем мертвые деревья, которые стояли у самого края, были все в снегу и неожиданно воскресли для взгляда в образе неизвестных этому месту берез, и было видно пять озер: первое озеро стояло в распадке среди леса, с накренившейся к морю водой, исцарапанной рябью, и четыре озера -- на большой высоте, томящиеся в безветрии, а может, это сверкал первый ледок, такой прозрачный, что даже не изменил цвета воды...
-- Эй, мы ж вроде за ягодами сюда приехали... -- напомнил кто-то из моряков.
-- Какие тебе ягоды: снег вон какой выпал...
-- Чего ж ты тогда садился в бот? Ведь снег этот можно было и с судна увидать...
-- С судна поверху смотришь, а кто думал, что он в низах лежит...
-- И уток никаких нет, только зря "брызгалку" захватил...
-- Не утонуло ружье?
-- Сдурел? Мне его по спецзаказу делали, не тонет оно...
-- А мы сейчас проверим...
-- Положь ружье... В морду захотел?
-- Ладно, ребята, -- сказал старший помощник. -- Пойдем проветримся, земля все-таки...
Все словно ожидали этой команды -- попрыгали прямо в воду, с криками побрели к берегу.
Морской берег был ровный, как стол, -- метров полтораста бурого, твердо укатанного песка с отпечатками волн. В одном месте он был изуродован ручьем, лед в ручье поломало приливом. Снег начинался выше ручья, куда не доходил прибой. Он выпал, видно, так неожиданно, что застал врасплох кузнечиков, которые облепили зеленые ветки орешника и торчащие из-под снега прутья пырея, и даже при появлении людей кузнечики не решались прыгать. Помощник шел позади остальных -- он оставался швартовать бот -- и никак не мог прибавить шагу. Боль, которая приутихла малость, когда он сидел в боте, теперь разрывала его. Ноги ломило до тошноты, до мути в глазах. Все вокруг потеряло для него четкость, воспринималось, как сквозь бегущую воду. Помощник даже не заметил, как ступил в речку, которая промывала в сугробах дымящую колею, ощутил это лишь по одеревеневшей ноге -- левый сапог пропускал воду, -- с трудом поднялся на гребень и ухватился за ствол дерева. Он видел озеро внизу перед собой, и воронки следов на рыхлом снегу, и фигуры моряков, спускавшихся в распадок. Где-то рядом слышались удары топора -- это орудовал в лесу механик, а справа, в просветах деревьев, помощник видел на морском берегу лежку тюленей: на песке лежало штук пятнадцать стариков, а молодежь резвилась на воде, поднимая брызги, -- будто там люди купались...
Помощник опустился по стволу на корточки, обнял ноги выше колен.
"Утихните, родные! -- ласково уговаривал он их. -- Скоро в город придем, ванну сделаем -- как кипяток... Вот вам хорошо будет! Вот вам будет! -- приговаривал он, и лицо у него светилось нежностью, будто он не к себе обращался, а разговаривал с каким-то другим, бесконечно дорогим ему человеком. -- Положим, я дурак, что пошел в этом году на промысел, -говорил он. -- Можно сказать, поставил вас в дурацкое положение... Но разве я виноват, если не могу дождаться весны, словно какой-нибудь шальной скворец? Вы только не предавайте меня сейчас, а там мы вместе переживем зиму, там нас никто не увидит -- отдохнете, все будет хорошо. Я знаю, что вы у меня молодцы..."
До него донеслись крики моряков у озера, а потом он услышал выстрел. Помощник заспешил туда.
Моряки столпились на берегу озера; заслоняя глаза от резкого блеска, смотрели на воду. На ряби покачивалась подбитая птица. Это была ипатка -птица из породы морских уток, напоминающая топорка, только клюв у нее светлее и нет на голове косичек.
-- Серую шейку убили! -- говорила фельдшерица, взволнованно прижав руки к груди. -- Вот с этой ямки взлетела, а он в нее выстрелил в воздухе...
